— Слава Богу, всё! — сказала Варя. — Ну, умаялась! И как вы только, Ольга Саввишна, выдерживаете этакий душегубский режим? Шутка ли: одиннадцать часов без перерыва!

— Я привычная. Раньше тринадцать работали. Это нынче уж царь-батюшка, храни его Господь, послабление такое ввести изволил. А того раньше, случалось, до пятнадцати горбатились. Ничего, небось, не переломимся! Закалка...

— Хотелось бы мне, Ольга Саввишна, в ваши года быть такою же бодрой!

— Бог даст — будешь. Да это не скоро ещё! — Пожилая работница улыбнулась. — У нас сосед рассказывал, через сорок лет уже за людей машины всё будут делать. Только знай — кидай уголь, да ручку крути.

— Ну нет, не дай Бог! Это ж всех нас уволят тогда. Не хочу!

— Не боись, тебя Миша прокормит. Он парень толковый...

Выйдя за проходную бумагопрядильной фабрики, Варя и Ольга Саввишна несколько отстали от основной массы работниц. Ольга Саввишна действительно была ещё очень бодрой и без жалоб выдерживала фабричную смену, но ходила она уже медленно — как-никак шестьдесят пятый год шёл старухе. Варя, работавшая на этой фабрике всего три месяца, старалась брать пример со старшей подруги и угождать ей во всём, так как это была её будущая свекровь. Полгода назад, после смерти барыни, у которой Варя с самого детства была в услужении, она чувствовала себя в совершенном отчаянии и за неимением средств даже всерьёз подумывала о получении жёлтого бланка. О том, чтобы выйти замуж, к тому же не за какого-нибудь старика, а за молодого пригожего петербуржца, она не могла и мечтать. И вот — удача повернулась лицом к Варе! После смены нескольких мест, где либо труд был слишком тяжёлым, либо хозяева слишком злыми, она сумела устроиться на бумагопрядильную фабрику Шлиппенгаузена, а в скором времени поладить там со старейшей работницей Ольгой Саввишной, прийтись ей по душе, через неё познакомиться с её сыном Мишей почти двадцати двух лет от роду, а недавно получить от него предложение руки и сердца! Миша был здоров и трезв, хорош собой, работал на Голодае, на стройке павильонов предстоящей Всемирной выставки — словом, выглядел идеальной партией. Теперь оставалось лишь дождаться окончания Петрова поста, чтобы обвенчаться. За это время, конечно же, надо было быть осторожной, чтобы не разонравиться Мише, а главное — Ольге Саввишне, по-прежнему работавшей с Варей бок о бок и имевшей на сына существенное влияние.

Летний вечер в Петербурге был прохладным. К тому же днём прошёл дождь, который обещал вот-вот возобновиться опять. Ольга Саввишна куталась в шаль. Варя, в модной жакетке «жиго» поверх блузы и в шляпке несмотря ни на что пыталась выглядеть как городская дама и слегка приподнимала юбку каждый раз, когда перешагивала через лужу. Главное в такую погоду было не приближаться чрезмерно к проезжей части, чтобы какой-нибудь слишком лихой извозчик или шоффэр на паромобиле не окатил тебя грязью из лужи. День завтра был рабочий, так что время для стирки ещё не настало: если бы, не дай Бог, Варя перемазала свою юбку и постирала б её сегодня, завтра на работу ей идти было бы не в чем. Нет, она, конечно, не была какой-то нищенкой! На вторую юбку Варя уже почти накопила. То есть, даже уже накопила, если бы речь шла о магазине подержанного платья! Просто к свадьбе хотелось бы уж справить совсем новую, хорошую...

Часть работниц шла к чугунке: станция городской железной дороги «Клейнмихельская» находилась буквально в двуста саженях от проходной. Варе на неё было не надо: она жила здесь же, на Выборгской стороне, в рабочих казармах, до которых было пять минут пешком. Но Ольга Саввишна с Мишей снимали угол в какой-то большой квартире у Обводного канала, возле прошлого места работы обоих, и ехать туда надо было как раз городском паровозом (иногда на французский манер именуемом «метрополитеном»). Демонстрируя подобающую невестке заботу, Варя каждый день провожала теперь Ольгу Саввишну до «Клейнмихельской».

— Мишаня-то мой ночью знаешь, что? — сказала Ольга Савишна, когда эстакада с ведущей к ней кованой лестницей «ар-нуво» и ярким разноцветным теремком билетных касс уже была в их поле зрения. — Тебя ведь ночью звал! Всё: «Варя, Варя!»...

— Правда, что ли? — смутилась польщённая Варя.

— А то ж! Врать не буду! Видишь, любит он тебя! До того уж, видно, любит, что и ночью даже думает...

— Ой, надо же... Как мило...

— Он вообще, знаешь, спит беспокойно. Так что, если ночью закричит вдруг или что, ты не пугайся. Просто приласкай — он успокоится... И вообще, Варюша, ты уж береги его, заботься. Другого такого как он днём с огнём не найдёшь. Я стара уже...

— Ну что вы, Ольга Саввишна! Вон, вы же иных молодых здоровее!

— Да это так кажется... Ладно, пришли уж! Да завтра!

Теперь от эстакады двух работниц отделяла уже только проезжая часть. Обычно Варя не переходила её и прощалась здесь. Как обычно, они обнялись и расцеловалась. Ольга Савишна взглянула на дорогу: мимо неё пролетел рой велосипедисток-бесстыдниц: все в мужских штанах и шляпках, привязанных лентами к головами. За ними последовала пролётка: извозчик остановился около станции и высадил тучного господина, похожего на купца или фабриканта. Между тем, в другую сторону, обогнав пару паромобилей, пронёсся какой-то студентик на автопеде. Издали показалась коляска, окружённая конными казаками.

— Смотри-ка, — заметила Ольга Савишна. —Знать, начальство какое-то едет! Ну, они далеко, я успею.

Она быстро перешла дорогу и оказалась около лестницы на эстакаду как раз в тот момент, как начальственный экипаж с конным патрулём поравнялись с нею и с наблюдающей с тротуара за этим Варей. В тот же момент наверху, возле станционного теремка, раздался гудок, и состав из пяти вагонов, набитый рабочими, двинулся с места. То, что было дальше, Варя потом долго вспоминала, видя это словно в кинематографе, словно замедленно, крупным планом...

В последнем вагоне состава открылось окошко и чья-то рука выбросила оттуда какой-то свёрток.

Секунду спустя вспышка ослепила Варю, грохот ударил её словно молот по голове, незнакомая сила отбросила к близлежащему магазину, ушибла об его стену... Сверху со звоном посыпались стёкла витрины. А когда стекла кончились, гул в голове прекратился, его сменили общий стон и крик десятков голосов. Кричали испуганные обыватели, зовущие подмогу городовые, скакавшие мимо лошади, их извозчики, велосипедисты, шоффэры... И кричали умирающие раненые.

Варя нашла в себе силы подняться. На мостовой, которую только что как ни в чём не бывало пересекла Ольга Саввишна теперь зияла воронка. Остатки коляски начальника были охвачены пламенем: два казака, один вроде здоровый, второй весь в крови, тащили что-то чёрное оттуда. Ещё один казак склонился над лежащим на тротуаре своим товарищем. Очень бледный, щегольски одетый господин с обвязанной ленточкой шляпной коробкой стоял столбом меж раненых и смотрел остекленевшим взглядом в никуда. На вопящих от ужаса раненых лошадей не обращали внимания. И Ольга Саввишна, лежащая у подножия станционной лестницы в растекающейся луже крови, тоже как будто бы никого не интересовала...

Варя мгновенно перебежала через дорогу. Склонилась над свекровью:

— Ольга Саввишна! Вы живы?

Та в ответ застонала.

— Вы ранены! Только, пожалуйста, не умирайте! Вам надо внуков дождаться! Вы слышите!? — затараторила Варя, одновременно пытаясь припомнить, как читают отходной канон. Не факт, что священник успеет добраться, но без него это дозволяется и мирянину... По крайней мере, от «Отче наш» Ольга Саввишне точно уж хуже не будет. — Отче наш, иже еси на небеси...