Михаилу удалось даже присесть. До места, где квартировали они с матерью, оставалось ещё две станции, так что можно было развернуть новый номер «Петербургского листка» и ещё раз пробежать глазами по разделу происшествий. «Редакция приносит глубочайшие извинения за ошибочное сообщение о гибели рабочего М. Коржова. Извещаем, что на самом деле возле павильона Голландской Ост-Индии погиб водитель крана Пузырёв». Михаил читал это сообщение уже в третий раз, но ни в первый, ни во второй, ни теперь удовлетворения не почувствовал. Ответа на вопрос, действительно ли его пытались убить, так и не было. К этому добавились мысли о том, не этот ли самый Пузырёв и свалил истукана на голову Мише и связана ли как-то его гибель с тем инцидентом.

От тоски Коржов надумал почитать другую газету — ту, что держал в руках фабричный мужик по соседству. Оказалось, если заглянуть ему через плечо, можно было вполне разобрать то, что напечатано на середине листа. «Не доходил ли до вас, читатель, слух о том, что младший сын Цесаревича Александра, погибшего в Петропавловской бойне уж почти двадцать лет как, якобы выжил? Последнее время этот слух с упорством кочует по петербургским гостиным. Лично мы в него не верим, но, судя по тому, как он очаровывает всё больший и больший круг лиц, полагаем, что вскоре увидим его пересказ в виде пьесы на подмостках какого-нибудь из московских или же петербургских театров».

«Это надо же читать такую чушь, — подумал Миша. — Ладно, господа от скуки маются, так вот и сочиняют себе всякое. А нашему рабочему брату на кой чёрт собирать эту ерундистику?»

Мужик с газетой, словно бы услышав его мысли и обидевшись, тотчас сложил свой листок и вышел на ближайшей станции.

Михаилу отчего-то стало грустно. Чтобы поднять себе настроение, он ещё раз перечитал заметку о том, что жив. Но и в четвёртый раз это не сработало.

***

Ходу от станции до квартиры было минуты три. Когда-то они с матерью очень гордились тем, что смогли нанять жильё в таком выгодном месте. Нары второго и третьего этажа в комнате всего на шесть человек, возле самой станции, да к тому же всего за двугривенный в день — это была настоящая удача в переполненной рабочими столице! Правда, с тех пор уже стало немного теснее и чуть дороже... Зато привычно.

Если летом в разгар дня над Петербургом висел запах конского навоза, лишь местами перебиваемый чадом угольных котлов, то теперь, поздним вечером, отбросы лошадей смердели меньше, чем отбросы новых двигателей. Поток паромобилей, трёхколёсок, автопедов и телег не прекращался, несмотря на поздний час, хотя, конечно, был не столь густым, как в центре города. Шипение зажжённых фонарей перебил стрекот велодирижабля. Миша поднял голову: он самый! Голубой велодирижаль Охранного отделения двигался прямо над ним, щупая мостовую четырьмя яркими ацетиленовыми огнями. Два жандарма сосредоточенно крутили педали. «Интересно, по чью они душу? — Подумал Коржов. — В этом-то районе отродясь интеллигентов не видали! Любопытно!».

Ещё любопытнее стало Михаилу, когда он увидел, что дирижабль причалил на крышу того самого дома, где они с матерью квартировали. «Надо будет у соседей расспросить», — решил Коржов, зайдя в первый подъезд и начав подниматься на третий этаж из пяти.

Ключей от квартиры вдова Скороходова, держательница комнат, всем жильцам на руки не выдавала: то ли не доверяла, то ли просто не имела таковых в довольном количестве, так как и сама арендовала это жильё. Добравшись до квартиры, Миша как всегда постучался. Обычно ему отпирали после второго или третьего стука, но в этот раз даже и после четвертого дверь не открылась. Коржов уже стал беспокоиться, когда, постучав в пятый раз, он услышал за дверью шаги, а потом увидел в приоткрывшейся щели физиономию одного из своих соседей.

— Хозяйка не велела вас пускать, — заявил тот, не поздоровавшись.

— Как-так?! У нас на неделю вперёд всё уплачено!

— Моё дело сторона, — сказал сосед. — А что она велела передать, то и сказал.

— Пусти, поговорю с ней!

— Не пускать велели, ясно?

Дверь захлопнулась.

Михаил замолотил, что было силы, решив, что, во всяком случае, не даст нынче уснуть ни одному из постояльцев, если с ним не говорят по-человечески. Через полминуты физиономия соседа снова нарисовалась в дверном проёме.

— Шёл бы ты отсюда подобру поздорову, — меланхолично проговорил тот.

— Скороходову зови сюда! — решительно потребовал Михаил.

Звать держательницу комнат не пришлось. Через несколько секунд она сама обнаружилась с той стороны двери и повела себя как-то совсем уж не по-нормальному:

— Явился, мошенник!

— Какой я вам, мошенник, тётенька?! — обиделся Коржов. — Это вы как раз мошенница выходите, если деньги за кров принимаете, а сами гоните!

— Поговори у меня тут ещё, нигилист! — Пустила в ход новое ругательство Скороходова. — Всё знаю, кто ты есть!

— И кто я есть?

— Коммунист безбожный, вот ты кто! Против батюшки царя злоумышляешь! Думаешь полякам всю Россию подчинить! Да не получится! Следят за тобой люди честные! Следят за сообщают!

— Вы что, Татьяна Минишна?! Какой коммунист, какие поляки?! Вы меня, наверно, с кем-то путаете! Я Коржов, Михаил! Я со стройки! Мы с матерью квартируем!

— Ни с кем я тебя, ирода, не путаю! — ответила хозяйка. — И как звать тебя помню прекрасно. Думал, из ума старуха выжила, так можно в её доме и делишки проворачивать, бомбы готовить? Шалишь! Не тут-то было! Мне люди рассказали, кто ты есть!

— Да не готовил я бомб! И против Государя, ей-богу, не выступаю! — Растерянно оправдывался Коржов. — Вот вам, тётенька, крест!

— Жандармам объяснишься! — Зло ответила хозяйка. — Убирайся, чтоб ноги твоей здесь не было!

— Да вещи хоть отдайте! У меня порты вторые... да рубаха... да у матери бельё... да пять рублей... да книга ещё про милорда!

— Я в окно твои пожитки выкину, — сказала Скороходова. — А деньги удержу как возмещение ущерба моим нервам. Тебе твой милорд, поди, больше заплатит за то, чтоб ты смуту мутил!

Тут дверь снова захлопнулась. Михаил бросился к расположенному на лестнице окну, отворил его и на самом деле увидел, как его одежда падает из окон на мостовую — прямо под ноги расхаживающим туда-сюда голубым мундирам.

— Господа жандармы, поднимайтесь, он пришёл, он здесь! — раздался крик хозяйки.

Чёрт возьми! Эта безумная не только почему-то вообразила, что Миша — какой-то там нигилист! Она ещё и вызвала жандармов! Теперь придётся как-то объяснять им... Да что объяснять-то?! Коржов ни про каких нигилистов ни сном, ни духом. Скажет им, что это всё ошибка... Но поверят ли?

— Не поверят. Бесполезно объяснять. Надо скрываться, — вдруг раздался голос сверху.

Миша поднял голову и увидел на лестнице, ведущей на четвертый этаж, уже знакомого ему странного господина с усами и в полосатом костюме.

— Через минуту они будут здесь, — сказал тот, встретившись с Коржовым взглядом. — Вы им ничего не докажете, будьте уверены.

— Что же мне делать?! — вырвалось у Михаила обращённое скорее не к господину, а к себе самому.

— Убегать!

— Куда?!

— Наверх.

Снизу было слышно, как жандармы уже топают по лестнице.

— Там, на крыше, они оставили без присмотра свой дирижабль. Я сам видел, — сказал господин. — Бежимте туда! Нас как раз двое, чтоб управлять им!

У Миши была тысяча вопросов и тысяча возражений, которые надо было бы предъявить полосатому господину. Но не было времени. Ни говоря ни слова, он бросился вверх по лестнице за своим спасителем. В два счёта они добежали до пятого этажа, выбрались на крышу, коротко подосадовали над тем, что нечем закрыть люк, чтобы задержать голубых мундиров...

А через мгновение уже со всей силы крутили педали, отшвартовав голубой шар от специального приспособления, имевшегося с некоторых пор на каждой столичной крыше.

Налегая на педали и осматривая столицу с высоты птичьего полёта, Венедикт думал о том, что удача всё-таки на его стороне. Вон он, царь Михаил — наконец, в их руках! В том, что скудоумная квартирохозяйка поверит записке, где говорилось, что её жилец Коржов состоит в опасном революционном кружке, были сомнения. В лучшем случае она должна была выгнать «Коржова», а Венедикт предложил бы ему переночевать у себя на квартире. Кто бы мог подумать, что эта Скороходова не только купится, но и даже вызовет жандармов! Ситуация вышла, конечно, рискованная, зато уговаривать Михаила принять помощь не понадобилось. Теперь царь, получается, обязан Венедикту своим спасением... и повязан с ним хищением жандармского имущества!