По злорадно улыбнулся. Он был явно доволен собой, и здесь я не имел права его упрекнуть. Не каждый день плебею удается втереться в доверие к старшим кадетам. Et alors[90], мистер Лэндор. Благодаря моей маленькой уловке и их непроходимой тупости мы узнали имя.

– Это все, что они сообщили вам? Только имя?

– Они не осмелились сказать больше. На проболтавшегося парня зашикали со всех сторон, и он сразу прикусил язык.

– Но я что-то не понимаю. Почему они назвали имя доктора Маркиса, если вашим змеем-искусителем был кадет?

– Доктор Маркис тут ни при чем. Они назвали имя Артемуса Маркиса.

– Артемуса?

Улыбка По стала еще шире. Он обнажил все свои ровные белоснежные зубы.

Это сын доктора Маркиса. Кадет первого класса и, как говорят, любитель поиграть с черной магией.

С 7 по 11 ноября

С того момента участие кадета По в расследовании приобрело совершенно иной характер. Теперь он должен был найти способ сблизиться с Артемусом Маркисом, узнать об этом кадете все, что возможно, и регулярно сообщать мне обо всех новостях. Я думал, новое задание понравится ему, однако мой юный шпион вдруг побледнел.

– Мистер Лэндор, при всем уважении к вам… это просто невозможно.

– Почему?

– Не стану отрицать: я пользуюсь некоторой известностью среди одногодков, однако кадет Маркис вряд ли знает обо мне. Мы можем ходить в одной шеренге и не быть знакомыми лично. Будучи плебеем, я обладаю весьма скудными возможностями обратить на себя внимание кадетов старших классов.

Он стал меня уверять, что мой замысел неосуществим. Одно дело выудить имя Маркиса-младшего у туповатых парней из молитвенной команды и совсем другое – завоевать расположение кадета первого класса.

– А я уверен, что вы найдете способ, – сказал я в ответ на его возражения. – Когда вы захотите, кадет По, вы можете быть очень обаятельным и учтивым.

– Допустим, познакомлюсь я с Маркисом-младшим. Что дальше? У вас есть хоть какой-то план действий?

– Нет, иначе я бы вам сразу о нем рассказал. Я пока сам не знаю, в каком направлении нам действовать. Сначала вам нужно завоевать доверие Маркиса-младшего. А когда вы станете для него своим человеком… достаточно держать глаза и уши открытыми.

По все еще отнекивался. Я опустил руку на его плечо и сказал:

– Честное слово, кроме вас, никто больше на такое не способен.

Я говорил это не для красного словца и не затем, чтобы потешить юношеское тщеславие. Я действительно верил в его способности и каждый день терпеливо ждал вестей.

Наступил вечер четверга. И вот тут-то меня начали одолевать сомнения в успехе задуманного. Впереди замаячил неприятный разговор с Хичкоком, и я загодя стал выстраивать линию защиты. В это время в дверь номера постучали.

Я бросился к двери и распахнул ее. Коридор был пуст. На пороге лежал пакет, завернутый в обычную коричневую бумагу.

Я ожидал найти внутри торопливые заметки, обрывочные наблюдения и нечто подобное. Боже милосердный! Там лежало целое повествование! Уму непостижимо, когда только По ухитрился все это написать. Стараниями Тайера день кадета заполнен до предела: побудка на рассвете, утренние маневры, завтрак, занятия в классах, обед, приготовление заданий, вечерний парад, ужин и в половине десятого – отбой. Сон кадетов ограничивался в лучшем случае семью часами. Глядя на скрупулезный отчет По, я подумал, что в течение этой недели он спал меньше своих обычных четырех часов.

Я прочитал его листы за один присест и получил громадное удовольствие. Как и любое повествование, оно рассказывает об авторе намного больше, чем того желал бы сам автор.

11 ноября

Представляю вам краткое описание моих исследований, предпринятых за минувшие дни…

Я всемерно старался не выходить за рамки фактов (я помню ваши слова о точности, мистер Лэндор) и не мучить вас лирическими отступлениями. Но если где-то мне этого не удалось, прошу вас великодушно меня простить. Временами моя поэтическая сущность одерживает верх над суровой прозой бытия, и мне никак ее не укротить.

Полагаю, вас впечатлит то, как мне удалось совершить почти невозможное – завязать приятельские отношения с Артемусом Маркисом. Всю ночь с воскресенья на понедельник я провел в напряженных раздумьях, изыскивая способ познакомиться с ним. Наконец я пришел к выводу, что лучше всего это сделать на глазах у других кадетов. Такая выходка наверняка заставит Маркиса-младшего обратить на меня внимание. Но она должна быть созвучна с его собственными пристрастиями, и в первую очередь – с темной, потаенной стороной этих пристрастий. Возможно, вам покажется, что я слишком много на себя брал, но повторяю: иного выхода у меня не было.

Едва прозвучал сигнал, созывающий на утреннюю поверку, я, не теряя времени, отправился в госпиталь, явившись прямо к доктору Маркису. Наш эскулап поинтересовался, что у меня болит. Я сослался на боли в животе.

«Голова кружится? – спросил доктор Маркис – Дайте-ка мне пощупать ваш пульс… Учащенный. Что ж, кадет По, придется вам отправиться к себе в комнату и лечь. Служительница даст вам лекарство. Завтра мне покажетесь. А вообще нужно повнимательнее к себе относиться. Двигаться, не отлынивать от упражнений. Это помогает лучше всего».

Вооружившись снадобьями и запиской, освобождающей меня от занятий, я проследовал в столовую. Там я, как требуют правила, доложился лейтенанту Джозефу Локку, который вместе с кадетскими офицерами наблюдал за порядком. В числе кадетских офицеров был и Артемус Маркис.

Опишу вкратце, как он выглядит. Роста в нем примерно пять футов десять дюймов. Худощав, недурно сложен. Глаза у него зелено-карие, волосы каштановые, причем настолько курчавые, что цирюльникам академии так и не удалось совладать с ними. Зная о привилегиях кадета первого класса, Маркис-младший даже отпустил усики, за которыми тщательно ухаживает. На его полных живых губах всегда играет улыбка. Его считают чертовски обаятельным. Какая-нибудь более мечтательная и восприимчивая личность вполне могла бы поверить, что сам Байрон воплотился во всей своей красе.

Прочитав записку доктора, лейтенант Локк заметно нахмурился. Сознавая, что сейчас у меня достаточная аудитория (а главное – Маркис-младший), я сказал:

– Мое состояние осложняется еще одной болезнью, и она серьезнее головокружения.

– Какая еще болезнь? – насторожился лейтенант Локк.

Приступы grand ennui[91].

– Grand ennui? – переспросил Локк.

– Да, причем ярко выраженного характера.

После этого наиболее сообразительные кадеты зашептались между собой. Однако другие – весьма приземленные натуры – стали выражать недовольство задержкой завтрака.

– Что это еще за зверь? – кричали они. – Хватит болтать о своих болячках, папаша! Нам лопать охота!

Здесь, мистер Лэндор, я поневоле должен сделать отступление и объяснить происхождение этого дурацкого эпитета. Своим одногодкам я кажусь совсем взрослым мужчиной. Отчасти так оно и есть: по возрасту я старше многих из них. Например, Гибсону – моему товарищу по комнате – всего пятнадцать. В свое время кадеты даже распустили отвратительный слух: будто бы учиться в академии собирался… мой сын, но он скоропостижно умер, и я поступил вместо него.

К счастью, один из кадетских офицеров быстро прекратил эти идиотские выкрики. Мне было приятно, что старшие кадеты (в том числе и Артемус Маркис) не опустились до перешептываний и только молча наблюдали.

Однако моя выходка раздразнила лейтенанта Локка. Как я ни пытался убедить его, что и впрямь серьезно болен, он отмел все мои заверения и потребовал вести себя подобающим образом, иначе обо мне будет доложено вышестоящему начальству. Продолжая разыгрывать невинного младенца, я крикнул, что он может пойти и сам спросить у доктора. Произнося эти слова, я, мистер Лэндор, совершил на редкость безрассудный поступок: отыскав глазами Артемуса Маркиса, я ему подмигнул.