Вода сочилась из-под осклизлого, покрытого мхом камня, собиралась в маленькой ямке и бесследно исчезала в каменистой россыпи.

Сейчас я много выше Лакланды. Отсюда мне видно протоку, по которой мы с Лёней неделю назад мчались на «Одинокой гармони». Дальше река уходит влево, оставляя справа широкую пойму. На вершине одной из сопок геодезический знак. До него еще топать и топать. Где-то там Лёня с Бумкой. Интересно, он что-нибудь уже нашел?

По стланиковым зарослям спускаюсь почти к самой реке и неожиданно выхожу к озеру. У кромки воды лежит громадное дерево. Присаживаюсь на шероховатую кору отдохнуть, осмотреться.

Лиственницы вокруг озера толстые, очень много бурелома. На трех особенно высоких деревьях темнеют беличьи гайна. Если это Паничевское озеро, тогда все сходится. Дальше будет круглое озеро, потом двойное с избушкой.

Уже три часа, нужно торопиться. Направляюсь вдоль озера и попадаю на невиданный брусничник. Полоса метров десять–пятнадцать в ширину и чуть ли не полкилометра в длину тянется вдоль всего озера. Ягода красная до черноты. На ходу черпаю целые горсти. Идти здесь легче, но как-то не по себе от того, что приходится давить сапогами такое богатство.

Второе озеро я заметил еще издали. В просвете между деревьями мелькнула полоска воды. Недалеко от берега на воде большая стая уток. Да каких уток! Серые! Падаю в кусты, перезаряжаю ружье и к озеру. Торопиться некуда. Утки остановились здесь на дневку.

Локти и живот промокли сразу. Даже за шиворот побежала струйка воды. Но нервное напряжение такое, что вода не студит, а освежает. Скатываюсь в какую-то канавку и по ней добираюсь почти к самой воде.

Приподнимаю голову, и в это же время справа раздается хлопанье крыльев и кряканье. В мгновение ока вся стая срывается с озера и с тревожными криками устремляется вверх. Вскидываю ружье, стреляю, но дробь не причиняет уткам никакого вреда.

Ругая себя на чем свет стоит, возвращаюсь к рюкзаку. В это время над озером проносится одинокая утка, делает горку и садится за деревьями.

Значит, там еще одно озеро. Заряжаю ружье патроном с крупной дробью, два патрона беру в руку и бегом к уткам. Выскакиваю на бугорок и радостно вздыхаю: так и есть! Озеро!

Мне не видно домика. Но я вижу перешеек, соединяющий озера, вижу высокую скалу рядом с озером, вижу стаю уток, сидящих на волнах сразу за скалой.

Я уже подошел к скале, когда впереди кто-то тяжело вздохнул. Поднимаюсь и вижу медведицу и медвежонка. До них метров сто. Медведица небольшая, упитанная и лоснящаяся. Медвежонок чуть темнее матери. Он стоит значительно ближе ко мне и тянет носом воздух.

Вместо того чтобы позвать медвежонка или броситься на его защиту, медведица потихоньку отступает к скале. Медвежонок сделал пяток шажков по направлению ко мне, остановился и заплакал. Этого мне только не хватало! Стою по щиколотки в воде, в руках заряженное дробью ружье, а ко мне направляется медвежонок. Делаю шаг в сторону тайги, и в ту же минуту за спиной раздается рев, напоминающий бычий с нотками поросячьего визга. До этого я не раз слышал медвежий рев. Он, конечно, страшный, но есть в нем что-то заставляющее себя уважать. А здесь кричит какая-то истеричка. Следом за этим криком из-за кустов выскочил… выскочила! Медведица! А у скалы пестун с медвежонком. Всклокоченная, мокрая медведица метрах в пятидесяти и продолжает наседать. Опустится на все четыре лапы, сделает несколько шагов в мою сторону и снова дыбится и орет. Я тихонько отступаю. Вода уже выше колен и скоро польется за голенища.

Останавливаюсь, сбрасываю в осоку рюкзак, он почти наполовину в воде, а ведь пулевые патроны в накладном кармане! Переворачиваю рюкзак, выхватываю пачку с патронами, сливаю воду. Ничего страшного. Патроны провощенные, и только отдельные капельки воды зависли на цветастых обертках.

На ощупь раскрываю ружье, слышу, как булькает в воду дробовой патрон, на его место в патронник рыбкой скользит жакан. Снова щелчок замка, и панике конец.

Хотя медведица в каких-то тридцати шагах и я прекрасно вижу ее голые подмышки и могу пересчитать желтые заслюнявленные клыки в ее пасти, но все равно она меня боится больше, чем я ее. Я с такого расстояния попадаю в спичечный коробок. Краем глаза слежу за медвежатами. Прижимаясь к скале, потихоньку пробираются к выходу. У конца скалы небольшая лиственница. Малыш начал было взбираться на нее, но пестун, зная, что в тайге можно спрятаться надежнее, поковылял к стланиковым зарослям. Медвежонок хрюкнул и подался за пестуном.

Когда я пятился от медведицы, никакой суеты, никакого переполоха в моем поведении она заметить не могла. А вот как удирала хозяйка тайги — смех. Она в несколько прыжков догнала свое семейство, не задерживаясь, обогнала его и, только влетев под спасительную сень лиственниц, вспомнила о детях. Те подбежали к матери, круто развернулись, поднялись на задние лапы и стали тянуть вверх мордочки, чтобы получше меня рассмотреть. Значит, когда медведица пугала меня, ей самой было страшно. А ведь не отступила до тех пор, пока дети не оказались в безопасности.

На Кубе водится вид клопов, побивших рекорд чадолюбия: самка кормит потомство соками своего тела. Узнав об этом, я долго не мог успокоиться. А не встречаем ли мы подобную жертвенность в природе на каждом шагу? Может быть, именно этому все живое обязано своим существованием?

Огибаю озеро. По пути натыкаюсь на сорванную дверь и еще какие-то доски. В домике разорение. Нары, ржавая печка, дырявая труба. Между бревен светятся щели. Не задерживаясь ни одной минуты, покидаю домик и направляюсь к Лакланде. На берегу пусто. Забираюсь на высокий завал, разглядываю сопки. До геодезического знака добрый час ходу, а уже двадцать минут пятого. Нужно просушиться и попить чаю. Это займет немало времени, но иначе нельзя.

Удивительное дело, только что я стоял на чужом и безразличном мне берегу, а сейчас здесь полыхает мой костер, сохнет моя одежда, шумит в котелке мой чай. И мне уже здесь хорошо, словно я пришел к себе домой. И теперь, если я буду проходить мимо этого места, то обязательно вспомню, как я здесь отходил от встречи с медведем, и мне захочется вновь посидеть у своего костра.

Внезапно на противоположном берегу замечаю какое-то движение. Хватаюсь за ружье, но тотчас успокаиваюсь. Это Бумка. Брат появляется из-за деревьев, размахивает ружьем, что-то кричит. Я ему рад до чертиков. Вскоре мы сидим у костра и хохочем по поводу и без повода. Лёня принес огромного жирного налима и четырех маленьких хариусов.

— Переходил протоку и как раз налиму на хвост наступил.

Через час мы снова в дороге. В нескольких метрах от реки отыскали старую вездеходную дорогу от «Крестов» на Щучьи озера. Мы по ней, как по тротуару, пошагали.

Идем рядом. Каждый по своей колее. Вообще-то в тайге рядом почти не ходишь, все гуськом. Уже начало темнеть, когда впереди показалась высокая лиственница с флагом на вершине. Немного волнуемся, не тронул ли кто нашего склада. Нет, все цело. Огромная гора всевозможных припасов покрыта толстым брезентом. Сейчас костер, королевский ужин и в мешок. В наш родной двухспальный мешок, на который мы истратили два тулупа, три детские шубки и десяток разнокалиберных воротников.

Наш новый плот «Дриада» раза в два длиннее «Одинокой гармони» и значительно шире. Он оснащен четырьмя якорями, двумя тормозными устройствами системы «копыл» и спасательной шлюпкой, изготовленной из камеры трактора «Беларусь».

Установили мачту, подняли флаг и решили вымыться. Я нагрел ведро воды и приготовил таз. Но Лёня сразу же забраковал столь примитивный способ мытья, он видел возле «Крестов» двухсотлитровую бочку. У «Крестов» мы обнаружили и ручеек. Поставили бочку на попа, топором вырубили дно, затем набросали в бочку стланиковых веток, сверху залили водой. Оставалось довести ее до необходимой температуры и занять места согласно купленным билетам.