Он, в обличье панночки Белопольской, сидел на алтаре, свесивши ноги, и ногами этими в воздухе мотал. Ноги, что характерно, были женскими, в шелковых чулочках. Правый съехал, зато на левом поблескивала кружевная, золотой нитью расшитая, подвязка. Пышные юбки задрались, позволяя разглядеть и ноги, и чулочки и злосчастную подвязку, однако же собравшиеся взирали не на них, но на плечи панночки, покрытые плотной черной чешуей.

С узорчиком.

— Он все-таки красивый… — вздохнула Аленка.

— По-моему, не об этом думать надобно, — Евдокии хотелось огреть будущего родственника сумочкой, благо, нынешний ридикюль получился увесистым, весьма себе пригодным для вразумления. — Нас тут убивают, а он…

Комедиант несчастный.

— Ну… пока не убивают.

Возражения Аленки имели под собой резон, но все одно…

— Слезай, — велела Клементина, но строптивая девица головой замотала. Покидать алтарь потенциальная жертва не собиралась.

И для надежности в край вцепилась обеими руками.

— Поможите! — она попыталась Клементину пнуть, но та от пинка увернулась. — Меня законного места лишают! Я, может, полжизни мечтала, чтоб меня на алтаре зарезали…

— Странные у вас мечты, — голос Мазены дрожал и отнюдь не от страха.

— Какие уж есть… а то потом же ж скажут, что, мол, раз с алтаря сняли, то она, сиречь я, может, и вовсе не девицею была. Небось, девицами демоны не брезгуют, а я… а вот за ноги, пан демон, меня хватать не надобно! И хвост в покое оставьте! Я верю, что лично вы мною вовсе не побрезгуете, вы-то, пан демон, с пониманием, не то, что некоторые…

Нет, безумие было всеобщим.

И вполне себе уютным, поэтому Евдокия перехватила ридикюль поудобней и принялась ждать развития событий…

— Хватит! — рявкнула Клементина, и от голоса ее зеркала лопнули.

Беззвучно.

И выплеснув на пол, на огненные знаки, белесый туман, а на него, будто бы на ковровую пушистую дорожку шагнул странный господин в палито и с тросточкой. Господин этот был высок и массивен, смугл не от природы, но от загара, такого, который появляется на взморье, въедаясь в кожу намертво. В окладистой бороде его вились серебряные нити, и сама эта борода была широкой, пушистой и ухоженной.

И как-то вот сразу господин Евдокии понравился, хотя ведьмаков она недолюбливала, но именно этот внушал ей доверие. Быть может тем, что следом за ним на ковер из тумана шагнул Лихослав?

— Ваша правда, Клементина, — густым басом произнес ведьмак, и тросточку на пол опустил со звуком мерзотным, дребезжащим. — Как есть — хватит… спасибо, Себастьянушка.

— Да не за что, Аврелий Яковлевич, — панночка Тиана, опершись на руку демона, слезла с алтаря. — Для вас, сами знаете, все, чего угодно и с превеликой нашей радостью…

Он стряхнул чужую шкуру с легкостью и явным удовольствием.

— Вы…

— Я, дорогая панна Клементина, как есть я, — он наклонился и поцеловал руку Клементины, которую подобная любезность вовсе не обрадовала. — Уж простите, ежели вдруг сюрпризом… но сами понимаете, секретность…

Хвост, на сей раз не тонкий, увенчанный пуховой кисточкой, но мощный, чешуйчатый и омерзительно похожий на змею, обвил запястье Клементины.

— Ядзита, солнце, положи ты этот ножик, а то еще порежешься… — ласково произнес Себастьян и руку протянул, в которую Ядзита с явным облегчением вложила нож. — Вот так. Присядь.

Она села, сложив руки на коленях.

— Ну что, паны и панночки? Будем считать наше веселье оконченым?

Демон недовольно заворчал.

Во-первых, он тоже не любил ведьмаков, поскольку оные ведьмаки так и норовили причинить демону телесный ущерб, а то и вовсе лишить физического пристанища, что в мире нынешнем бывало чревато полным развоплощением. Во-вторых, он не понял, куда подевалась прекрасная девственница, которая так приглянулась господину, и откуда, соответственно, взялся мужчина.

И почему он такой наглый.

И вообще, что происходит.

В любом ином случае демон призвал бы истинную тьму и, развернув крылья, показался бы смертным во всем своем великолепии, которое, несомненно, на смертных произвело бы впечатление самое благостное, заставив содрогнуться и преклонить колени. Или вообще пасть ниц, моля о пощаде… нет, демон никого бы не пощадил, но ему очень нравилось, когда его молили…

В любом ином бы случае он оторвал бы мужчине голову… или сначала руку… или не руку, а скажем, палец… да, сначала пальцы, а потом руку, и уже затем голову…

И живот вспорол бы…

…и вообще, действовал бы именно так, как полагается действовать демону, вырвавшемуся из-под контроля, но та, которая связала его словом, молчала.

И демон ждал.

— Боги, мы спасены, — воскликнула Иоланта, прижимаясь к широкой груди Матеуша. И нехорошо улыбнувшись, Себастьян Вевельский подбросил кинжал на ладони.

— Верно, Иоланта… мы спасены. А вот о вас такого не скажешь…

— Что?

— Прошу вас, панночка… или панна? Имени, простите, не знаю, но думаю, вы не обидитесь, ежели я буду называть вас Эржбетой?

— Вы… вы не в себе…

— Я с самого начала этой истории не в себе, — доверительно произнес Себастьян и когтем плечо смуглое поскреб. — В этой истории все так перемешалось… прошлое, настоящее… личное и, будем говорить, общественное, хотя общество этакой услуге не обрадуется уж точно…

— Вы… вы что-то путаете, — Иоланта подняла взгляд на королевича. — Он путает… Ваше Высочество, скажите уже…

— А что я могу сказать? — пожал плечами Матеуш. — Я здесь так, сторонний наблюдатель… но надеюсь, Себастьян, вы соизволите объясниться?

— Соизволю, отчего ж не соизволить… вы только отошли б от нее, ваше высочество, а то мало ли…

Лихо, как-то оказавшийся рядом с Евдокией фыркнул и прошептал:

— Позер.

— Это точно, — согласилась Евдокия, чувствуя, что стремительно краснеет. Нет, она — женщина почти уже замужняя, но и супругу не пристало в людных местах обниматься. Лихо же мало того, что Евдокию к себе притянул, так еще и подбородком в ее макушку уперся.

Аленка тихонько засмеялась, но отворачиваться не стала, как и говорить, что, дескать, она говорила… сразу увидела… и что там еще положено?

— Признаться, сначала я на Мазену грешил, — Себастьян отвесил поклон, и к немалому удивлению Евдокии панночка Радомил запунцовела… и взгляд отвела… — Уж больно своевременно ее прокляли. И ладно бы она просто исчезла, так ведь вернулась… аккурат после испытания единорогом вернулась. И что я должен был подумать?

— Это… это не имело отношения к делу, — пунцовость постепенно сходила, но неравномерно, пятнами.

— Да я уже понял, что не имело. И все ж таки рисковый шаг… надо полагать, с целительницами вы договорились загодя?

— Да, — шепот и взгляд долу.

Стыдно ей? Евдокии было бы стыдно, ежели бы ее собственную тайну выставили вот так, перед всеми… и желание огреть родственничка ридикюлем окончательно сформировалось, окрепло даже.

— Не злись, — Лихо сказал это на ухо. — Он такой, какой есть, не исправить… да и Мазена играет…

— Вам ничего не грозило… одного не понимаю, почему вы выбрали такой… мягко говоря, окружный путь? Отчего не договорились, к примеру, с Аврелием Яковлевичем… он бы вам невинность восстановил…

Девицы разом повернулись к ведьмаку, и во взглядах их читалась немалая заинтересованность.

— Себастьянушка, — с мягкою укоризной произнес упомянутый Аврелий Яковлевич. — Друг мой сердешный…

…при этих словах Себастьян ощутимо вздрогнул.

— …чудится мне, аль ты взаправду полагаешь, что будто бы я в частном порядке этакие… кунштюки вытворяю?

— А вы вытворяете? — поинтересовалась Мазена.

— Тебе-то зачем?

— Мало ли… на будущее… мы, Радомилы, предусмотрительны.

— Вытворяю, вытворяю, только вам оно не поможет. А ты, Себастьянушка, продолжай, времени у нас много, до утра самого… все одно раньше дом не откроется.

— Он правду говорит? — шепотом поинтересовалась Евдокия, которой чем дальше, тем меньше в этом доме нравилось.