— Проходи, Володечка, — приветливо сказала она. — Хочешь чаю?

— Чаю не хочу… я хочу водки… — ни с того ни с сего брякнул я.

Казалось бы, это должно было ее пронять. Юный сын подруги, кстати, непьющий, вдруг является безо всякого предупреждения, с диким взором и просит водки… Согласитесь, тут есть что-то нестандартное! Но она покорно полезла в холодильник и только спросила меня из-за дверцы:

— Ты на машине? — и получив отрицательный ответ, поставила передо мной бутылку, рюмку и бутерброд с сыром. Я налил водки и выпил.

— Ты, наверное, к Соне? — спросила она, усаживаясь за стол напротив меня. — А ее нет.

— А где она?

Я опрокинул еще одну рюмку. Марфуша внимательно проследила взглядом за моей рукой, вздохнула и медленно проговорила:

— Где? Да кто ж это знает? Улетела куда-то… к морю…

Примерно такого ответа я и ожидал. И все-таки…. Что-то меня в нем… не знаю, как сказать — царапнуло, что ли? Интонация? Выражение лица? Нет, что-то другое. То, к чему сама Марфуша отношения не имела… Какое-то смутное воспоминание… Кто-то что-то говорил… когда-то…

Для очистки совести я спросил, не знает ли она, когда Сонька собиралась вернуться, но она, как и следовало ожидать, только руками развела.

— Когда появится, скажи, чтобы мне позвонила, ладно? — попросил я, вставая. Марфуша не стала меня удерживать.

— Лена приехала? — спросила она, открывая входную дверь. (Лена — это моя мать.)

— Приехала, — пробормотал я, отводя глаза. — Я ее еще не видел.

— Ага, — кивнула Марфуша. — Скажи — я на днях зайду.

Ничего мне от водки не полегчало. Даже хуже стало. Меня слегка повело, хоть я и выпил всего две рюмки — во-первых, с непривычки, а во-вторых, я с самого утра ничего не ел. Лица встречных покачивались и расплывались, не говоря уж об огнях фонарей. Вечерний город на глазах приобретал полуфантастические очертания. Мне мерещились какие-то самолеты, взлетные полосы, сигнальные огни… Может, потому, что в голове гудело? Кроме того, мною вдруг овладела страшная подозрительность. «Все врут, — убежденно сказал я сам себе. — Никому нельзя верить. Откуда, например, Марфуша знает, что Сонька не где-нибудь, а на море, если та ей ничего не рассказывала?» Эта мысль вдруг показалась мне до того важной, что я встал столбом посреди дороги. Через минуту мне стало ясно, что это глупость. Оставила, небось, записку, что-нибудь вроде: «Уехала к морю. Целую. Пока». — без дальнейших деталей. Внезапно я почувствовал себя настолько усталым, что, не раздумывая, отправился домой. «Если она еще не легла — спрошу, — вяло рассудил я. — А если легла — так тем лучше. Пойду спать».

Мать еще не ложилась. Она встретила меня в коридоре, поцеловала и, отшатнувшись, воскликнула:

— Володька! От тебя водкой пахнет! Ты чего это?

— Водкой? A-а, водкой! — бессмысленно бормотал я. — Это ничего, что водкой. Это я у Марфуши…

— У Марфуши? — мать изумилась еще больше.

— Ну да, — подтвердил я. — Но это неважно. Пойдем, мне нужно тебя спросить…

Я потянул ее за руку. Мы вошли в гостиную, я хлопнулся в кресло, а она осталась стоять, пристально глядя на меня. Я вздохнул — глубоко, как перед прыжком в воду…

— Мама, — начал я, проклиная себя за дрожь в голосе, — я знаю, что отец оставил завещание… не в нашу пользу…

— Кто тебе сказал? — не сводя с меня пристального взгляда, спросила мать.

— Какая разница — кто! — воскликнул я. — Скажи мне точно — что там было?

— Ничего, — твердо ответила она. — Ничего там не было. И завещания тоже не было.

— То есть как? — я вытаращил глаза.

— А вот так. Ты удивляешь меня, Володя. Ты же все-таки его знал… Ну скажи, похоже это на него — всерьез думать о собственной смерти и — главное — о том, что будет после нее?

Я растерянно молчал. Она была совершенно права…

— Не очень-то мне приятно обсуждать его… с тобой… — задумчиво продолжала мать. — Но, видно, никуда не денешься… Эгоцентрик такого уровня эгоцентризма, да еще относительно молодой, здоровый и энергичный… Не писал он никаких завещаний и вообще… скорее всего, ни о чем таком не думал. Не понимаю, откуда ты это взял…

— Ты сама говорила, что он чего-то боится… — пролепетал я неизвестно зачем. Может быть, чтобы оправдаться.

— Тут я ничего не знаю, — сказала она. — Но будь уверен: если бы он всерьез опасался за свою жизнь — не пошел бы в этот театр, будь он неладен… Нипочем не пошел бы. Я думаю, его обманули, как-то обвели вокруг пальца.

Опять они с Мышкиным совпали почти дословно!

— Так что завещания не было, — снова повторила она. — Если не хочешь говорить, кто тебе сказал — не говори. Но… по-моему, тебе стоит к этому человеку присмотреться…

— Адвокат здесь был? — спросил я, чувствуя себя полным дураком. Но не спросить все-таки не мог. Необходимо было выяснить все до последнего.

— Был, — кивнула она. — Ах, вот оно что! Ты думаешь, нам с ним нечего обсудить, кроме завещания? С отцовскими-то делами и без завещания надо разобраться. И вообще, Володя…

— Погоди, — остановил я. — Это еще не все… Скажи… что ты делала у Ольги?

— Угадай! — сердито отозвалась мать. — Ей-богу, хочется сыграть с тобой в угадай-ку. Да — нет. Заглянула на огонек? — Нет. Пришла выцарапать глаза? — Нет. — (Между прочим, она впервые говорила со мной так откровенно — допек я ее, по-видимому, своими вопросами!) — Не знаешь? Так и быть, подскажу: я пошла туда по единственной причине, которая могла меня заставить туда пойти. Все еще не знаешь? Ну ладно, не буду тебя мучить. Я ловила кота. Этот подлец смылся в самую последнюю минуту, когда мы с Марфушей уже совсем собрались — и как назло не куда-нибудь, а именно к ним! Не могла же я его бросить!

«Ходят тут всюду, что-то высматривают», — вспомнил я. Видимо, Ольга как-то упустила момент ее прихода и не понимала, что делается вокруг. У меня даже не было сил рассмеяться — я только криво улыбнулся. Эта часть истории обернулась фарсом. Хоть я и чувствовал себя идиотом, зато все-таки испытывал неимоверное облегчение. Я не сомневался, что мать говорит правду.

— Ты удовлетворен, Володя? — не без ехидства поинтересовалась она. — Теперь моя очередь. Можно узнать, с чего это ты пошел к Марфуше пить водку?

— Не водку… — неохотно пробормотал я. — Водка здесь ни при чем. Я хотел узнать, где Сонька и когда она вернется…

— Так ведь Марфа не знает… — вздохнула мать. — Я сама волнуюсь. Вечная вина моя… Сложная девочка… Марфуше с ней не справиться. И боже мой, какая она была странная все это лето!

Я внутренне сжался и опустил глаза. «Не знает?» — пронеслось у меня в голове.

— Какие-то дикие высказывания… — задумчиво продолжала мать, не замечая или делая вид, что не замечает моего смущения. — Что-то такое, левое… «Мы наш, мы новый мир построим»… — словом, невесть что… — она пожала плечами и вздохнула. — Будем надеяться, пройдет с возрастом. Хотя…

Мы помолчали. Тут мне вдруг пришло в голову, что я могу кое-что выяснить.

— Мама, — начал я, — ты можешь мне сказать, кто был в тот вечер у Ольги?

— Конечно, нет, — она снова посмотрела на меня с удивлением. — Там были какие-то люди, даже довольно много народу. Но я ведь их не знаю. А зачем тебе, если не секрет?

Я колебался. Мать посмотрела на меня настороженно:

— Ты что, думаешь, там что-то не так… нечисто?

Я упорно молчал.

— Так вот оно что! — воскликнула мать. — Выходит, ты думал, что я… Ах, мой Гамлет! А ведь я уже говорила тебе про Гертруду… Как тебе не стыдно!.. Хотя это уже даже не Шекспир, это уже какая-то Агата Кристи… Завещание, наследство…

— Знаешь, мам, — вдруг сообщил я, — я ходил в уголовный розыск. Потому что ее убили — я знаю. Никто не верит. Но там есть один такой — Мышкин…

— Мышкина я знаю, — оживилась мать.

— Ну да, — кивнул я. — Знаешь. Он приходил… тогда-сразу после…

— Нет-нет, — она покачала головой, — я не об этом. Я видела его пару раз… раньше, давно… Твой отец с ним как-то встречался. И слышала кое-что…