— Что? — немедленно прицепился я. — Что ты слышала?

— Да нет, ничего определенного. Он большой храбрец, кажется… Сражался с кем-то, один против нескольких, был серьезно ранен. Словом, что-то такое… героическое. Потом, по-моему, лечился где-то за границей… в Швейцарии, что ли?.. Видишь, ничего не знаю толком, одни слухи. Но он мне симпатичен… Знаешь, в нем есть какое-то… благородство…

Я так обрадовался этой оценке, что даже сам удивился.

— Не хочешь рассказать, почему ты решил, что это убийство? — осторожно поинтересовалась мать.

— Знаешь, мама, если можно… не сейчас, — попросил я. — Я пока не созрел… И потом, у меня уже язык не ворочается. Ты не обидишься? Я тебе все расскажу, обязательно.

— Иди спать! — сказала она, махнув рукой. Потом поцеловала меня и добавила: — Зубы почисть, пьяница!

На следующий день я отправился к Ольгиной тетке. Я знал, что сказать ей при входе, но в остальном у меня не было никакого предварительного плана. Я даже не решил, стоит ли говорить о моих подозрениях или постараться обойтись без этого. Я бы предпочел обойтись, но в таком случае под каким предлогом завести разговор на интересующую меня тему? В общем, я решил, что сориентируюсь по ходу дела — и был прав. Все оказалось даже проще, чем я предполагал. Сам по себе мой визит Лелю, как я и думал, нисколько не удивил. Но мало того. Кажется, я уже писал, что она отличалась чрезвычайным простодушием и разговорчивостью. Не знаю, как насчет визита постороннего человека — возможно, тут бы она призадумалась… Но я-то был не посторонний, я был сосед, Ольгин приятель, человек, которому она вполне доверяла и с которым не прочь была поделиться. По-видимому, ее знакомые избегали разговоров про роковой вечер, считая, что ее надо щадить, а между тем это-то и было ошибкой. Леля относилась к тому типу людей, которые не могут переварить события, пока как следует не выговорятся. Она и не думала задаваться вопросом, зачем я ее расспрашиваю. Она просто радовалась возможности высказаться. Вот что я от нее узнал.

Первые дни после смерти моего отца Ольга, как выяснилось, не хотела видеть решительно никого. Потом «вечера» все-таки возобновились, в основном, благодаря настырности визитеров, но возобновились в каком-то странном виде. Приходить не запрещалось, даже стол накрывали по-прежнему, сама хозяйка «салона» почти не показывалась. Она выходила к гостям в самом начале, сидела с ними минут десять-пятнадцать, в основном молча, после чего уходила, сославшись на головную боль или усталость. «Ну а гости — что? — сказала Леля. — Гости посидят-посидят одни — и упадут. Что им, одним, делать-то?» После двух-трех таких историй число визитеров стало резко сокращаться. В конце концов остались только самые стойкие — «самые верные рыцари», — сказала тетка. Так что в тот, последний, вечер народу было сравнительно немного.

— А кто был?

— Этот ваш иностранец был, Джеф, но он пришел рано, раньше всех, и ушел, когда никого еще не было. Этот был… ну актер-то, с гитарой, — Гоша. Матвей был. Потом этот… представительный такой, приятный — Андрей. Потом Глинка. Еще мама ваша была и Марфа Константиновна тоже, у них кот сбежал, мы тут все кота ловили — знаете, Володя? Но ваши-то позже прибежали. Олечка уж ушла, как они прибежали…

«Соньки не было, — отметил я про себя. — Значит ли это, что ее можно исключить?» Я прикинул и понял: нет, все-таки нельзя, увы. Был еще боковой вход через террасу. Войти и выйти незамеченной было бы крайне трудно, но теоретически возможно.

— Олечка сперва с ними посидела, с гостями-то, — продолжала тетка. — Чаю попили, даже поговорили о чем-то — я уж обрадовалась. Потом она встала и говорит: пойду отдохну — и ушла к себе. Тут я смотрю: батюшки, кот! Вскочил в окно — и под диван. А следом и ваши прибежали…

Тут, как я понял, начался настоящий сумасшедший дом. Подлый кот, воспользовавшись понятной сумятицей, которую вызвало появление матери, успел выскочить из-под дивана и куда-то перепрятаться. Все прониклись этой проблемой, повскакали с мест и начали носиться по всему дому, заглядывая под шкафы и кровати. Представляю, как ошалела Ольга, которая не знала даже, что происходит! Потом она, как выяснилось, сама приняла участие в поисках — больше того, она-то кота и поймала. А что это значило? Это значило, что какое-то время ее не было в комнате. В сущности, эта идиотская петрушка с котом делала все дальнейшие расспросы бессмысленными. Если все носились по дому, как психи, то ясно, что любой мог случайно услышать Ольгины слова и «принять меры». Быстро же эта личность сориентировалась!

Кота в конце концов поймали, после чего мои благополучно отбыли восвояси. Гости посидели еще немного.

— Ушли все вместе? — поинтересовался я неизвестно зачем — ну что могла мне дать эта информация?

— Нет, — ответила Леля, припоминая. — Андрей ушел сразу после ваших — ну может, минут через пять. Гоша с доктором еще посидели, а потом вместе ушли. А Матвей еще остался — посуду мыл. А мрачный был — с ума сойти! Я уж думала: лучше б он ушел, а я сама помою. Чего там мыть — одни чашки!

«Так! — мелькнуло у меня в голове. — Мрачный и мыл посуду! Мрачный — и посуда! Это уже кое-что!»

— А доктор, Глинка этот, Олечку посмотреть хотел, — задумчиво продолжала тетка. — А она — ни в какую. Нет, и все тут. Я здорова — чего меня смотреть. А лекарство взяла. Он ей лекарство принес…

Я прямо-таки подпрыгнул.

— Какое лекарство?

— Не знаю, — тетка пожала плечами. — Может, успокоительное?.. Я-то, дура, свое снотворное ей давала, а она, должно быть, копила… — она вытащила платок и отвернулась.

«Стоп! — подумал я. — Что-то здесь не то… Ольга жаловалась, что дуреет от Лелиного снотворного. Значит, она его не копила, а принимала. Может, притворялась? Но зачем? Непохоже…» Дальше, по идее, следовали вопросы технического свойства: теткино ли снотворное привело к летальному исходу или какое-то другое? Было ли оно растворено в стакане, и куда подевался этот стакан (вымыл Матвей?)? Но все это было уже не к тетке. Это должен был выяснить по своим каналам Мышкин — если бы у него была такая возможность. Но возможности не было.

Я, как мог, постарался утешить несчастную Лелю, уверяя, что ее вины тут нет, что она, конечно, хотела, как лучше, кто же мог знать — и все в таком роде, как та ее подруга на похоронах. Она скорбно кивала, постепенно успокаиваясь, мы еще немного поговорили о том о сем, она сказала, что переезжает в город, я пообещал, что как-нибудь к ней зайду, и распрощался.

Непосредственное задание Мышкина, таким образом, было выполнено. Может, конечно, было бы лучше не расспрашивать самому, а, как он выразился, подготовить почву для его появления… Не исключено, что он смог бы узнать больше и заметил бы то, что я мог упустить. Я решил так: если он сочтет, что я недоработал, то мы просто возьмем и придем к ней вместе. На данный момент от меня больше ничего не требовалось. Однако беда была в том, что меня самого уже понесло. Ведь кто-то из них, из этих четырех… Джефа, по-видимому, можно было исключить. Во всяком случае, телефонного разговора он, безусловно, не слышал — если, конечно, опять-таки не прокрался тайком. С другой стороны, с чего бы это ему, собравшись в гости, красться тайком, а не идти через парадную дверь? Что же касается тех четырех… Я рассуждал так: раз экспертиза для нас закрыта, то что остается? Остаются разговоры. С Лелей Мышкин, может, и перестраховался, она — простая душа, а вот эти четверо действительно вряд ли захотят с ним разговаривать. Почему я решил, что они захотят разговаривать со мной — неизвестно. Мне казалось, что у нас получится эдакий приятельский разговор — совсем не то, что разговор с милиционером… Все-таки эти дикие события сильно на меня подействовали, что-то такое во мне обнаружилось, чего я раньше и сам не знал. Какой-то азарт. Четыре подозреваемых! Всего четыре!.. Если, конечно, никто не прокрался с улицы, что очень сомнительно, и если кот не был заслан специально в качестве лазутчика. Последнюю мысль я, впрочем, с негодованием отверг.