– В таком случае, кадет По, нам, вероятно, следует искать религиозного фанатика.

– Ага! – Он хватил кулаком по столу. – Утверждение веры! Вы ведь это имели в виду?

Не дожидаясь моего ответа, По с воодушевлением продолжал:

– Обратимся к классической латыни. Глагол credere образован от существительного cardia, означающего «сердце». Вы согласны? В английском языке, как вы знаете, слово heart не имеет предикативной формы. Это вынуждает нас переводить credo как «я верю», однако упомянутое латинское слово в буквальном смысле означает «я кладу свое сердце» или «я помещаю свое сердце». Как видим, здесь упор делается не на отрицании плоти и не на выход за ее пределы, а скорее на… отчуждение ее. Такие рассуждения присущи секулярной вере.

Мрачновато улыбаясь, По откинулся на спинку стула.

– Под секулярной, или светской, верой я понимаю поэзию.

Возможно, он заметил опустившиеся уголки моего рта, и это повергло его в новые раздумья. Затем По вдруг рассмеялся и хлопнул себя по лбу.

– Забыл вам сказать, мистер Лэндор! Я ведь тоже поэт. Посему я склонен мыслить в поэтическом ключе. Мне сложно мыслить по-другому.

– Это тоже констатировали медики? – с издевкой спросил я.

– Да, – не моргнув глазом ответил По. – После таких ценных наблюдений я просто обязан завещать свое тело науке.

Тогда у меня впервые мелькнула мысль, что он, должно быть, здорово играет в карты и блефует до последнего.

– Боюсь, я не слишком разбираюсь в поэзии, сказал я.

– Ничего удивительного. Вы же американец.

– А вы кто, кадет По? Римлянин?

– Я обладаю артистической натурой, мистер Лэндор. Такие, как я, принадлежат всему миру.

Чувствовалось, ему нравится играть словами. Вот и эту фразу он вертел, словно старинный испанский дублон.

– Что ж, – произнес я и встал. – Должен вас поблагодарить, кадет По. Ваши рассуждения мне очень помогли.

– Подождите!

Он схватил меня за руку и заставил сесть. (Никогда бы не подумал, что в его изящных пальцах столько силы.)

– Вам стоит приглядеться к кадету Лугборо.

– Я такого не знаю.

– Вчера, на вечернем параде, я заметил, что он все время сбивает шаг. Бедняга постоянно путал команды «налево!» и «кругом!». Стало быть, его разум был занят чем-то другим. Добавлю, что и сегодня во время завтрака он вел себя как-то не так.

– А нам-то что до перемен в его поведении? – недоумевал я.

Если бы вы были с ним знакомы, то знали бы: Лугборо чем-то похож на Кассандру[36]. Постоянно вещает, но его никто не слушает. Понимаете, никто. Даже лучшие друзья отмахиваются. А сегодня ему не требовались слушатели.

Желая придать больший драматизм своим словам, По закутал лицо в воображаемую ткань и сел, изображая из себя кадета Лугборо. Я уловил разницу, хотя в следующее мгновение передо мной вновь мелькнул прежний По, будто кто-то осветил его спичкой.

– Забыл вам сказать, мистер Лэндор: раньше Лугборо жил в одной комнате с Лероем Фраем. Но потом между ними случился разлад, причина которого до сих пор остается неясной.

– Странно, что вы, кадет По, знаете о вещах, происходивших до вашего поступления в академию.

Он лениво пожал плечами.

– Я не умею читать чужие мысли, мистер Лэндор. Об этом мне рассказали. Знаете ли, люди склонны поверять мне свои тайны. Я ведь принадлежу к очень древнему роду. Мои далекие предки были предводителями франкских племен. И уже тогда, на заре цивилизации, им доверяли сокровенные тайны, которые они умели надежно хранить.

И вновь он дерзким жестом запрокинул голову. Я запомнил его жест еще по первой встрече в саду Тайера. Да, этот человек умел с достоинством выдерживать любые насмешки и издевательства.

– Простите меня, дорогой кадет По, – как можно мягче сказал я. – Я еще не вполне освоился со всеми подробностями распорядка вашей академии, однако у меня складывается стойкое впечатление, что вас могут хватиться.

По дико взглянул на меня, словно я растолкал его, пробудив от кошмарного сна. Отпихнув бокал, он вскочил на ноги.

– Который час? – хрипло спросил он.

– Сейчас узнаем, – ответил я, доставая из кармана часы. – Двадцать минут четвертого, сэр.

Он молчал.

– Вы слышите меня? Двадцать минут четвертого.

В серо-карих глазах что-то промелькнуло.

– Мистер Хейвенс, в следующий раз я непременно расплачусь с вами.

– Я только и слышу эти ваши «в следующий раз», – проворчал Бенни.

Со всей невозмутимостью, на какую он был способен, По надел свою кожаную шляпу, застегнул медные пуговицы и подхватил мушкет. Все это он проделал достаточно легко: сказались пять месяцев муштры. Сложнее было добраться до двери. Кадет По двигался с величайшей осторожностью, будто перешагивал через ручей с вязкими берегами. Достигнув двери и упершись в косяк, он обворожительно улыбнулся и сказал:

– Леди и джентльмены, желаю вам приятного времяпрепровождения.

Затем он рванул дверь и исчез.

Не знаю, что заставило меня пуститься вслед за ним. Возможно, я беспокоился за его самочувствие. Но, скорее всего, меня заинтересовала недосказанная им история. И потому я отправился его догонять. Я шел за ним буквально по пятам. Когда мы оба поднимались по каменным ступеням, я услышал мерную поступь кованых сапог, доносящуюся с южной стороны и быстро приближающуюся к нам.

По уже бежал на этот звук. Достигнув верхней ступеньки, он обернулся и лукаво улыбнулся мне, приложив палец к губам. Затем кадет По обвил руками толстый ствол вяза, дабы увидеть, кто это движется со стороны полигона.

Вскоре зазвучала знакомая дробь барабана, и за стволами деревьев замелькали фигуры кадетов. Они шли в две шеренги, взбираясь на протяженный холм. Судя по их виду, кадеты были достаточно утомлены дневными занятиями и долгим переходом. Шли они медленно, опустив плечи и сгорбившись под тяжестью ранцев. Эти парни настолько устали, что даже не заметили нас. Наверное, вертеть головами по сторонам у них уже не хватало сил. Они глядели только вперед. Когда шеренги стали удаляться, По пустился их догонять, постепенно сокращая расстояние между собой и марширующими кадетами. Пятнаддать футов… десять… и вот он уже шел в заднем ряду, втиснувшись между усталыми однокашниками. Они поднялись на самый гребень холма. Среди остальных кадетов По отличался разве что более прямой осанкой. Прежде чем скрыться из виду, он успел на прощание махнуть мне рукой.

Я постоял еще немного, вспоминая наш разговор. Потом повернулся и побрел обратно к «Красному домику». На пороге меня встретили слова преподобного Липпарда:

– Если бы я знал, что в армии такие вольности по части выпивки, я бы непременно стал военным.

29 октября

Следующим шагом в моем расследовании был опрос кадетов, близко знавших Лероя Фрая. Их собрали за дверями офицерской столовой. Кадеты стояли с серьезными лицами и облизывали губы после недавнего обеда. Парней запускали по одному. Каждый входящий вытягивался по стойке «смирно» и салютовал. Хичкок отвечал на приветствие и командовал «вольно». Кадет закладывал руки за спину и выпячивал нижнюю челюсть. Не знаю, читатель, возможно, последнее тоже входило в команду «вольно». Кадеты не сразу понимали, что расспрашивать их буду только я. Отвечая мне, каждый из них не сводил глаз с командира и в конце разговора спрашивал не у меня, а у него:

– Это все, сэр?

Хичкок отвечал, что да. Кадет вновь салютовал и с облегчением покидал помещение. За час я опросил около дюжины кадетов. Отпустив последнего, Хичкок повернулся ко мне и сказал:

– Боюсь, мы напрасно тратим ваше время, мистер Лэндор.

– Почему вы так считаете, капитан?

– Вы и сами убедились: никто из них не знает о последних часах жизни Фрая. Они не видели его покидающим казарму. Мы вернулись к тому, с чего начали.