Мимо пролетело еще несколько существ, свивая новые клубы тумана. Они были не бесплотны, но почти прозрачны и роняли едва заметные тени в рассеянном солнечном свете. Головы находились не менее чем в восьми футах над землей, и пропорции тел как будто соответствовали такому росту. Сначала Майклу не удавалось обнаружить у этих существ половых признаков, затем он понял, что все они женщины. Худые удлиненные лица были печальны. И вот уже по тропе движется целый рой метеоралей, и по мере того как тает туман, их черты становятся все отчетливей.

Поначалу никто из метеоралей не замечал Майкла. Стараясь получше спрятаться, он наступил на сухую ветку, она громко хрустнула. Майклу почудилось, будто вместо сердца у него судорожно сжавшийся кулак.

Рой метеоралей рассеялся. У Майкла над головой раздался шепот, потом тихие голоса зазвучали повсюду. Очевидно, сидхи окружили его плотным кольцом.

Прямо перед ним в воздухе что-то затрепетало, раздался треск. Потом все поле зрения заполнили движущиеся белые сгустки, возникло неприятное жжение в коже. Майкл увидел страшное, искаженное злобой лицо, пальцы, похожие на когти. Он вскрикнул от острой боли и схватился за щеку. Посмотрел на руку — пальцы в крови.

— Сед ак, пар на антрос сед виа? — раздалось со всех сторон. Метеорали свистели, как холодный ветер.

— Ты на нашей дороге! — произнес тихий, но от этого не менее грозный голос Майклу в ухо.

Он медленно повернулся и очутился лицом к лицу с опустившейся на траву метеоралью. Казалось, трава свободно проходит сквозь ее тело. Он ощущал ее дыхание, легкое, как эфир.

— Ты человек из дома Изомага?

Майкл кивнул. Бесчисленные иглы пронизывали его ноги.

— Тебе здесь не место.

— Но Журавлихи…

— Они нам не указ.

Лицо замерцало, вытянулось и оттого стало еще безобразнее. Огромные глаза — наиболее вещественная его часть — были совершенно белые и без зрачков. Рука потянулась к голове Майкла, когти снова впились ему в щеку. Кровь брызнула на куртку.

— Они меня сюда привели. Поговорите с ними…

— Мы презираем гибридов так же, как презираем тебя.

Лицо исчезло. У Майкла так онемели ноги, что уже не держали. Он упал на траву и застонал от боли, когда в ногах начало восстанавливаться кровообращение. Потом наклонил голову, чтобы рассмотреть пятна крови на куртке, и ужаснулся — она была аккуратно разрезана на ленты. Голенища ботинок тоже были рассечены.

— Помогите, — лепетал Майкл, отползая от тропы. За ним тянулись лоскутья. — На помощь… Господи, заберите меня отсюда, пожалуйста…

Между тем в воздухе над ним образовалась длинная белая с жемчужным отливом лента. Съежившись от страха, он поднял голову и увидел вереницу метеоралей с разнообразными выражениями на лицах: любопытство, злость, раздражение, даже ирония. Они налетали на Майкла, в клочья терзали его одежду. Легкие как дым руки вились над ним, нанося хлесткие удары.

Майкл закрыл глаза и прижался к земле, ткнулся лицом в траву. Он был уверен, что пришел его смертный час. Но не хотелось видеть свою смерть. Где Журавлихи? Неужели их труды пойдут прахом, неужели все кончится тем, что его нарежут ровными ломтиками, как колбасу в магазине?

Голая спина мерзла. Куртка и рубашка уже не прикрывали тело. По спине медленно, больно провели чем-то острым. И тут он пришел в ярость. «Черт побери их всех! Откуда у них столько жестокости, столько ненависти?!» Сам он не испытывал к ним зла.

Внезапно Майкл словно куда-то перенесся, где было тихо и покойно, и он уже ничего вокруг не видел. Похожее ощущение возникало у юного поэта, когда стихи с головокружительной быстротой рождались под пером, и он даже не ведал, откуда они берутся.

И в голове, и в руках появилась непривычная легкость. Он обнаружил, что встает, машет палкой, строит жуткие гримасы роящимся вокруг метеоралям.

От палки было мало проку. Но оставался еще хаос. Голубой цветок? Или желтый? Или розовый?

Почему бы этим не воспользоваться прямо сейчас?

Майкл побежал, держа палку перед собой и раздвигая коленями высокую траву. Часть его осталась позади, как чернильное облако каракатицы. Он бежал нагишом под солнцем, навстречу нежному теплому ветерку, ноги поднимались сами собой, легкие надувались и сокращались, сердце стало могучим и храбрым, как лев с развевающейся гривой. Он воображал себя стремительной газелью, сидхийским конем, который превращается в живое сияние. Степь мчалась прочь, страшась его неудержимого натиска; он был центром всего сущего, вершиной, а Царство осталось где-то внизу.

Метеорали налетели сбоку. Он увернулся. Голубой цветок. Розовый.

Оказалось, что здесь, в этом невообразимом месте, можно с помощью разума вершить дела, невозможные на Земле. Потому что Адонна — незрелое божество, и Царство не вполне завершено. Не это ли пытались внушить Майклу Журавлихи?

Он уворачивался, разбрасывал тени. Вскоре метеорали остались далеко позади, они вились подобно снежному вихрю вокруг одной из теней.

Зная, что спасся, Майкл еще долго бежал. У него не было тела, только глаза. Он не ощущал мышц, все внимание сосредоточил на палке, которую держал перед собой. Он стал палкой, а его тело — хвостом кометы.

Майкл Перрин упал и стал кататься по земле, хватая ртом траву. Палка угодила под ребра. Он сел на корточки, обхватил колени руками и опустил голову.

Весь мир вокруг наполнился болью и мукой. Тело хотело свернуться клубком, мышцы страшно пекло. Глаза ничего не видели, кроме красных кругов.

Вновь он трясся от страха. Сердце было уже не львом, а крошечной свернувшейся змейкой.

— Господи! — задыхаясь, прошептал Майкл. — Господи, смилуйся.

— Спокойно.

Над ним стояла Спарт, уперев ладони в бока и растопырив локти, отчего руки напоминали крылья. Она нагнулась, ощупала его плечи и спину, и нахмурилась. Где-то рядом Нэр и Кум разговаривали по-каскарски.

— Ты хорошо держался, — заметиа Спарт. — Пожалуй, даже чересчур.

Боль и страх унимались. Сейчас ночь?

Нет.

Неужели они желали смерти своему ученику? Зачем Майкла оставили между столбами? Хотели избавиться от него, чтобы как следует заняться обучением Бири? Или тут кроется что-то еще? Заговор, о котором Майкл ничего не знает?

Когда он открыл глаза и уставился в кровлю своего дома, события минувшего дня показались сном. Впрочем, в Царстве никто не видел сновидений… Быть может, потому, что нельзя видеть сны, пребывая во сне. Всего можно достичь, если ты властен над окружающим. Не это ли пытались объяснить Журавлихи?

Спарт склонилась над Майклом и заглянула ему в лицо. Майкл вскочил. Он не подозревал, что в его доме находится Журавлиха.

— Значит, я хорошо держался?

— Опять выжил, — лаконично ответила Спарт. — Когда научишься это делать по своей воле, можешь считать, что наша наука пошла впрок.

— А что я делал?

— Это называется «внешнее видение». По-каскарски «эвиса»… Ты оставлял тени. Помнишь, как это было? Сумеешь еще раз?

Он попытался восстановить те ощущения — как будто напрягались мышцы, чтобы свернуть уши в трубочку. Однако Майкл не умел закручивать уши и выворачивать ноздри. На Земле ему часто снились полеты. Летать во сне было проще простого. Напрягая некоторые мышцы шеи и головы, он поднимался над землей на ярд, на два, а то и выше. Но по пробуждении он не мог отыскать тех мышц. Не вышло и теперь.

— Я проснулся, — проговорил Майкл.

Спарт убрала ладонь с его груди.

— Может, и сумею, если будет необходимо.

Он уперся в землю локтями.

— А если о том, что это необходимо, ты узнаешь слишком поздно? Ты все еще новичок. Не питай иллюзий.

— Какие там иллюзии? Я уже ни на что не рассчитываю.

— Ха! — Спарт продемонстрировала черные десны и длинные зубы. — Ты рассчитываешь на этих гин.

— На кого?

Накатила слабость, и Майкл снова опустился на спину. Повернув голову, он увидел рядом Нэр. С другой стороны была Кум.