Их танк беспрепятственно пропустили к зданию мэрии, на крыше которого развевался японский флаг. От этого зрелища внутри у Бронзини все перевернулось.

Как только он выпрыгнул из танка, рядом с ним неслышно возник Чиун.

— Ну вот, приехали, — сообщил Бронзини. — Наступила развязка. Или это называется кульминация? Все время их путаю.

— Вытри нос, — отозвался Чиун, направляясь к парадному входу, около которого застыли навытяжку двое японских часовых. — С него уже капает.

— А, — сказал Бронзини, с помощью кулака возвращая своему римскому профилю подобающее величие.

— Не забудь о том, что я тебе говорил. Японцы не станут обращаться с тобой грубо, если ты выкажешь должное уважение.

— Постараюсь не забрызгать им мундиры соплями.

Немуро Нишитцу был явно доволен, выслушав известия.

— Пришел Бронзини-сан, — сдержанно доложил Джиро Исудзу. — Кореец все-таки привел его.

Нишитцу потянулся за тростью. С трудом поднявшись из кресла, он вышел из-за стола. Глава корпорации не спал уже сутки, которые показались ему целой вечностью.

Первым в кабинет величественно прошел Мастер Синанджу.

— Я привел человека, которого вы искали, — громко проговорил он, — и требую, чтобы обещанное мне было выполнено.

— Да-да, конечно, — рассеянно кивнул Нишитцу, глядя мимо него.

Следом вошел Бронзини, стараясь скрыть пристыженное выражение лица. На Исудзу он старательно не обращал внимания.

— Так значит, это вы — Нишитцу, — тихо сказал он.

— Да, я — это он, — ответил японец, слегка наклоняя голову.

— Я хочу спросить вас кое о чем. Почем именно я?

— Вы были неподражаемы. Я смотрел все ваши фильмы по несколько раз.

— Да, нужно было и вправду отдать эту роль Шварценеггеру, — проговорил Бронзини с плохо скрываемым отвращением.

— Интересно, а что... — начал было Нишитцу, но тут глаза его блеснули.

— Не откажите дать старику автограф.

— Можешь изобразить его сам, кувшин с сакэ.

Бронзини внезапно почувствовал острую боль. Скосив глаза, он увидел, что в локоть ему впились острые ноги старого корейца.

— Всем будет легче, если ты уважишь просьбу этого человека, многозначительно проговорил Чиун.

— Для кого должна быть надпись? — неохотно проворчал Бронзини.

Нишитцу растянул губы в неживой улыбке и ответил:

— Для меня.

— Мог бы и сам догадаться. Что ж, почему бы и нет?

Взяв протянутые ручку и бумагу, Бронзини положил листок на ладонь, и, сделав росчерк, протянул его Немуро Нишитцу.

— Не забудь поздравить блестящего полководца с победой, — пихнул его локтем в бок Чиун.

— Что? Ах, да, — вспомнил Бронзини и протянул широкую ладонь. — Вы отлично сыграли свою роль.

Джиро Исудзу внезапно рванулся вперед, но Чиун выставил вперед обутую в сандалию ногу.

— Он вас не тронет, даю вам слово, — заверил он обоих японцев. — Для меня будет большой честью пожать руку Бронзини-сану, — сказал Нишитцу, как только оправился от удивления, и протянул дрожащую руку в ответ. Бронзини вяло пожал ее.

— В качестве троянского коня вы были незаменимы, — с улыбкой добавил японец.

— Теперь понятно, откуда эта ноющая пустота внутри, — проворчал Бронзини, и неловко рассмеялся. — И что же дальше? Последний раз, когда мне довелось быть в роли военнопленного, я получил шесть миллионов долларов чистыми.

Немуро Нишитцу с недоверчиво моргнул.

— Они не смеются, — шепотом сообщил Бронзини Чиуну.

— Это потому, что шутить ты не умеешь. И это вовсе не съемочная площадка, пора бы понять даже своей недоразвитой головой.

— Вас отведут в безопасное место, — сказал Нишитцу, и дважды ударил в пол концом трости. Появившиеся двое солдат взяли Бронзини под руки.

— Вперед, — рявкнул Джиро Исудзу.

— А как же мое любимое «Средовать за нами», а, Джиро, детка? — уже в дверях спросил Бронзини.

— Что вы с ним сделаете? — поинтересовался Чиун, когда они с Нишитцу остались наедине.

— Это уже моя забота. Детей вам вскоре передадут.

— Мне понадобится транспорт, — сказал Чиун. — Достаточно большой, чтобы отвезти сразу всех в индейскую резервацию.

— Как вам угодно. А теперь, уходите, у меня много работы.

— Я в очередной раз готов выслушать ваши требования, — предложил Чиун.

— У меня и сейчас нет никаких требований. А сейчас, пожалуйста, уходите.

Чиун проследил взглядом за хрупким старым японцем, пока тот, прихрамывая, шел к столу. Губы его сжались, и, не говоря ни слова, он исчез, шурша развевающимися полами кимоно.

Конвоиры бросили Бартоломью Бронзини в кузов бронетранспортера и захлопнули за ним дверь. Бронзини остался в полной темноте, и почувствовал, как на него накатила волна страха, не имевшего ничего общего с боязнью за свою собственную жизнь.

Ехать пришлось долго, он даже подумал, что они, наверное, уже выехали из города. Наконец машина остановилась. Когда ведущая в кузов дверь открылась, свет резанул Бронзини по глазам. Очевидно, его конвоиры сочли, что он слишком медлит, и Бронзини бесцеремонно вытащили наружу. Некоторое время он моргал, привыкая к освещению. В лучах закатного солнца предметы отбрасывали длинные лиловые тени.

— Вперед, — рявкнул один из солдат.

Бронзини повели к сгрудившимся неподалеку строениям, на одном из которых виднелась вывеска «Юмская тюрьма-музей». Это была сувенирная лавка.

На ходу Бронзини огляделся по сторонам. Остальные здания представляли собой мрачного вида каменные казематы в испанском стиле — тюремные камеры.

На столбе висела дощечка с надписью: «Стоимость билета 1 доллар 40 центов с человека. Лицам до семнадцати лет вход бесплатный».

— Я что теперь, музейный экспонат? — проворчал себе под нос Бронзини. Наверное, люди с удовольствием заплатят по пятерке, чтобы взглянуть на лучшего простофилю двадцатого века.

Его провели через ворота и потащили дальше, мимо пустых камер. С тех пор, как они вышли из бронетранспортера, конвоиры не проронили ни слова.

— Ну, мне, как всегда, везет, — храбрясь, попытался усмехнуться Бронзини. — Первый раз приходится играть вживую, а зрители — что твои манекены.

Когда они дошли до конца мрачного прохода между камерами, улыбка сползла с его сицилийского лица. Несколько японцев трудились в поте лица, возводя какую-то конструкцию из бревен. Несмотря на то, что сооружение было еще не закончено, Бронзини узнал в нем виселицу. У него засосало под ложечкой.

Бронзини затолкали в одну из камер и навесили на дверь замок. Подойдя к зарешеченному окошку, он выглянул наружу. Перед ним отлично были видны строительные леса. Рабочие как раз поднимали поперечину, к которой должна была крепиться петля.

— О Господи! — У Бронзини подступила тошнота к горлу. — По-моему, я уже видел это в чертовом сценарии!

Подошел сочельник, но приготовленные близким подарки были забыты. Никто не пел рождественских песенок, из-за недостатка прихожан были даже отменены церковные службы.

Вся страна была прикована к экранам телевизоров. Обычные передачи отменили, и, впервые за несколько лет сериал «Как прекрасна жизнь» не шел ни по одному каналу. Вместо этого беспрерывно показывали информационные выпуски, в которых комментаторы сообщали об очередных новостях «Юмской трагедии».

Эти новости представляли собой все ту же хронику первых часов после захвата города. Хотя их крутили уже десятки раз, это были единственные доступные прессе материалы. Белый Дом несколько раз объявлял, что вскоре президент выступит с обращением к народу, но всякий раз это событие откладывалось. Даже из «неофициальных источников» на этот раз ничего не просачивалось — ситуация была слишком угрожающей.

Затем, посредине прямого эфира из Юмы, во время которого распевающие рождественские песенки люди расстреливались из автоматов, на экране снова появилось лицо Немуро Нишитцу, объявившего себя Правителем города.