Примерно в полукилометре от чума Лешки Попова тайга резко обрывается. Перед нами широкий распадок, покрытый низкорослыми кустиками. То там то сям над долиной поднимается легкий пар. Это гуляют наледи. Почти на середине долины приметная складка. Кое-где ветер согнал с нее снег, обнажив россыпь мелких камушков. Прощупывая дорогу палками, рискуя каждое мгновение оказаться в воде, выбираемся на складку. Просматриваем распадок с возвышенности. Это старая вырубка. Лес заготавливали летом, отчего все пеньки низкие, и только некоторые выглядывают из-под снега. Ручья нигде не видно. Он ушел под землю и выныривает аж за теми далекими лиственницами, что чудом остались среди вырубки. Сразу же за выходом ручей разлился по всей долине. Слабый мороз не может справиться с водой. Под нами пока сухо. Но наледь уже подступила к самой складке и в двух местах перерезала ее. Нужно перебираться на сопку. Высматриваем подходящее место и некоторое время идем посуху. Я шагаю впереди, Лёня чуть сзади. Еще с полсотни метров, и мы вырвемся на сопку.

— Осторожно, вода! — вдруг кричит Лёня и шарахается назад.

Поворачиваюсь и вижу, что мои следы быстро набухают. Длинными прыжками мчусь обратно и только теперь слышу, как мокрый снег маслом расползается под валенками.

Страшно трет ноги. Вода по ватным брюкам поднялась до самого паха, и жесткая ткань сдирает кожу. У Лёни носки сбились в комок, и он хромает. Останавливаемся. Лёня снимает валенок, отжимает и расправляет носки. Ступня и пальцы сморщились и почернели.

— Линяют, враги, — говорит Лёня, шевелит зудящими пальцами и начинает обуваться.

Уже совсем темно. Идем, заботясь только о том, как бы не прозевать место слияния Ульбуки и Тайного. По нашим расчетам, это произойдет у правого края долины. Мы все время стараемся забирать вправо. Фонарик выхватывает мелкие кустики, редкие пни, дымящиеся полоски воды. Навстречу тянет студеным ветерком. Жутко даже представить, что придется ночевать у костра. Бумка бредет за нами и тихонько поскуливает.

Наконец в одиннадцать часов вечера упираемся в узкий ручей. Оставляю Лёню и иду навстречу течению. Кажется, все правильно. Ручей бежит поперек долины, и на фоне неба просматривается распадок, из которого он вытекает.

Возвращаюсь, и мы уже вдвоем идем вниз по Тайному. Нигде никаких строений не видно. Вскоре подходим к месту слияния ручьев, там расходимся, делаем круги по долине, но все безуспешно. Лёня натыкается на группу деревьев, ложится под ними прямо в снег. Что же, придется здесь ночевать. Но нужно еще немного поискать. Загораживаю Лёню от ветра рюкзаком и печкой, еле переставляя ноги, снова отправляюсь вдоль ручья. Стараюсь держаться метрах в тридцати от русла. Прохожу с полкилометра и вдруг замечаю что-то темное. Кажется, и правда какое-то сооружение. Так и есть! Полуразрушенная изба, вернее, барак.

Посреди барака, на месте бывшей печки, разжигаем костер и пристраиваем над ним котелок, набитый снегом. Ветер разгулялся вовсю, свистит в щелях барака и полощет языки пламени. Нам он уже не страшен. Есть дрова, есть защита от ветра и мороза, скоро будет и жилье. В углу барака расчищаем площадку метр восемьдесят на два сорок. Будем сооружать совсем маленькую комнатку с одним окошком и узкой дверью. Изготавливаем мерку, перебираемся к поваленной стенке и приступаем к первому бревну. В это время из-за туч продралась тонкая луна, с натугой осветила сопки, долину, какое-то маленькое сооружение у самого ручья. Посылаю к нему Лёню, сам иду к костру и готовлю ужин. Попутно помогаю Бумке очистить лапы ото льда, делаю ей постель рядом с костром.

Лёни долго не было. Уже закипела вода в котелке, и я принялся искать заварку, вдруг слышу:

— Ты что, глухой? Ура! Готовую избушку имеем. Полчаса работы, и спим.

Тороплюсь к ручью. И правда, избушка в самый раз. С печкой, дверью, нарами и массой дыр. Правда, печка в некоторых местах прогорела насквозь, труба коротковата, но мы не с пустыми руками пришли. Меняем печку, устанавливаем трубу, разводим огонь. Теперь ветер старается в нашу пользу. Через десять минут бока печки раскалились добела.

Мы конопатим дыры, а Бумка сидит у печки и клюет носом.

— Умаялась, бедная, — жалеет ее Лёня.

Среди ночи кончились дрова. Хочется есть. Но еду приходится экономить. Поднимаюсь и начинаю готовить жаркое из белок.

Разбираю потрошки, разрезаю беличьи желудочки и выкладываю заполнившую их белую кашицу в крышку от котелка. Это перетертые в муку ореховые ядрышки. Впервые меня угощали ими в Архангельской области на реке Мезень. Поджаренная кашица издает тонкий и очень аппетитный аромат. В найденной под нарами банке из-под кабачковой икры варю тонкие кишочки для Бумки. Собака стоит возле печки и следит за каждым моим движением.

По вкусу беличье мясо значительно уступает зайчатине. Но мясо есть мясо, и мы втроем с азартом наваливаемся на еду…

Утро наступило яркое, веселое. Проснувшись, вижу, как ножи солнечных лучиков, прорвавшись сквозь щели между бревен, зайчиками расселись на полу и закопченных стенах. Слышу, как у самой стены посвистывает оляпка и скрипит кедровка.

Наша избушка стоит в кольце заснеженных сопок, как в огромной фарфоровой чаше.

…На завтрак у нас суп из кедровок. Суп попахивает стлаником, да и мясо жестковатое. А может, мы его просто недоварили?

Куропаток мы так и не настреляли. Идем по долине, гоним табун куропаток и ни единой не добыли. Вожак у них, наверное, не только опытный, но и авторитетный. Никаких «оппозиционеров».

Лёня недоумевает, почему здесь их так много.

— Потому, что здесь нет соболя, — объясняю ему.

— Ты что, — возмущается брат, — разве соболь столько выловит?

— А сколько куропаток может поймать за месяц соболь? — спрашиваю я в ответ. — Две-три. Это не так много. Но если даже так, за год получается около тридцати.

Охотовед Игорь Зайцев сам говорил, что в Колымском бассейне более десяти тысяч соболей. Получается, куропатки ежегодно платят соболям колоссальную дань — триста тысяч штук! Не многовато ли? А лисы, рыси, горностаи, совы, росомахи, пожары, всякие болезни? Охотники, наконец! Общий баланс, как видим, не в пользу куропаток. И вот доказательство: в этой долине соболя нет, других врагов тоже мало, лоси и зайцы почти не встречаются — куропатки и размножились. Но объедят куропатки все тальники и гибнуть начнут. Не останется ни тальников, ни куропаток.

Идти все легче. Главное, не жарко. Ватные брюки в рюкзаках. Мы щеголяем в новехоньких джинсах «Мэйд ин баня». Избушка, в которой мы останавливались, когда-то была баней. Этим и объясняется ее близость к ручью. За баней мы откопали развалившийся навес, покрытый выгоревшим под солнцем брезентом. Затянули его в баню-избушку, расправили на полу. Лёня лег на брезент, я обрисовал нижнюю часть его тела древесным углем, и выкройка готова. Вырезай два одинаковых куска и сшивай. Кроили с запасом, получилось немного несуразно, но зато теперь мы живем! Шагаешь, а брезентовые штанины друг о дружку фить-фить-фить. Марш наигрывают.

Часа в три минули остов сгоревшей избушки. Скоро тянущиеся слева сопки начали проседать, и на одной из седловин открылся небольшой лесок. Под леском просматривается какой-то квадратик. Неужели это будка, о которой говорили старатели с «Горного»? Напрямик до нее километра два. Но карабкаться на сопку нет сил, и мы подаемся в обход. А здесь еще эта наледь. Уже с полчаса идем по ней. Наледь старая. Кое-где вздымаются бугры, и из отверстий этих бугров выплескивается вода, не хочет пропустить нас к седловине. Но наконец мы за наледью и, ныряя в снег по колено, направляемся вверх. Теперь хорошо видно, что под деревьями и вправду стоит будка. Доберемся, перекусим и — к лесоучастку. В бараке у нас море еды, так что за НЗ можно браться хоть сейчас. Настроение поднялось. Даже Бумка вырвалась вперед и заторопилась к перевалу. Подъем стал круче, потом неожиданно выровнялся, и мы оказались на узкой терраске. Пересекаем глубоко пропаханную в снегу борозду. Можно подумать, что тянули бревно. Это прошла выдра. След не такой давний. Но взволновало нас не это. Удивительным было то, что выдра прошла по одному и тому же следу много раз.