И Богуслава, проведя пальцами по мягкой коже футляра, позволила себе мгновенье неопределенности — браслет или цепочка? Для ожерелья футляр маловат, для серег и кулона — велик… конечно, она предпочла бы кольцо, но…
Себастьян ждал.
Дышал глубоко… и ерзал, постукивая кончиком хвоста по лакированному ботинку. Нервничает? И сама Богуслава испытывает неясное волнение, которое заставляет ее медлить.
Крышка откинулась беззвучно.
И Богуслава замерла.
На алом бархате со знакомой уже короной в левом углу, лежало… лежала…
— Что это? — севшим голосом спросила Богуслава, поднимая нечто в высшей степени изящное… тонкая ручка из слоновой кости… янтарь… и кажется, серебро.
И Себастьян гордо ответил:
— Скребок для языка!
Ему показалось, что Богуслава Ястрежемска швырнет футляр в стену.
Полыхнули зеленые глаза.
И губы вытянулись тонкой линией. А красивое лицо красоту утратило, прорезались морщины того, другого, существование которого столь тщательно скрывали от Себастьяна. Но нет, секунда и треснувшая был маска вернулась.
— Как это мило! — проворковала Богуслава, стискивая футляр побелевшими от гнева пальчиками. — Как… оригинально!
…еще бы, Себастьян весь извелся, подарок сочиняя.
…вот ведь упрямая девица…
Целеустремленная.
Нет, Себастьян Вевельский ничего-то не имел против целеустремленности некоторых девиц, конечно, не тогда, когда целью оных являлся он сам.
— Я сам придумал, — оскалившись, чтобы видны были клыки, сообщил он. — Там еще есть! Посмотрите…
Клыки Богуславу не смутили. Двумя пальчиками, явно с трудом сдерживая ярость, она приподняла скребок.
— Это, — указал Себастьян на длинную палочку с янтарным наконечником. — Чтобы в ушах ковыряться… а это…
Палочка поменьше, в серебро оправленная.
— …для зубов.
Богуслава выдохнула. И вдохнула. Глубоко. Настолько глубоко, насколько корсет позволял. И Себастьян, не попади он в положение столь идиотское, восхитился бы выдержке предполагаемой невесты.
Предполагала матушка.
Отец, в кои-то веки с матушкой согласившись, вариант сей поддерживал.
А отдуваться, как всегда, приходилось Себастьяну.
И что с того, что Богуслава — единственная дочь князя Ястрежемского? Во-первых, пока единственная, но долго сие не продлится, уж Агнешка постарается родить князю долгожданного наследника. Во-вторых, это форменное свинство — поправлять дела семейные за счет Себастьяна.
Можно подумать, он состояние на актрисок и лошадей извел.
Или на благотворительность.
И теперь вот, в отчаянной попытке сохранить мир внутри семьи, обязан строить из себя идиота, надеясь, что очередная невестушка передумает связывать с оным идиотом жизнь.
…с предыдущими было проще, они особых надежд не испытывали, да и сватала девиц маменька, памятуя давнюю, но еще живую в памяти и сердце историю с Малгожатой, исподволь, намеками. Но княжну Ястрежемскую отыскал отец, у которого с Богуславиным батюшкой имелись общие дела. И пригрозил, что, дескать, ежели Себастьян от невесты станет нос воротить, то и жить будет исключительно на акторовскую зарплату, а она, невзирая на все расположение Евстафия Елисеевича, до отвращения мала.
…нет, Себастьян мог бы напомнить про те двадцать тысяч злотней из дедова траста, полученные нежданным подарком на собственное двадцатилетие. И про то, что деньги сии, прошедшие мимо семейной казны, вложены в ценные бумаги и доход дают стабильный, но…
…отец разозлится, а злость свою на матушке выместит…
И что в нынешней ситуации делать бедному актору?
Выживать, как придется.
Глянув на Богуславу, которая вертела в пальцах ковырялку для ушей, Себастьян вынужден был признать, что эта — не передумает… вот ведь!
— Представьте, вы на приеме, — он подвинулся ближе. — А у вас в ухе зудит… в левом… или в правом…
…зудели не уши, но пятки, мерзко, настойчиво так…
— …и этот зуд вас мучит…
…поднимается к голеням… и Себастьян, отвлекшись от речи, которую тренировал весь предыдущий день, стараясь достичь нужной степени вдохновенности, наклонился и поскреб.
Боже, до чего хорошо…
…жаль мало.
— …и вы берете свою ковырялку…
Богуслава молча протянула палочку, за которую Себастьян вывалил сто двадцать злотней и это со скидкой. Не удивительно, что семья разоряется при таких-то ценах.
— …и смело, с соблюдением всех приличий, ковыряетесь в ухе…
…Себастьян содрал ботинки и, едва не постанывая от наслаждения, поскреб палочкой ступню.
— Вам плохо? — заботливо осведомилась Богуслава.
Хорошо…
…просто-таки чудесно…
Пальцы вот дергаются, но пальцы — право слово, это такая ерунда, главное, не прекращать чесать… хорошая палочка, стоит своих денег… и зуд расползался, выталкивая на поверхность кожи защитную чешую. Да что с ним такое?
…или…
Себастьян огромным усилием воли заставил себя расстаться с чудесной палочкой, предназначенной для ковыряния в ушах…
— Богуслава, — он дернул плечом, пытаясь угомонить прорезавшиеся крылья, которые тоже, что характерно, зудели невыносимо. — Вы ничего мне сказать не хотите?
— Я… — ресницы затрепетали, а в зеленых очах блеснула искра торжества.
Да что ж им всем-то неймется?!
— Я… должна вам признаться…
Говорит с придыханием, ладони к груди прижала… а грудь у панночки Богуславы выдающаяся… Себастьян с трудом отвел взгляд, заставив себя смотреть не на грудь, и даже не на оборочки, которыми декольте было украшено весьма щедро, но на вышитые бутоны.
А платье-то нарочито скромное.
И поза эта… не зная панночку Богуславу можно подумать, что он, Себастьян, ввел бедную девицу в смущение превеликое.
— Да, Богуслава… — с немалым трудом он заставил себя выпрямиться.
Все тело горело огнем…
— …я… я вас люблю…
— Жаль, — Себастьян отстранился. — А я вас нет.
— Что?
— Не действуют на меня привороты, — он сунул руку в подмышку и поскребся. — Ну почти не действуют… аллергия у меня на них… с почесухой. Нестандартная реакция вследствие подростковой травмы.
— Аллергия? — уточнила Богуслава упавшим голосом.
— Увы…
…и крылья свербели просто-таки невыносимо, Себастьян ерзал, прижимаясь к слишком уж мягкой спинке дивана.
— И… извините, — Богуслава изобразила почти искреннее раскаяние. — Я не знала…
Пожалуй, раскаивалась она исключительно в этом незнании, а отнюдь не в попытке воздействия на разум, отягощенной тем фактом, что ненаследный князь Вевельский состоял на государевой службе…
— Знаете…
— Знаю, — она подалась вперед, и толстая рыжая коса скатилась с плеча на грудь. — Я поступила плохо! Безобразно! И нет мне прощения… но все, что я делала, исключительно из любви к вам.
— Богуслава, — зуд мешал сосредоточиться. — Все, что вы делали, вы делали исключительно из любви к себе. И давайте на этом остановимся?
— Почему?
— Потому, что я не хочу на вас жениться.
— А если…
— И ментальные заклинания тоже не сработают.
Она рассеянно кивнула, верно, мысленно перебирая иные возможности.
— Я предлагаю вам выбросить дурную идею из головы, — Себастьян поднялся и, скинув пиджак, все же позволил крыльям прорваться. — А я в свою очередь позабуду о вашем… неразумном поступке.
О, местные обои с золотым тиснением были хороши… Себастьян чесался о них, чувствуя, как сходят тонкие пласты чешуи… хороший был приворот, крепкий…
…чтоб его…
— Нет, — сказала Богуслава, глядя со смесью раздражения и легкой брезгливости, которую она мужественно пыталась преодолеть.
Все-таки чешуйчатый супруг — не то, о чем она мечтала.
…но с чешуей или без, Себастьян Вевельский был всяко милей папенькиного делового партнера, человека состоятельного, степенного и весомых, пудов этак на десять, достоинств, которые он облекал в скучнейшие черные сюртуки. Вспомнив любезного жениха, который, к слову, уже вполне себя женихом ощущал и бросал на Богуславу весьма откровенные взгляды, она поморщилась.