Арнольд с Хелен встали по обе стороны от елки, и вывинтили по лампочке.

Хелен взяла серебряную, а Арнольду досталась красная.

— Ну как? — спросил Арнольд, прикрепляя лампочку на дерево.

Командир выкрикнул что-то непонятное, и рождественская игрушка взорвалась, брызнув осколками в лицо изумленному Арнольду. Его жена взвизгнула. Елка беспорядочно затряслась, хрустели ломающиеся ветки и сыпалось разбитое стекло.

Арнольд Зиффель увидел, что его поднятая рука превратилась кровавое месиво, и ощутил, как его трясущееся тело пронизывают автоматные очереди.

Через секунду он уже лежал на полу рядом с женой. Новая люстра, завернутая в праздничную упаковку, сплющилась под тяжестью его стокилограммового тела.

Рука, которую не задел выстрел, упала на щеку жены, и, хотя он ничего не почувствовал, Арнольд знал, что она мертва.

Автоматный огонь прекратился.

Арнольд Зиффель приподнял трясущуюся голову и попытался разглядеть тех, кто скрывался за слепящим светом юпитеров. За мгновение перед тем, как умереть, он подумал, почему, если это было кино, пули оказались настоящими?

И почему, если они, как он начал, наконец, догадываться, пришли за ним, требовалось снимать все это на пленку?

Мэру Бэзилу Кловзу очень хотелось узнать, было ли запланировано в сценарии, что к нему в кабинет ворвутся японцы в военной форме и выволокут его из-за рабочего стола.

Он все еще пытался получить ответ на этот вопрос, когда пятью минутами позже его голову пригнули к бордюру перед зданием городского совета, а на тротуар загнали танк. Его гусеницы остановились всего в нескольких сантиметров от головы мэра.

Третий помощник режиссера Харачи Сейко проговорил:

— Я в последний раз спрашивать, вы сдаетесь? Согласны?

Кловз заколебался.

— Так нужно по сценарию? — в очередной раз спросил он.

В ответ Сейко по-японски выкрикнул солдатам какой-то приказ, и танк придвинулся ближе. Щекой Кловз ощущал шершавую поверхность камня. Один из японцев, присев на корточки, прижимал его голову к земле, другой, словно гарпия, уселся на ноги. Еще один солдат держал скрученные за спиной руки.

— Скажите же, чего вы от меня хотите! — взволнованно сказал Кловз. Если так нужно по сценарию, то я готов сдаться.

— Выбор за вами, — твердо проговорил Сейко. — Вы сдаваться и говорить горожанам, чтобы они сложили оружие, или умираете.

Съежившись, Бэзил Кловз попытался отвернуться от брызжущей изо рта японца слюны. За спиной державшего его голову солдата он разглядел нацеленный на них объектив видеокамеры. Может быть, от него требовалось сыграть роль героя-патриота?

Шедший по улице человек, увидев их, застыл от изумления и кричал, заикаясь от волнения: «Но мы же в Америке! В Америке!». В следующее мгновение его уже окружила толпа японцев и заколола штыками.

Мэру Кловзу внезапно пришло в голову, что перед ним, возможно, вовсе не съемки, а взрывы, звук которых долетал до его кабинета, были не спецэффектами. Может быть, и звучавшие время от времени автоматные очереди были вовсе не безобидными?

В этот момент Кловз понял, что натворил, и принял решение.

— Я никогда не сдамся, — тихо проговорил он.

Тут же раздался гортанный выкрик, а потом громыхание танка. Державший его японец повернул голову мэра в сторону залепленной грязью гусеницы, чуть поблескивавшей металлом там, где соединялись звенья. Она придвинулась ближе.

— Может быть, вы передумать? — спросил третий помощник Сейко.

— Ни за что, — выкрикнул мэр Кловз. Он знал, что они не смогут его раздавить, не задев четырех своих, прижимавших его к земле. И тем не менее, гусеницы танка продолжали медленно надвигаться на него.

Сжимавший его голову японец внезапно отпустил руки и отошел в сторону.

Кловз поднял голову, но и только — остальные продолжали крепко держать его.

Через секунду железное звено коснулось носа мэра города Юма. Он закричал, но его крик скоро заглушил треск перемалываемых костей. Бэзил Кловз уже не слышал, как содержимое его головы с бульканьем брызнуло во все стороны на тротуар.

Третий помощник режиссера Харачи Сейко приказал подать танк назад, чтобы оператор мог заснять голову мэра крупным планом. Потом танк снова двинулся вперед, и продолжал сновать туда-сюда, пока от нее не осталось лишь мокрого кровавого пятна.

Линда Бэст лишь краем уха слышала, что в Юме снимают фильм. До рождественских каникул оставался всего один день, а это означало, что придется проверить кучу работ и дать еще одну контрольную для третьеклассников в Начальной школе имени Рональда Рейгана. Поэтому, когда она раздавала листки с заданием, а в кабинет вошел солдат с азиатскими чертами лица, мысль о кино пришла ей в голову самой последней.

Линда увидела в руках солдата автомат Калашникова, и сразу же вспомнила о трагедии в Калифорнии, когда маньяк в военной форме убил и покалечил больше тридцати детей.

С криком: «Нет!» она швырнула стопку бумаг ему в лицо. Тот увернулся, и Линда Бест прыгнула на человека в камуфляже, прежде, чем тот смог опомниться. Она схватила автомат, совершенно не ощущая, что острая сталь штыка режет ей руку. Другой рукой Линда ухватилась за ствол Калашникова и дернула оружие на себя. Азиат пытался бороться, но он, в отличие от Линды, был маленького роста. Один за другим, дети полезли под парты.

— Отпустите, — всхлипывая, проговорила Линда.

В ответ азиат прорычал что-то невразумительное. Сквозь шум борьбы до нее донеслись звуки суматохи, творившейся в коридорах школы, треск, похожий на взрывы хлопушек. До Линды с трудом доходило, что там происходит. Все ее мысли, вся энергия сосредоточились на вспотевшем от борьбы лице, которое, скривилось от напряжения прямо перед ней.

Линда Бест знала, что у нее не хватит сил одолеть противника. До сих пор ей удавалось сыграть на неожиданности. Краем глаза она заметила, что кто-то из детей ползет к дверям. Молодцы, подумала она. Бегите же, позовите кого-нибудь на помощь.

Внезапно Линда почувствовала, что левая рука начинает слабеть. О нет, только не сейчас, пронеслось у нее в голове. Она беззвучно застонала.

Господи, дай же мне силы! Вдруг она увидела, что по локтю стекает струйка крови — все это время Линда изо всех сил сжимала острие штыка. Она разжала ладонь, и японец замешкался, чтобы перехватить автомат поудобнее. В это мгновение Линда ногой нанесла ему удар в пах. Согнувшись, японец выронил свой Калашников, скользнувший в руки девушки.

Линда Бест никогда в жизни не держала в руках автомата, ни сделала ни одного выстрела в тире. Она ни разу не ударила кого-нибудь в раздражении. У нее просто не возникало такого желания. Но в то декабрьское утро, когда под ногами, ища убежища, ползком пробирались к выходу дети, она нашла в себе силы навести ствол незнакомого оружия на человека, имевшего неосторожность зайти в ее класс с кровожадными намерениями, и одной очередью выпустить в него все содержимое магазина.

— Дети, быстрее, — проговорила Линда, отвернувшись от того, что стало последствием ее мужественного поступка. — За мной!

Часть детей откликнулась на ее призыв, остальные так и продолжали сидеть съежившись и плакать. Стараясь не терять времени, но в то же время мягко, Линда Бест прошла по рядам, поднимая их на ноги, и разжимая вцепившиеся в ножки столов пальцы. Она повела детей к дверям, строго-настрого запретив смотреть в сторону тела, лежавшего с раскинутыми руками на полу.

Двух последних детишек пришлось нести на руках. Они плакали и просились домой, к своим мамам.

Линда поняла, что в суматохе все дети вряд ли доберутся до аварийного выхода. Все же, надеясь на лучшее, но терзаемая тревогой, она, спотыкаясь, выскочила в коридор. Однако представшая перед ней картина заставила Линду вздрогнуть от неожиданности.

Коридор был забит школьниками, среди которых сновали вооруженные люди, солдаты с суровыми лицами и наводящими ужас автоматами в руках. Среди царившей суматохи она наткнулась на знакомую учительницу, мисс Хэд, которая вела уроки у пятиклассников. — Что это? Что здесь происходит? — взволнованно спросила Линда.