— Неплохо сыграно, сынок, — громким шепотом похвалил его Тепперман. Старый солодат, умирая, все же пытается предупредить командира об опасности.

Отличная идея. А теперь изобрази, что ты в агонии.

Но пехотинец лишь вцепился в ногу полковника еще сильнее. Он застонал, и сквозь этот стон прорывались едва слышные среди грохота пулеметных очередей и рева моторов слова:

— Сэр... Пули... настоящие...

— Ну же, возьми себя в руки. Это всего лишь кино. Ты что, с утра успел травки накуриться?

— Я ранен, сэр... Тяжело... Смотрите, кровь...

— Это краска из петард. Ты что, никогда раньше не видел таких спецэффектов?

— Сэр...Послушайте меня...

— Да успокойся же, — яростно проговорил Тепперман. — Там, на первом танке, сам Барт Бронзини. Постарайся, наконец, взять себя в руки. Никогда бы не подумал, что солдат морской пехоты испугается при виде ненастоящей крови.

Меня просто тошнит от таких неженок, как ты.

Пехотинец отпустил ногу полковника, и, морщась от боли, провел рукой по животу, и протянул ее Тепперману. С руки капало что-то густое и красное.

— Вот... доказательство, — прохрипел он, и дернувшись, упал ничком.

Полковник Эмиль Тепперман уставился на то, что было у пехотинца в руках. Красная масса поразительно напоминала человеческие внутренности.

Повинуясь внезапному порыву, полковник принюхался. Он сразу же узнал этот запах — у его солдата действительно был разворочен живот. Он насмотрелся на это, еще когда служил во Вьетнаме.

Тепперман вскочил на ноги, от ужаса кончики его усов встопорщились, как у кота.

— Прекратить съемку! — закричал он. — Стойте! Что-то случилось! Это человек ранен по-настоящему. Наверное, кто-то перепутал патроны!

Не обращая на его крики внимания, Джиро Исудзу продолжал, размахивая мечом, дирижировать стрельбой.

— Исудзу, Бронзини! Бронзини! — надрывался Тепперман. — Боже мой, неужели никто меня не слышит?

Не ведая, что творит, полковник бросился со своего места вперед, и в ту же секунду петарды, прикрепленные к его мундиру, взорвались, разбрызгивая во все стороны краску, но он уже не обратил на это внимания.

— Остановитесь! Выключите камеры! — снова завопил Тепперман, но увы, безрезультатно.

— Проклятие, как же это у них называется? — пробормотал он, и, наконец, вспомнив, закричал, сложив руки рупором, — Новый дубль!

Тем не менее, стрельба не умолкала. Вокруг падали на землю его солдаты.

Некоторые из них были действительно забрызганы краской, но другие внезапно застывали в странных позах с неестественно вывернутыми руками и ногами.

Голова одного из морских пехотинцев разлетелась на кусочки, и такое не смог бы изобразить ни один голливудский мастер по спецэффектам — все это было до ужаса правдоподобно, и полковник Эмиль Тепперман, наконец, тоже это понял.

Въезжающие в ворота танки бесстрастно подминали под себя тела солдат.

Некоторые были уже мертвы, другие же просто играли свои роли, так и не успев осознать, что в сценарии произошли существенные изменения. Когда они попадали под лязгающие гусеницы, на лицах их отражалось непонимание, которое быстро сменялось ужасом и страшными стонами.

Ситуация полностью вышла из под контроля.

Тепперман продолжал кричать, пока не охрип. Наконец, ему удалось пробраться между грохочущими танками и грудами трупов к Джиро Исудзу.

Схватив японца за шиворот, полковник рывком повернул его к себе.

— Прекратить съемку! — проорал он. — Приказываю вам немедленно остановить это! Что вы творите?

— Мы снимаем, — ответил Джиро, показывая на огромный рыбий глаз кинокамеры, направленный прямо на них.

— Это же настоящая резня, бойня, и вы все это снимаете!

— Хоростые, — обнажил в улыбке зубы японец. — Не надо беспокоиться.

— Но танки-то не холостые, они давят людей. Вы же слышите эти стоны!

— Возможно, кто-то допускать ошибку. Ваш пистолет, пожалуйста. Я проверить.

Изумленный Тепперман позволил Джиро Исудзу взять свое оружие. Японец был настолько уверен в себе и спокоен, что на секунду полковник засомневался, действительно ли то, что творится у него перед глазами, происходит на самом деле.

Приставив ствол пистолет к виску полковника, Исудзу сказал:

— А теперь, для камеры. Вы сдаете нам вверенную вам базу?

— Да, конечно, — пробормотал Тепперман.

— Пожалуйста, четче.

— Я сдаюсь, — смог, наконец, выговорить полковник.

— Сейчас я нажму курок. Не волноваться, патрон хоростой. О'кей?

Тепперман застыл на месте, говоря себе, что холостой патрон не может причинить ему никакого вреда. Он так и не узнал, что ошибся, потому что, когда Джиро нажал на курок, полковнику показалось, как будто на голову ему обрушился кузнечный молот. Воспламенившийся порох проделал у него в голове дырку, и вырвавшийся из патрона пыж глубоко вошел ему в мозг. Тепперман замертво рухнул на землю, как если бы его сразила обычная свинцовая пуля.

Единственная разница заключалась в том, что от пыжа не осталось выходного отверстия.

— Никогда не сдавайся, — назидательно заметил Джиро Исудзу, хотя полковник уже вряд ли мог его услышать. — Воин не должен покрывать себя позором.

За время его кинематографической карьеры Бартоломью Бронзини обвиняли во многом. Его критиковали за то, что он зарабатывает слишком много денег, причем, в основном, богатые. Несостоявшиеся актеры, отринутые Бродвеем, упрекали Бронзини в невыразительной игре. Его считали излишне плодовитым, особенно люди, которые в анкете в графе «домочадцы» моли указать только «коккер-спаниель».

Бронзини уже успел к этому привыкнуть — такова была цена, которую приходилось платить за славу. Примерно то же самое, как постоянно подписывать автографы «для моих родственников».

Единственное, что по-настоящему смущало Бронзини, было обвинение в жульничестве, поскольку, играя солдата-супергероя Дэка Гранди, он сам никогда не служил в рядах Вооруженных Сил США.

Когда во время интервью на телевидение ему впервые задали этот вопрос, Бронзини сумел лишь ошеломленно выдавить: «Что?». Комментатор решил, что это и есть его окончательный ответ, и снова принялся разглагольствовать о недавнем бракоразводном процессе актера, который обошелся ему в несколько миллионов долларов. К тому времени, как подобный вопрос прозвучал снова, Бронзини уже успел подготовить на него вполне вразумительный ответ:

— Я актер, который играет в кино, а не солдат, решивший поиграть в съемки фильма. Я скорее Джон Уэйн, чем Оди Мэрфи.

Но сейчас Бартоломью Бронзини вовсе не играл одну из своих ролей.

Он сидел на башне мчавшегося по базе морских пехотинцев танка, а позади него в руках одного из японцев грохотал пулемет пятидесятого калибра.

Обороняющиеся пехотинцы разлетались в разные стороны куда правдоподобней, чем это делают каскадеры. Вдребезги разлетались черепа, пулеметные очереди перерубали людей пополам.

Бартоломью Бронзини был отнюдь не дурак. Конечно, он никогда не участвовал в настоящем бою, но зато много раз снимался в боевиках. Поэтому он быстрее многих понял, что происходящее — не съемки, а реальность.

И тем не менее, в руках операторов продолжали стрекотать камеры.

Казалось, происходит что-то невероятное. По словам Исудзу, они должны были въехать на базу как можно эффектнее, чтобы произвести впечатление на солдат, и поэтому Бронзини должен ехать на броне первого в колонне танка. Но, как только они оказались на территории базы, морская пехота открыла огонь.

Холостыми. А затем начался весь этот кошмар.

Хотя в сценарии такой сцены и не было, Бронзини прыгнул на японского пулеметчика. Выпустив оружие из рук, японец попытался ударить его в челюсть, но мускулистый актер, схватив противника за голову, ударом руки превратил его лицо в кровавое месиво. Сбросив потерявшего сознание японца на землю, Бронзини взялся за пулемет.

Развернув дуло в сторону танков, Бронзини прицелился. До этого ему никогда не приходилось стрелять из боевого оружия, но в стрельбе холостыми он успел поупражняться порядочно. В том, как жать на курок, разницы не было, другое дело, что вылетало из ствола пулемета. Стиснув зубы, Бронзини дал длинную очередь.