— Когда меня не станет, — сказал Санни Джо Роум, — то некому будет защитить мое племя. Точнее, то, что от него осталось.

Чиун кивнул.

— Когда умру я, в деревне некому будет кормить детей. Именно этот страх заставлял Мастеров Синанджу трудиться на грани человеческих возможностей, ведь одно дело — рисковать собственной жизнью, а совсем другое — оставлять тех, кто от тебя зависит.

— Аминь, брат мой.

— Знай, Санни Джо Роум, что я не считаю тебя ответственным ни за что произошедшее в последние два дня. Но я намерен сделать так, чтобы люди, заставившие меня страдать, отплатили за совершенное ими зло. Но сделать это, пока они держат в заложниках детей, я не могу. Ведь жизни всех детей, не только тех, в чьих жилах течет наша кровь, бесценны. Среди Сан Он Джо считают так же?

— По-моему, так считают, или должны считать, везде, — ответил Роум.

— Только не японцы. Когда они вторглись на мою родину, никто, начиная от представителей Династии Дракона, и заканчивая грудными детьми, не были защищены от их клинков. — Это не может продолжаться слишком долго, скоро должны высадиться морские пехотинцы. Вашингтон не станет закрывать на происходящее глаза.

— А сколько при этом будет потеряно жизней? — спросил Чиун, оглядываясь на сверкающие в небе вспышки. Немного помолчав, он с сомнением покачал головой.

— Ваш сын, как его...

— Санни Джо! Санни Джо, идите скорее сюда!

Роум резко обернулся. В дверях одного из домов стояла перепуганная насмерть Шерил Роуз.

— В чем дело? — спросил Роум.

— Они собираются повесить Бронзини! Так только что передали по телевизору.

— Идем, — резко проговорил Билл Роум, вслед за ним, Чиун последовал в дом. Шерил подвела их к телевизору, возбужденно рассказывая:

— Не знаю, почему я его включила, наверное, по привычке. Но пятый канал снова работает. Смотрите!

На экране телевизора творилось нечто, заставляющее вспомнить об «Аде»

Данте. Нескольких полицейских с завязанными глазами втолкнули в комнату, увешанную рождественскими украшениями. Над их головами, словно насмешка, висел плакат со словами «Да воцарится на земле мир и добрая воля!».

— О Господи, — воскликнула Шерил. — Это же склад на телестудии. Я когда-то там работала.

Где-то за кадром раздалось жужжание, и через мгновение в кадре появился японец в камуфляже, небрежно, но с безжалостной точностью начавший дрелью просверливать беспомощным полицейским виски.

Шерил отвернулась, к горлу у нее подступила тошнота.

— Зачем им все это? — спросил Билл Роум, стискивая кулаки. Ответа ни у кого не было.

— Они... объявили, что на рассвете повесят Бронзини, — едва смогла выдавить из себя Шерил. — Так сказал этот с виду безобидный старый японец.

Он говорит, таким образом станет ясно, что Америка бессильна их остановить.

— Этот канал принимают в других городах? — сурово спросил Чиун.

— Да, в Финиксе. А что?

— Японцы, конечно, жестокий народ, но они отнюдь не дураки, — задумчиво продолжал Мастер Синанджу. — Они должны понимать, что это заставит американское правительство нанести удар.

— Да я все время вам об этом твержу, — отозвалась Шерил. — Нам нужно только продержаться еще немного, и Вашингтон положит конец этому ужасу.

— Все выглядит так, как будто они сами этого добиваются, — еле слышно проговорил Чиун. — Но зачем?

Внезапно его светло-карие глаза прищурились.

— У тебя есть экземпляр сценария? — спросил он, оборачиваясь к Санни Джо.

Билл Роум, казалось, был немало озадачен.

— Сценарий? Да, конечно. А зачем он вам?

— Хочу почитать, — решительно объяснил Чиун.

— Сейчас, когда тут происходит такое? — ошарашено проговорила Шерил.

— Я должен был догадаться об этом раньше, — не обращая на ее слова внимания, продолжал Чиун, беря в руки папку.

— По-моему, это окончательный вариант, — сообщил Билл Роум. — Они все время его меняли. Теперь это кажется странным, верно?

— А чем все кончается? — спросил Чиун, перелистывая страницы.

— Понятия не имею. Я заглох уже где-то на середине. Слишком много было работы, да еще эти японцы ни слова не знали по-английски, и приходилось объяснять им каждую мелочь.

— Мне сценария не выдавали, — проговорила Шерил, стараясь не смотреть на экран.

Чиун вчитывался в содержимое папки молча. Морщинистые черты его лица словно застыли, живыми казались лишь глаза, перебегавшие со строчки на строчку. Закончив, он поднял помрачневший взгляд на своих товарищей.

— Теперь все ясно, — заявил Чиун, захлопывая папку. — Нельзя медлить ни секунды. Мы должны сейчас же отправляться в город.

— Что случилось? — спросил Билл Роум.

— Объясню по дороге.

— Я тоже еду, — вступила Шерил.

— Не обижайся, но на этот раз никаких скво, — мягко проговорил Роум. Это мужская работа.

— У меня такое же право сражаться с этими ублюдками, как и у вас, вскричала Шерил. — Это мой город, Санни Джо, а не твой. Ты, черт побери, всего лишь индеец из резервации, а Чиун даже не американец. А там убивают мою семью и моих друзей. Я не могу сидеть, сложа руки.

Билл Роум взглянул на Чиуна.

— По-моему, у малышки довольно сильные аргументы.

— Тогда идем, — кивнул Чиун. — Сейчас для нас самое главное — скорость.

Рождественским утром рассвет, точно стыдливый румянец, начал окрашивать в розовое восточное побережье. Повинуясь вращению планеты, дневная граница смещалась по суше, словно ускользающая тень.

Самой последней встречала рассвет Калифорния. А на военной базе Касл был получен приказ готовить к взлету бомбардировщик Б-52, выбранный для выполнения операции «Адское пекло».

Капитан авиации Уэйн Роджерс получил задание в запечатанном конверте.

Побледнев, он повернулся к своему напарнику.

— Что ж, похоже, свершилось.

Огромный самолет выкатился из ангара на взлетную полосу. Роджерс двинул рукоятку от себя, и казавшаяся неуклюжей стальная птица заскользила вперед, набирая скорость для взлета.

Мимо них промелькнули несколько К-135, самолетов-заправщиков. На этот раз они нам не понадобятся, подумал Роджерс. Хотя конверт еще не был распечатан, капитан знал, что станет их целью.

Бомбардировщик взмыл в воздух и лег на правое крыло, разворачиваясь, не в сторону океана, а к суше, вглубь страны. Набрав контрольную высоту и выровняв самолет, Роджерс кивнул напарнику, который разорвал конверт.

— Это Юма, — хрипло проговорил тот.

— Боже, спаси и сохрани, — пробормотал капитан Роджерс.

Он постарался сосредоточиться на показаниях приборов, мигавших разноцветными огоньками, словно рождественская елка. То и дело они расплывались у капитана перед глазами, и он подумал, что зрение уже начинает его подводить, но внезапно понял, что это просто слезы.

— Счастливого рождества, Юма, — горько проговорил Роджерс. — Погоди, скоро ты узнаешь, что припас для тебя Санта-Клаус на этот раз.

Бартоломью Бронзини наблюдал за последним в своей жизни рассветом.

Красноватый свет пробивался через затейливую решетку его камеры в главном блоке Юмской Тюрьмы. Уже законченная виселица, казалось, пламенеет в лучах восходящего солнца. Камеры давно уже стояли на своих местах — всего их было три.

— Как будто сейчас они станут снимать сцену из дешевой комедии, — с отвращением скривился Бронзини.

Всю ночь он не сомкнул глаз. Да и смог бы заснуть человек с состоянием в несколько миллионов долларов, тот, чье изображение украшало стены несметного количества домов, и которого собирались повесить только за то, что он согласился сниматься в японском фильме?

Кроме того, всю ночь из города доносились звуки боев. Неужели наконец прибыли рэйнджеры, подумал Бронзини. Но нет, выброски десанта он не видел, да и в небе не пролетал ни один самолет. Может быть, это были собравшиеся в конце концов с духом горожане?

В его сердце начала уже просыпаться надежда на освобождение, но с течением времени, когда бои то затихали, то начинались вновь, а на территории тюрьмы ничего не происходило, она постепенно угасла. Только японские солдаты продолжали возиться с установкой съемочного оборудования, нервно бегая туда-сюда, что Бронзини отнес за счет вынужденного ночного бодрствования.