Часть медан подкарауливали их у кромки леса. Остальные пританцовывали в отдалении, не в силах оторваться от ткачиков, что работали быстро, а стены домов клали ровнее, искуснее…

— Ну, что там? — заволновались, захороводили.

— Что ты им сделала? Работают, как заведённые! — кричали возбужденно и ритмично щёлкали пальцами.

— Потом расскажем, — важно сказала Ивайя. — отдохнуть надо! На ногах еле держимся!

Она преувеличивала, но Мила и Дара на самом деле еле плелись. Позади шёл Геллан, неся огромную охапку горчушки, с которой Дара наотрез отказалась расставаться.

Дара полюбовалась работой ткачиков.

— Вы молодцы, умницы, — тихо сказала, обращаясь к громадинам на мохнатых лапах.

Меданы переглядывались, а ткачики поднимали вверх две членистые лапы и, потирая их друг о друга, что-то стрекотали.

— Траву заварить. Поставить возле стройки корыта… ну, миски или что там ещё. Чтобы пили, — командовала Дара, выхватив горчушку из рук Геллана и спихивая охапку стеблей рядом стоящим меданам. — Ивайя, Аттита и Ума знают как. А где, собственно, ваши мужики? Они вообще существуют?

И тут, как занавес посреди разгара акта, шлёпнулась на землю тишина.

На секунду мне показалось, что я оглохла. Вот напрочь, совсем. Затем тишину порвал в клочья хохот медан.

— Существуют! Ещё как существуют! — выкрикивала молоденькая ведьма, бесстыже похлопывая себя по выпуклому голому животику.

— А мужики наши как мужики: воюют, по горам скачут, как горные козло!

— Добычу домой приносят, как положено!

— Да ты скоро их увидишь: солнце садится — мужику на ужин пора явиться!

Что-то разошлись они не на шутку. Будто я какую-то чушь спорола, и все в курсе, а я — нет. В многострадальной моей голове мелькнула бледная мысль: Геллан вещал что-то о зеосских мужчинах, но я, хоть тресни, не могла ничего вспомнить.

— А зачем тебе мужики-то? — спросила старая медана.

— Как зачем? Чтобы помогли здесь, на стройке.

По-моему, я брякнула опять что-то не то. Ведьмы рыдали от смеха, веселились искренне, как дети.

— Наши-то? На строительстве?.. Не, они помогать не умеют!

Становилось всё интереснее, но непонятнее.

— Но Геллан же помогает, — попыталась возразить я.

— А Геллан и не мужик вовсе, а в…

Смех враз прекратился, меданы зашикали на алую Ивайю. Я увидела, как распрямила плечи маленькая Мила, да и сама сделала шаг вперёд, чтоб треснуть эту красную посильнее. Но Ивайя только презрительно, свысока обвела взглядом всех и четко, по словам, как для больных на голову, произнесла:

— Геллан — властитель. А вы что посмели подумать, курицы крашеные?

На мгновение опять всё замерло, затем хохот поскакал по нарастающей и достиг апогея. Зашибись. Теперь мои курицы крашеные станут новым ругательством в Верхолётной долине.

Я посмотрела на Геллана. Он стоял спокойно, и по его лицу ничего нельзя было прочесть. Вряд ли он привык к этому. Скорее, всегда готов принять удар, откуда бы он ни пришёл: от слова или оружия. Сколько раз его должны были пнуть или унизить, чтобы стоять вот так, не подавая виду, что больно?..

— А вон и наши красавцы возвращаются!

Вдалеке и впрямь показались всадники. Ехали они не толпой и не войском, а цепочкой-караваном. Не понуро и не устало, но и не бодро и не весело. Как-то так никак.

Меданы закончили ржач, сорвались с места, и я увидела своими глазами, что значит "петлять". Они перемещались разноцветными молниями — беспорядочно и хаотично, но это позволяло им не сталкиваться в пространстве. Они не летели по небу, как делает это баба-яга в ступе, а скользили почти у самой земли, отчего создавалось впечатление, что делали шаг — и оказывались на несколько метров впереди. Дух захватывало, да, но челюсть попридержать мне удалось.

— Впечатляет? — тихо спросил Геллан. По-моему, он улыбался. Я б на его месте меданам наподдала за зубоскальство над своей царственной персоной. Но то я, а то Геллан.

— Да ничего так, живенько. Поехали, посмотрим на местный сильный пол?

Геллан попридержал меня за руку.

— Сильный пол ты уже видела.

Я остановилась. Внимательно заглянула ему в лицо: не издевается ли? Стоял и смотрел спокойно, истукан голубоглазый.

— Я чего-то не понимаю? — спросила осторожненько, пробуя слова на зуб.

— Здесь сильный пол — женщины. Так сложилось. Есть колдующие налево-направо бабы, резкие, инициативные. И мужчины, которым нравится бездельничать, потому что, по сути, никто уже и не предлагает им сделать что-то по-настоящему стоящее.

Я не могла отделаться от ощущения, что где-то я упустила кусочек пазла, но пока не могла вообще сложить картинку из кусочков, поэтому решила не заморачиваться: все основные детали лягут по ходу действия.

— А ты? — всё равно спросила — вот же окаянный отросток без костей…

Он пожал плечами. Спокойно, без эмоций.

— А я выродок. Что с меня возьмешь?

А, ну да, ну, конечно…

— А этот… который всех затретировал до заикания?

Ого. Больная мозоль. Голубые глаза стали жесткими, как лёд под котелком.

— Я не сказал, что мужчины — бесхребетные слизняки и добряки. Приспособленцы — да. Но вряд ли их можно упрекнуть в отсутствии смелости или твёрдой руки, жестокости или властности. Многое проявляется при определённых обстоятельствах. Поехали, скоро сама всё поймёшь.

Если честно, у меня всё тело болело. Все эти тряски на коне, лазания по лесам да валунам резко подсказали, что живот я втягивать так и не научилась и вообще неплохо было бы физкультуру у Васи-Пети прогуливать пореже. Или на кружок какой спортивный ходить. Но запоздалые сетования по этому поводу уже ничего не меняли. Я не стонала только из вредности, когда Геллан меня на Савра в очередной раз подсаживал. Мила с Иранной давно впереди трусили. А я подумала, что счастье — это не эйфория какая-то недостижимая. Счастье — конец бесконечно длинного дня.

В общем, даже разглагольствования Геллана не подготовили меня к встрече с суровой действительностью. С мужиками то есть.

Когда мы подъехали, они уже послезали со своих боевых кляч и сияли в лучах усталого солнца, что готовилось зайти за горы и удалиться на покой. Сияли в прямом и переносном смыслах.

Вот представьте себе: стоит толпа мужиков, красивенные большинство, как на подбор, словно их для модельного агентства тщательно подбирали. Ну, те, что постарше, — да, подкачали малость: опузатились, подзавяли, но всё равно хороши. Волосы у них разноцветные, как у медан, но тонами поспокойнее, не такие кричащие, черты лица — как из-под резца скульптора: носы ровные, скулы высокие, подбородки квадратные. С нюансами, конечно, но общее впечатление одно — красавцы. Плечистые, статные, даже те, что ростом не совсем удались.

И стоят, значит, эти фотомодели картинно, как на подиуме, эффектные позы корчат: ножку отставляют, подбородок выше носа задирают, улыбаются ослепительно, аж зажмуриться хочется… И не только поэтому. Ибо обвешаны они с ног до головы бриллиантами да камнями драгоценными, как бабы какие-то, вкуса не имеющие напрочь. От слова "совсем", короче.

Ходячие ювелирные лавки. Алмазные копи царя Соломона… причем каждый экземпляр — отдельное месторождение. Какое счастье, что Геллан не похож на этих самовлюблённых павлинов, а то б ходить мне с расцарапанной мордой. Теперь понятно, почему ихние бабы украшений не носят. Видать, чтоб конкуренции не составлять. И так все обязанности на себя взвалили. А если ещё украшениями обвешаются — не избежать семейных скандалов и драм.

Вот вроде ничего в них особо женственного не было. Штаны, сапоги, жилеты, рубахи, плащи, плечи широченные, но эти камни, цепи-цепочки, висюльки вогнали меня, ежели воспользоваться коронной фразой бабули, в когнитивный диссонанс.