Из машины выскочил «Коржов».

— Это точно ваша тётка?! — растерянно проговорил он, провожая глазами в ужасе разбегающихся погорельцев. — Что она...

Венедикт его не слушал.

— Вера Николаевна, друг сердечный! — просился он навстречу своей соратнице. — Слава богу, вы живы! Где Роза?

— Погибла, — ответила та, подтвердив его худшие опасения. — Кто с вами?

— Это Михаил. Тот самый! — гордый своим достижением, выдохнул Венедикт.

— Прекрасно. Пойдёте со мной, Михаил.

— Да зачем вы в людей-то стреляете?!.. — промямлил растерянно царь.

— Венедикт, нам надо разделиться, — сказала Вера Николаевна, не обращая внимания на бормотание «Коржова». — Скрывайтесь и ждите сигнала. Я выйду на вас. Михаил! Раз вы умеете управлять паромобилем, садитесь обратно за руль и езжайте, куда я скажу вам.

— Вот уж нет! — ответил Михаил. — Хватит с меня приключений. Довольно! Лучше я куда глаза глядят...

— Ваши глаза будут глядеть теперь только в тюрьму. Вы только что при свидетелях похитили жандармский паромобиль и спасли особу, которая застрелила троих жандармов.

— А до этого похитили их велодирижабль.

— Вам и десять минут не пробыть на свободе. Вас ищут уже.

— Вы теперь нелегальный.

— Да знать не желаю! — Разнылся «Коржов». — Оправдают меня! Невиновных в тюрьму не сажают.

— А вот и ошибаетесь. Хотя вот вам последний аргумент. — И Вера Николаевна наставила на Михаила свой пистолет. — Там ещё остались пули. И вы видели. Я не боюсь и не промахнусь.

— Если ваша цель убить меня, зачем тогда...

— Нет. Вы нужны нам живой. Но если станете упираться или попробуете сбежать, мне придётся прострелить вам одну или обе ноги. Я всё равно доставлю вас, куда нам нужно. Но думаю, нам обоим будет удобнее, если вы будете всё-таки передвигаться самостоятельно.

Михаил провёл глазами линию от дула пистолета до свой левой ноги и грустно произнёс:

— А ведь я спас вас только что...

— Премного благодарна вам за это. Теперь время спасти родину. В машину!

«Коржов» снова сел за руль паромобиля. Вера Николаевна поместилась на заднем сидении, не опуская оружия.

Венедикт, проводив их глазами, скользнул в подворотню.

Вечером Варя опять приехала к Александровской больнице для бедных, но Миши там не застала. Не было и его ни через четверть, ни через полчаса, ни через час.

И надо же было ему пропасть именно в тот день, когда к матери впервые стали пускать!

Варя сказалась дочерью Ольги Саввишны и вошла в палату. Будущая свекровь лежала бледная, отощавшая, как будто постаревшая не на пять дней, а на пять лет. При виде Вари она расплакалась, пояснив, что уже не надеялась, что они ещё встретятся на этом свете.

— И ну и зря, ну и зря, Ольга Саввишна! А я вам говорила, что поправитесь! К Рождеству уже плясать будете!

— Прям уж!

— Так и будет, вот увидите! Вы, главное, теперь уж отдыхайте, ни про что не беспокойтесь, выздоравливайте!

— А Миша где? — тотчас задала та, которой не велели беспокоиться, самый беспокоящий Варю вопрос.

— Да на стройке задержали! Представляете? К выставке не успевают. Вот и заставляют их работать день и ночь!.. Вы не волнуйтесь! Он уж завтра-то тут будет обязательно!

— Ты ему рассказала?.. — спросила Ольга Саввишна.

Она не договорила, но обе вполне понимали, о чем идёт речь. Варя и ждала этого вопроса, и отчаянно надеялась, что его не прозвучит. Что вся эта белиберда с царским происхождением окажется бредом повреждённого взрывом разума, дурным сном, галлюцинацией; что Ольга Саввишна даже не вспомнит о том, что сказала, решив, что пришло ее время. Не вышло... Что ж, подумала Варя, раз так, даже лучше, что Миша не с нами.

— Не сказала, Ольга Саввишна. Простите уж... Вы, небось, и сами знаете, что дело это нелёгкое — огорошить человека такой новостью. Я едва сама-то осознала. А уж Мише... Если честно, боюсь я...

— Боишься? Но чего, Варь?

— Что жениться не захочет. Вдруг решит, раз он царского рода, то и невеста ему тоже царственная нужна? Свысока начнёт смотреть вдруг... да работать не захочет...

— Скажешь тоже! Мой Мишенька, он не такой!

— Дай Бог, чтоб не такой был, Ольга Саввишна! Да только мы ж не знаем! Прежде ж не было такого, чтоб узнал, что он царевич! А вдруг гневаться будет на вас? А вдруг скажет: «Вы, чёрная кость, для чего вы меня подобрали? Остался бы где был, нашли бы его царские слуги, воспитывался бы у дядюшки своего Сергея, да и хлопот не знал бы»?

Ольга Саввишна помрачнела и не ответила. А Варя продолжала:

— Сами подумайте: на что ему знать? Если и промолчит, если и не разгневается на вас, так будет всю жизнь жить, страдая и думая, что мог бы в царских палатах сейчас наслаждаться, а угол у Скороходовой нанимает... Всю жизнь будет думать, что будто его обокрали. Что царство похитили. Шапку Мономаха синей блузой заменили. А?

Больная не ответила.

— А, положим, что заявится он в царскую семью и его примут. Что хорошего? Нынче для царей кругом опасности. Нигилисты, будь они неладны, только и думают, как бы кого ещё извести-то из государей. Им, чай, покою не будет, узнают если, что тогда-то, в Петропавловке, царевич жив остался. Они свою кровавую работу ведь доделать захотят! А? Как считаете?

— Твоя правда, Варь, — вздохнула Ольга Саввишна. — Я так же рассуждала. Потому и молчала всю жизнь. А тут, видишь, решила, что конец мне, так подумала, что правду Мише знать надо...

— Да что с неё, с правды-то с той? Вы его, Ольга Саввишна, воспитали, да в люди вывели, значит, вы мать — в том и правда. А что царская кровь — так она от нецарской не больно-то отличается!

— Ну добро... Так и будем считать... Станем, Варя, жить по-прежнему. Даст Бог, вот стану на ноги, поженитесь, детишек заведёте... А про что я сказала — забудь. Ни к чему, в самом деле...

— Забуду.

Но забыть, конечно, было не так просто. О происхождении Михаила Варя думала теперь беспрерывно. Нынче к этому беспокойству добавилось и другое — куда он запропастился?

Когда Варя вышла от Ольги Саввишны, мысленно удивляясь своему невесть откуда возникшему красноречию, Миши так и не было — ни внутри больницы, ни где-либо возле неё.

Оставалось лишь ждать, что объявится сам, либо надеяться встретить его здесь же завтра. Если Миша не обнаружится к завтрашнему вечеру, придётся сходить к Скороходовой, расспросить, подумала Варя, надеясь, что этого делать ей всё-таки не придётся.

Впрочем, лучше к Скороходовой, чем если подтвердится опасение, что Мишина пропажа как-то связана с тем, что вчера Варя всё же сходила к жандармам и там рассказала про странного человека, преследовавшего её жениха, и назвала его адрес...

А что, если Миша пошёл-таки в Свято-Егорьевский? Позволил там каким-то подозрительным субъектам уболтать себя, сидел там, может, пил с ними... А тут как раз жандармы и нагрянули по Вариной наводке. Мошенников повязали заодно с ними...

Нет, такого быть не может!

Если даже повязали, то ведь быстро разберутся и отпустят!

Ведь не может быть так, чтоб Миша пострадал из-за неё! Не может, да ведь?..

Поручив Софье Зиночку, Николай Львович решился претворить в жизнь уже много дней вынашиваемый план. Для этого ему, правда, надо было ни много, ни мало как оказаться на противоположном конце России. Впрочем, благовидный предлог для этого — инспекция охранных отделений в Сибири — легко нашёлся, а с запуском Великого Сибирского пути и потратить-то на дорогу придётся всего шесть-семь дней в одну сторону.

На ведомственном поезде Николай Львович не поехал, хотя на нём было бы даже быстрее: боялся подрыва. Решил, что спокойнее будет отправиться на «Стреле Амура» — роскошном составе повышенной комфортабельности, который дважды в месяц отправлялся из столицы и шёл до самого Владивостока. В светском обществе Петербурга, кажется, не было уж ни единой души, кто не прокатился хоть самую малость на этой гордости русского паровождения, принадлежащей компании «Черепановъ, Черепановъ и французскiй капиталъ». Если петербургский дворянин и рисковал ехать к восточному фронтиру, в неизведанные земли Зауралья — то уж только на «Амурском».