Переведено специально для группы WonderlandBooK

Любое копирование без ссылки на группу и переводчиков ЗАПРЕЩЕНО!

Переводчик и редактор: Shottik, olech_ka

Русифицированная обложка: inventia

Поместье Херрманн

Майнц, Германия.

1941 год

— Твоя сестра сказала, что ты снова подрался.

Рука Кристофера замерла на середине оборотной стороны листка, который он был вынужден вновь использовать, свежие линии грифеля немного размазывались из-за проступающих пятен сквозь тонкий материал с другой стороны. После небольшой заминки он продолжил рисовать, точно копируя изображение из головы, только делая линию подбородка немного больше, чем подходило бы шестилетней девочке.

— Нечего особо рассказывать, отец, — просто ответил Кристофер, немного ближе пододвигаясь к камину, чтобы лучше видеть, но все же соблюдая достаточное расстояние, чтобы пергамент в его руках не начал скручиваться.

— Ясно, — пробормотал в ответ отец, и Кристофер услышал звон одного из хрустальных графинов, стоявших на столике неподалеку. — Ты хотя бы выиграл? — задумчиво спросил его папа, пока наливал себе в бокал виски.

— Нет, отец, — ответил Кристофер, не потрудившись поднять глаза, когда потянулся к бокалу, который, как он уже знал, предназначался для него.

— Но ты не сбежал, — уточнил его отец, садясь около Кристофера перед огнем.

Ухмыльнувшись, Кристофер запрокинул голову вверх, сделав глоток виски, радуясь терпкому огню, который растекается по горлу, и посмотрел на своего отца, одетого в великолепный костюм, и сидевшего около него на каменному полу в огромном зале. В любом другом замке, наверное, было бы необычно увидеть хозяина поместья в парадной одежде, сидящего на каменном полу, но только не здесь.

В самом раннем воспоминании его отец с загадочной улыбкой сел рядом, когда Кристофер прокрался из детской, и стал рисовать мелом ужасные фигурки человечков на больших серых камнях, которые покрывали пол в огромном зале.

С той ночи он и его отец создали своего рода традицию. Кристофер ускользал из своей комнаты, когда его нужда запечатлеть картинки, что преследовали его мысли, на листе бумаги становилась просто невыносимой. Со своей стороны, отец всегда сидел рядом с ним, молча наблюдая за его работой и в то же время делая вид, что его самой огромной обязанностью в жизни было сидеть рядом с сыном, который рисует образы из головы.

— Нет, отец, я, конечно, же не сбежал, — сказал Кристофер, пошевельнувшись и стараясь не морщиться, когда движение отозвалось болью в ребрах.

— Хорошо, — вот и все, что сказал отец, пряча маленькую, удовлетворенную улыбку за стаканом.

Кристофер не хотел рассказывать отцу, что все мальчишки были младше его на целых пять лет или что они все получили огромное удовольствие, мучая сына знатного лорда, деревенского уродца, как любили обзывать его, когда отца не было рядом, чтобы услышать их, и этому никогда не бывать.

Его отец любил притворятся, что Кристофер был нормальным шестнадцатилетним подростком на пороге взросления, и он лелеял это чувство слишком сильно, чтобы отказаться от него, даже если это и означало, что отец положит конец его ежедневным пыткам.

В такие моменты, поздно ночью, когда слышно было лишь потрескивание огня в камине, перекатывание листа бумаги на коленях и случайных шагов слуг в коридорах, которые зажигали свечи и подкидывая поленья в камины по всему дому, они могли представить, что Кристофера ждет его собственное будущее.

Они могли представлять, что скоро он пойдет в Университет и пришло время поговорить о всех тех вещах, которые молодые парни узнают перед тем, как начать делать свои первые самостоятельные шаги в жизни, но это время никогда не настанет.

Кристофер был шестнадцатилетним парнем, который застрял в теле десятилетнего мальчика, слабого десятилетнего мальчика. Не будет никаких обсуждений, в какой университет ему стоит пойти, какие предметы стоит изучать, чтобы потом он мог обеспечить достаток своей будущей семье.

Не будет никаких разговоров о женщинах, серьезных или шутливых, потому что ни одна женщина в здравом рассудке не будет иметь дела с мужчиной, который своим внешнем видом напоминает мальчика большую часть своей жизни, и не важно насколько богата и известна его семья.

Для своей семьи он был лишь обузой. От своей матери Кристофер получил в наследство только право первородства и больше ничего. Все остальное перейдет к ребенку, которого носила его мачеха, и если на это будет воля Бога, то родится мальчик. В противном случае все их надежды по продолжению рода отца упадут на плечи шестилетней Марте и ее мужчины, за которого она в будущем выйдет замуж.

Это было унизительное существование для первого сына, да для любого сына. Кристофер, честно, не мог представить ничего более унизительного, чем осознание того, что в один в день его могут принять за сына его младшей сестры. Он никогда не превратиться в мужчину, и они все это понимают….

— Это Марта? — спросил отец, очень хорошо зная, куда вели его самобичевание.

— Да, — ответил Кристофер, аккуратно ставя стакан на каменный пол, прежде чем продолжить рисовать, ему требовалось сбежать куда-нибудь, даже если единственным способом было всего лишь рисование на клочке бумаги.

— Она вырастет красавицей, — проговорил его отец с улыбкой, пододвигаясь ближе, чтобы лучше рассмотреть рисунок.

— Да, это так, — согласился с ним Кристофер, на губах у него застыла горько-сладкая улыбка, когда он посмотрел вниз на женщину с добрыми глазами и милой улыбкой, желая, чтобы это проклятие, или как это еще можно назвать, обошло его сестру стороной.

Однажды она заживет так, как заслужила, станет женщиной, которой должна быть, и не застынет во времени как он. Кристофер был уверен в этом.

Марта росла нормальной шестилетней девочкой, которая любила по пятам следовать за старшим братом и постоянно уговаривать его рассказать истории, порисовать и попить чай с куклами. Она была, к счастью для него и его отца, нормальным ребенком.

— А что с другой стороны? — спросил отец, заставляя Кристофера застыть и каждой клеточкой своей души жалеть, что не выбрал любой другой листок вместо этого.

— Ничего, — ответил Кристофер, но было уже поздно. Его отец, который всегда проявлял уважение к его работе, потянулся и взял листок бумаги из его трясущихся пальцев, а затем перевернул.

Некоторое время его отец ничего не говорил. Ему и не нужно было — сходство Кристофера с его матерью и ее отцом было безошибочным. Не желая смотреть на мужчину, которым ему никогда не быть, Кристофер схватил свой стакан и выпил залпом, желая, чтобы его тело не было таким чертовски слабым, тогда бы он мог выпить больше одного стакана виски.

— Однажды ты станешь таким, — сказал его отец, его тон подразумевал то, что он и правда в это верит.

— Нет, — ответил Кристофер, яростно качая головой из стороны в сторону, — не стану.

— Доктора могут ошибаться, — быстро стал объяснять его родитель, повторяя хорошо заученные старые фразы. — Когда война закончится, мы отвезем тебя в Берлин, Австрию, Лондон или, может быть, в Америку…..

— Зачем, отец? — спросил Кристофер, желая, чтобы его отец наконец-то отказался от мечты, что в один день он проснется и станет нормальным парнем, как все остальные. — Потратить целое состояние? Чтобы снова тыкали и кололи, а потом называли уродом на разных языках мира, прежде чем отправить нас обратно, окончательно сообщив, что не в их силах это исправить? — спросил он, ненавидя горечь, сквозившую в голосе.

— Они могли бы… — начал говорить его отец, и в его голосе было столько же отчаяния, сколько в словах Кристофера горечи.