Насмешка намертво приклеилась к ярко-карминовым губам — не оторвать, не исправить. Ивайя всё поняла, хоть и прятала она свои мысли глубоко-глубоко. Да и Шаракан с ней!

— Прощай сестра. — сказала и шагнула за порог. Оседлала гийна, хлестнула огненной плетью, издала боевой клич:

— Ий-я-а-а! — и растаяла огненным росчерком в ночном небе, оставив позади себя слабый запах озона и гари.

Летела сквозь ночь, и от мороза становилось легче. Отвыкла она от спёртого воздуха маленьких деревенских хибар. А слова Ивайи… Какие слова?.. А были ли они?.. Всё, что стоит на пути силы, сметается огненным вихрем, чтобы не рождались сомнения и колебания.

***

— Доброй ночи тебе, огненная шараканна. — он стоит вполоборота, в уголках красивых губ — усмешка. — Ты когда-нибудь спишь по ночам, Пирр?

— Смотрю, и тебя не клонит в сон.

— Что ты такая взъерошенная? — он окидывает её с ног до головы дерзким взглядом. От таких взглядов кидает в жар, но сегодня ей хватило адреналина, поэтому чары Леррана не действуют.

— Да так. Пролетелась с ветерком, побывала в Верхолётной, заглянула в гости к родственникам.

Лерран картинно поднимает брови и улыбается.

— И что поведали тебе родственники?

— Много чего. Одна известная тебе девчонка перевернула и перетряхнула горную деревушку, как пуховую перину.

— Перья летят? — Лерран всё ещё улыбается.

— Много чего летит. А ты бездействуешь.

И она в красках и лицах поведала рассказ сестры.

Он только пожал плечами:

— Скоро зима. Не стоит беспокоиться из-за активности какой-то девчонки. Сильная буря сметает всё.

— Но ты тоже не так спокоен, как показываешь, я чувствую.

— Пусть не волнует тебя моё душевное равновесие. Наблюдаю, анализирую, взвешиваю. Ищу разные варианты. Не торопи время, Пиррия, иначе оно отомстит. Доверься и расслабься. Жди и не катай истерик.

Пренебрежительный тон бесит. Вычитывает, как маленькой девчонке. Но она готова потерпеть: и для Леррана настанет время узнать силу огня. Ему обязательно понравится.

— Спокойной ночи, Пиррия. — говорит спокойно, затем окидывает её ещё одним томительно-ленивым взглядом из-под длинных ресниц. — Или ты желаешь согреть мою холодную постель?

— Спокойной ночи, Лерран, — делает она шаг назад, к двери. — Сегодня ты обнимаешься с ледяными простынями. Может, до утра вы и согреете друг друга, хотя я и сомневаюсь. Ибо у простыней нет крови, а у тебя она давно превратилась в бесцветную жижу.

С этими словами она ушла, поймав спиной лёгкий смешок и ласковое бархатное рычание:

— Трусишка!

Она опять опаздывала. К этому привыкаешь. Не хочется тратить энергию на запугивание и угрозы — бесполезно. Он видел: она старалась, как могла. Долгий путь туда и обратно выматывал. Осунувшееся личико, запавшие глаза, проступающие ключицы…

В какой-то момент понял: она не сможет появляться через ночь — слишком велик груз для издёрганного забитого существа… Разрешил появляться раз в неделю. Не из жалости, нет. Из практических соображений: если она свалится, он останется без источника информации. Впрочем, не так уж много и натаскал безвольный, запуганный до смерти писклик. Но лучше мало, чем ничего.

Он сидит в глубоком кресле и смакует ароматный нектар. Лучший, что спрятан в подвалах замка. Можно подождать — он не спешит.

Тихий шорох. Лёгкий вздох. Кажется, напряги он слух, услышит, как учащённо бьётся её сердце…

— Что нового? — нет, он не будет упрекать за опоздание. Он великодушен. Когда ему хочется.

— Без особых изменений, динн. В замке тихо. Что делается в долине, не узнать… Расспрашивать не смею. Готовятся к ярмарке. Властитель собирается купить охранные руны… По-моему, они все уверены, что переживут зиму.

— Все — это кто? — невольно напряглось и дёрнулось тело, подалось вперёд, отчего жалкая фигура отшатнулась, больно ударившись спиной о стену. Неловкая дура.

— Властитель. Меданы. — страдальчески произнесла она, но не посмела даже судорожно выдохнуть.

— Как девчонка?

— Бойкая. Везде суёт нос, без спроса удирает в долину. Три дня жила там, у местной муйбы. Потом пропала ещё на сутки вместе с властителем. Где были — неизвестно.

Он услышал заминку в голосе.

— Договаривай, — обманчиво мягко подтолкнул к продолжению.

Фигура переступила с ноги на ногу.

— Думаю, тебе будет интересно, динн. Властитель вернулся с увесистым мешочком солнечных камней.

Он прикрыл глаза и сделал глоток нектара. Медленно, не показывая, что ему важна информация.

— С чего ты взяла, что меня интересуют солнечные камни?

Фигурка сгорбилась и пожала плечами:

— Я рассказываю, что может быть интересно.

Она недоговаривала. Скрывала что-то — он чуял и подлавливал её на мелочах. Юлила, осторожно выдавая то, что могли знать все. Не заикнулась о радужной краске, о чудесном контакте с ткачиками и бурном строительстве в Долине. Может, не знала, но чутьё подсказывало: скрывала.

— Никаких особенностей за девчонкой не наблюдала?

Отрицательное движение головой.

Он смотрит внимательно, вглядываясь в фигуру холодными глазами:

— Странно… Очень странно… Небесный груз — девчонка, у которой нет ничего по твоим словам. Но что-то должно быть, раз она — груз.

— У меня… нет возможности наблюдать за ней постоянно.

— И никто не сплетничает, не рассказывает о необычных событиях?..

— Всё, что было, я уже рассказывала, динн. Про ухайлу и кольцеглота. Про солнечные камни. Я не могу придумывать, чтобы тебе угодить.

Он сверлит её насквозь. Да, видно, как дрожит, трясётся никчемная душонка.

— Когда, говоришь, они отправляются на ярмарку?

— Через два дня.

Она ничего не сказала об этом. И он делает зарубку: знает и не говорит. Скрывает, не договаривая.

— Ступай.

Больше он не смотрит в её сторону, занятый бокалом. Смотрит на свет, принюхивается к аромату, делает глоток.

Она мнётся у стены. Не дождавшись взгляда, тихо просит:

— Пожалуйста… позволь мне увидеть его… Хоть на минутку…

— Ступай, — в голосе вспыхивает ледяными искрами металл, но она, сгорбившись ещё сильнее, не трогается с места. Затем медленно, словно лишившись сил, падает на колени и склоняет голову.

— Пожалуйста… — в воздухе бьются непролитые слёзы.

Он давит в себе раздражение, делает глоток нектара и понимает: вкус испорчен. Ставит бокал на столик и мягко поднимается на ноги.

— Поднимись, — обманчивая мягкость в голосе ночную посетительницу не обманывает: она слышит угрозу и знает, что лучше подчиниться.

Как только она встаёт на ноги, он тут же хватает её за горло. Почти нежно, не сжимая пальцев.

— Ты же знаешь: я не люблю повторять дважды. И знаешь, почему ты его не увидишь?

Ловит затравленный взгляд.

— Умница, — удовлетворённо скалится он, — в следующий раз ты будешь рассказывать всё, в мельчайших подробностях, без утайки.

— Я рассказываю всё, что знаю, — бормочет она скороговоркой.

— Да? — он вкладывает весь яд в короткое слово и наслаждается её дрожью. — И о появлении у выродка сорокоша ты рассказала?

Она невольно вздрагивает, а он наслаждается испугом и тем, что сумел её подловить.

— Для этого не нужно знать сплетни Долины, кого-то расспрашивать: кош ходит за хозяином по пятам, но ты почему-то предпочла промолчать.

Он слегка сжимает пальцы на трепещущей тонкой шее, впитывая тихий писк и клокотанье.

— Ступай, — он опускает руку.

Фигура опрометью кидается к проходу. Он широко улыбается вслед. Как жаль, что она так легко сдаётся, даже скучно.

Пора навестить Лимма, посмотреть, не свихнулся ли чудак окончательно. Впрочем, учёному никогда не скучно: он без конца что-то придумывает, экспериментирует, танцует сам с собой и своими гениальными мыслями, довольствуется малым и ни на что не жалуется. Удача, что ему удалось найти столь неприхотливого человека с блистательными мозгами.