По пути в Фармингдейл (час езды) Флетч играл в покер с Биллом Дикманном, Роем Филби и Тони Райсом. Когда автобус остановился у отеля, его личное состояние увеличилось на двадцать семь долларов...

Двери лифта открылись. В кабине стоял Хэнреган. И смотрел на Флетча с каменным лицом. Не улыбнулся, не скривился.

– Вверх? – спросил Флетч. Хэнреган молча сверлил его взглядом. Ответила женщина, стоявшая рядом с Хэнреганом, в пурпурном платье и коричневых туфлях.

– Нет, мы едем вниз.

Флетч нажал кнопку вызова соседнего лифта.

Уолш распахнул дверь номера 1220, едва Флетч постучал.

– Что происходит? – спросил он, как только пресс-секретарь переступил порог.

Они стояли в полутемном коридорчике у ванной.

– Ладно, – потупился Флетч, – верну я эти двадцать семь долларов.

– Какой-то репортер, вонючий, грубый, грязный, оказался в моем номере раньше меня. Он уже сидел в кресле, когда я вошел.

– Вонючий, грубый, грязный репортер?

– Он сказал, что представляет «Ньюсбилл».

– О, этот вонючий, грубый, грязный репортер – Хэнреган Майкл Джи.

– Он поджидал меня, когда коридорный открыл дверь. Расположился вот в этом кресле, – Уолш прошел в спальню и указал на одно из кресел у окна. – Курил сигару, – в пепельнице на столике у кресла серела горка пепла. – Мерзавец. Полагаю, хотел показать мне, какие у него возможности. Запертые двери, право на уединение, похоже, ничто для репортеров «Ньюсбилл».

– Он просто хотел познакомиться с тобой поближе.

– Он не познакомился со мной поближе. Но довел меня до белого каления.

Во взгляде Уолша, однако, не чувствовалось злобы. Вроде бы он говорил о том, что разъярен, но глаза ясно указывали, что думает он совсем о другом. Да и голос не звенел негодующе, хотя в нем и слышались нотки раздражения.

И жалобу его, как воспринял ее Флетч, вызвали не эмоции, но нарушение заведенного порядка.

– Майкл Джи. Хэнреган – вонючий, грубый, грязный мерзавец, – согласился Флетч. – Он пишет для «Ньюсбилл». Но называть его репортером – слишком много чести.

– Я думал, «Ньюсбилл» представляет у нас кто-то еще. Потрясающе глупая женщина... Как ее звать?

– Мэри Райс.

– Она не родственница Тони Райса?

– Нет. Мэри тоже пишет для «Ньюсбилл». Освещает избирательную кампанию. И все ее материалы отличает сенсационность. Чего стоит упоминание о том, что пра-пра-прадедушка Ли Оллена Парка был рабовладельцем.

– Круто!

– В общем, полная ерунда.

– Но ведь в «Ньюсбилл» нет ничего, кроме новостей, добытых ихними борзописцами из чьей-нибудь спальни через замочную скважину.

– Спальни, бары, залы суда – это их сфера. Плюс гороскопы. Влияние звезд небесных на земных. Последнее проходит у них, как новости.

– Но это еще не все. В вестибюле меня атаковала роскошная девица, заявившая, что она из «Ньюсуорлд».

– И что она хотела?

– Полный список побывавших вчера вечером в «люксе» отца. Плюс полный список тех, кто мог зайти туда. Что она вынюхивает?

– Так это Фредерика Эрбатнот.

– Да. Эрбатнот. С каких это пор «Ньюсуорлд» интересуется предвыборными кампаниями?

– Ты должен уяснить, Уолш, что Хэнреган и Эрбатнот – криминальные репортеры. Это все, что у них общее. Такова их работа. Они пишут о преступлениях.

– Так что они делают в автобусе прессы?

– Вчера вечером в мотеле убили женщину.

– А, перестань. Мало ли что случается в мотелях.

– Еще одну убили в отеле «Харрис» в Чикаго, когда там находилась команда губернатора. Ее нашли в чулане, примыкающем к банкетному залу, где принимали журналистов.

Уолш вздохнул.

– Не можем ли мы лишить их аккредитации, поскольку они – криминальные репортеры.

– Я уже думал об этом. Но боюсь, мы только разожжем их интерес. Они станут более настойчивыми. Ты же не будешь отрицать, Уолш, у них есть основания интересоваться нами.

– Очень зыбкие, – Уолш взглянул на часы. – Отец ждет нас к вечернему выпуску новостей.

– А о чем спрашивал Хэнреган?

– Задать много вопросов он не успел. Я наорал на него, наорал на коридорного, позвонил в службу безопасности отеля, потом – тебе.

– Но о чем-то он спросил?

– Только о моем послужном списке.

– Твоем послужном списке? А какое отношение имеет он к цене фасоли?

– Я предложил ему обратиться в Министерство обороны, где ему выдадут все необходимые сведения, – Уолш поправил зеленый галстук. Надел зеленый пиджак. – Мерзавец. Я не вытолкал его взашей лишь потому, что не хотел пачкать руки.

– Боюсь, я бессилен тебе помочь, Уолш, – Флетч открыл дверь. – Пресса имеет право задавать вопросы.

Уже в коридоре Флетч попробовал повернуть ручку двери. Последняя не открылась: замок запирался автоматически.

– Скажи этому мерзавцу, – Уолш уже шагал к лифту, – что я засажу его в тюрьму, если без моего ведома он вновь окажется в моем номере или в номерах родителей.

– Уолш, – предупредил своего лейтенанта Флетч, – он только порадуется, услышав такие слова.

– Губернатор Кэкстон Уилер, выступая сегодня в Уинслоу, возвестил о приходе, как он выразился, Новой Реальности, и, тем самым, перевел предвыборную кампанию в иную плоскость...

Этим сообщением начались вечерние выпуски новостей всех трех ведущих телевещательных компаний. Слова, разумеется, разнились, но суть оставалась неизменной.

Барри Хайнс сидел на полу по-турецки перед тремя телевизорами, которые он принес в спальню губернатора.

Губернатор, в рубашке с короткими рукавами, без галстука и ботинок, расположился в кресле, держа в поле зрения все три телевизора. Шустрик Грасселли развешивал в шкафу одежду губернатора. Флетч примостился на краешке кровати. Уолш стоял.

– Виктор Роббинс погиб зря, – изрек Уолш. – Выпуски новостей начались не с Аптона.

– Нет, не зря, – не согласился с ним губернатор.

В гостиной, по другую сторону закрытой двери, ведущей в спальню, Ли Оллен Парк и несколько добровольцев поили и развлекали местное руководство. Все ждали, пока губернатор оденется, чтобы сопроводить его и миссис Уилер на обед, который давал в их честь мэр города.

Затем все телекомпании показали выступление Уилера, естественно, сильно обрезанное, но обязательно со словами: «Христианство две тысячи лет пыталось связать этот мир воедино... и потерпело неудачу. Ислам положил на это шесть веков... с тем же результатом. Американская демократия два столетия связывает мир... без особых успехов. Коммунизм почти сто лет занимается тем же... и ничего у него не выходит... Технический прогресс сводит нас ближе сиамских близнецов! Технический прогресс делает нас более взаимозависимыми, чем любые отношения труда и капитала! Технический прогресс объединяет людей там, где терпят поражение любовь и закон! Такова новая реальность!» Все три телекомпании показали кандидата крупным планом, без шляпы, в пальто, на трибуне, на фоне звезднополосатого флага, украшающего фасад Первого национального банка Уинслоу.

В Спайрсвилле губернатор выступил практически с той же речью.

– Возможно, ты и не согласишься со мной, Уолш, но я полагаю, что повторение лишь доказывает, что это не просто слова, – пояснил он...

– Президент еще никак не прокомментировал речь губернатора Уилера, – сообщили со всех трех экранов.

– Старик выжидает, в какую сторону подует ветер, – отозвался Уолш.

– Представитель Белого Дома заявил, что предложения губернатора Уилера весьма серьезны и требуют тщательного анализа. А вот что сказал нам сенатор Грейвз, также претендующий на пост президента и участвующий в тех же первичных выборах, что и губернатор...

– Дураки всегда спешат, – вставил Барри.

Лицо сенатора один за другим заполнило три экрана, его скрипучий голос разнесся по всей Америке: Слышал ли, как губернатор Уилер поведал нам, что христианство и демократия уже никуда не годятся? Ну, я в это не верю. И полагаю, что большинство американских граждан согласятся со мной.