Он делал все, чтобы вырвать лезвие из моих рук. Мои пальцы, кисти, предплечья неотвратимо слабели. Но я не выпускал саблю, ибо понимал: если только разожму пальцы – мне конец. И я держался. Пальцы горели от боли, неистово колотилось сердце, рот глотал воздух, которым уже невозможно было дышать. Я держался.

Да, читатель, я держался, пока мог. А когда не смог… лезвие вдруг обмякло. Оно покорно лежало в моих исцарапанных руках, будто дар с небес. Я ждал, что в любое мгновение оно оживет. Но нет, мой противник исчез. Я еще какое-то время просидел на полу и только тогда сумел разжать руки.

Я нащупал в темноте шкафа свой сюртук и ночник. Подхватив их одной рукой, на локоть другой я навесил офицерскую форму и выбрался наружу. К счастью, ночник был цел. Чиркнув спичкой, я зажег его и осмотрел себя, ища следы борьбы. Странно: ни царапин, ни крови. Только пот, обильно капавший у меня со лба.

– Простите, мистер Лэндор, что заставил вас ждать.

Он стоял в проеме двери, скрытый от меня коридорным сумраком. По голосу это был Маркис-старший, а по облику… В темноте я мог легко спутать отца с сыном. Меня охватило замешательство: я не знал кому верить – глазам или ушам.

– И вы простите меня, доктор, – сказал я, дабы не затягивать паузу. – Вот, поддался любопытству, захотел получше рассмотреть эти часы. Стал снимать ночник со стены и… видите, распорол себе сюртук. Ничего не оставалось, как совершить второй самовольный поступок – позаимствовать форму вашего сына, которую я нашел в шкафу.

Наверное, вид у меня был весьма глупый.

– Но эта форма… – начал доктор.

Понимаю, – перебил его я, натянуто улыбаясь и размахивая смятым мундиром. – Как лицо штатское, я не имею право надевать военную форму. Только на время, чтобы не шокировать собравшихся своим рваным сюртуком. Не беспокойтесь, мне бы совесть не позволила разгуливать в этой форме по Вест-Пойнту.

Маркис-старший удивленно пялился на меня.

– Я не об этом, мистер Лэндор. Я хотел вам сказать, что это вовсе не форма Артемуса. Как вы знаете, он пока еще не офицер. Вы нашли в шкафу форму моего брата.

– Вашего брата? – с не меньшим удивлением переспросил я.

– Да. Его звали Джошуа. Бедняга умер буквально накануне сражения при Магуаге[147]. Инфлюэнца. Не повезло парню. Только эта форма и осталась у нас в память о нем.

Доктор нагнулся, провел ладонью по рукаву мундира, затем сосредоточенно почесал нос.

– Взгляните, мистер Лэндор. Мундир, конечно, выцвел, да и покрой немного устарел, а в остальном… Вполне мог бы сойти за новый.

– Вот и я так подумал. Мало ли, вдруг Артемус решил заранее обзавестись офицерским нарядом? Теперь вижу… Да, покрой и впрямь немного устарел. И нашивка, смотрю, оторвалась.

– Какая нашивка? – нахмурился доктор. – Ее никогда не было. Джошуа так и умер вторым лейтенантом.

Маркис-старший вдруг хмыкнул.

Вспомнили что-нибудь забавное из жизни брата? – осторожно спросил я.

– Нет. Я вспомнил, как Артемус любил облачаться в эту форму и разгуливать по дому.

– Да ну?

Жаль, мистер Лэндор, вы не видели. Презабавное было зрелище. Рукава свисали чуть ли не на пару футов, а брюки! Волочились за ним по полу. Он чуть не падал, но все равно ходил… Понимаю, я должен был бы объяснить ему, что офицерская форма – не карнавальный костюм. Но знаете, у меня язык не поворачивался. Мальчишка с большим почтением относился к дяде, которого никогда не видел. Артемус жадно слушал наши рассказы и мечтал быть похожим на Джошуа. Дядина служба – для него это были святые слова.

– И ваша служба тоже, – вставил я. – Разве Артемус не относился с уважением к вашей службе?

– Хм… да, конечно. Ему было любопытно, чем я занимаюсь, но не более того. Думаю, это и к лучшему.

– Не скромничайте, доктор. Ваш сын столько лет видел, как вы лечите больных. Неужели он не перенял хотя бы малую толику ваших способностей? Ведь дети великолепно учатся, подражая взрослым.

Доктор скривил свои изуродованные губы.

– Вы правы, мистер Лэндор. Действительно, кое-чему он у меня научился. В десять лет Артемус мог назвать по-латыни все кости и все органы тела. Уже тогда он умел пользоваться стетоскопом. Раза два помогал мне вправлять пациентам сломанную кость. Но вряд ли он серьезно ко всему этому относился. Так, игра «в доктора».

– Что вы здесь делаете?

Вопрос исходил от миссис Маркис. Она встала на пороге, держа в руках подмаргивающую свечку. Свет играл на ее птичьем лице, превращая глаза в две маленькие пропасти.

– Моя дорогая! – воскликнул доктор. – Неужели ты так быстро поправилась?

Да, Дэниел. Похоже, я ошиблась. Подумала, что меня опять одолел приступ этой жуткой мигрени. А оказалось – я всего лишь устала, и короткий отдых вернул мне силы. Я совсем неплохо себя чувствую… Я смотрю, Дэниел, ты решил совсем замучить мистера Лэндора своими высокоучеными статьями. А вы, мистер Лэндор, повесьте на место эту уродливую форму. Она вам совершенно не годится. И еще, джентльмены, проводите меня вниз. Наверное, все и так уже терзаются в догадках, куда мы исчезли. Дэниел, надо будет потушить огонь в камине. Гляди, у мистера Лэндора до сих пор весь лоб в поту от жары!

Из-за дверей гостиной слышались звуки фортепиано, сопровождаемые грохотом сапог и сдавленными смешками. Похоже, молодежь неплохо развлекалась без нас. Лея играла кадриль, а По с Артемусом маршировали. При этом они раскачивались из стороны в сторону и смеялись, точно расшалившиеся дети.

– Лея, дай-ка теперь я поиграю! – еще с порога крикнула дочери миссис Маркис.

Лея мгновенно освободила место. Она подошла к брату, обняла его за талию и приготовилась не то танцевать, не то просто кривляться под музыку. Миссис Маркис с важным видом уселась на фортепианный пуфик и заиграла венскую польку. Я уже слышал эту вещь. Супруга доктора играла ее с пугающей виртуозностью, вдвое увеличив темп.

Вспотевший, без сюртука, я сидел на оттоманке, улыбался и мысленно спрашивал себя: «Так кто же из милых обитателей этого дома пытался меня убить?»

Миссис Маркис заиграла еще быстрее и громче. Венская полька завладела всеми – даже доктор посмеивался и вытирал глаза. Случившееся в шкафу постепенно отходило на задний план. Еще немного, и я поверю, будто мне это привиделось.

Я лишь второй раз видел хозяйку дома и не знал о ее особенности обрывать какое-либо занятие там, где оно ей наскучило или стало утомительным. Музыка внезапно прекратилась. Последний аккорд получился на редкость дисгармоничным. Молодежь недоуменно застыла на месте. Миссис Маркис торопливо встала и поправила платье.

– Вы должны меня простить, – заявила она. – Какая же я хозяйка, если не учитываю вкусов всех гостей. Уверена: мистеру Лэндору давно наскучило мое бренчание и он предпочел бы послушать Лею.

Имя дочери она превратила в один тягучий слог, и оно прозвучало как «Ле-ээ-эю».

– Дорогая, порадуй нас, спой что-нибудь.

Лее совсем не хотелось петь. Это было видно по ее лицу, но как бы она ни отнекивалась, миссис Маркис стоически отметала все возражения. Она двумя руками обхватила запястье дочери и чуть ли не силой потащила ту к пианино.

– Или тебя нужно упрашивать, точно маленькую? Изволь, мы все сейчас встанем на колени. Какими словами тебя молить?

– Мама!

– Наверное, мы должны будем по-восточному сложить руки и поклониться.

– Это излишне, – глухо произнесла Лея, глядя в пол. – Теперь я понимаю, что напрасно отказывалась.

В гостиной зазвенел серебристый смех миссис Маркис.

– Ну как вам это нравится? Только должна вас предупредить, уважаемые гости: я всегда считала музыкальные вкусы своей дочери достаточно блеклыми и унылыми. Поэтому возьму на себя смелость самой выбрать песню из «Дамского сборника».

– Мама, я не уверена, что мистеру По она…