Было ощущение, что всадники скачут следом, но, когда Майкл оглянулся на них, все вокруг бешено закрутилось, и он зажмурился, боясь лишиться чувств.

Вдруг конь остановился. Майкл прильнул к его холке, чтобы не свалиться. Под ними был пригорок, конь дышал ровно и легко. Он тряхнул головой и вздрогнул. Майкл соскользнул с седла и кое-как утвердился на ногах.

Скакун Элионса был среди коней свиты, окружившей хижину Журавлих. Спины животных поблескивали в лившемся из окон оранжевом сиянии. Элионс сошел с другого коня. Плащ Владыки Фитиля отражал мириады крошечных огоньков, рассыпанных по земле. Всадник, чей конь достался Элионсу, быстро пробежал весь путь, пересек ручей и теперь стоял у подножия пригорка.

Темные полосы тянулись вверх от горизонта, возвещая наступление ночи.

Из хижины появилась Спарт. Она глянула на Майкла и, воздержавшись от комментариев, обратилась к Элионсу. Несколько минут они говорили по-каскарски. Майкл поежился от холодного южного ветра. Вадники переговаривались между собой вполголоса.

Нэр высунулась из окна, позвала Майкла, и он нетвердой походкой побрел к хижине. Роскошные волосы Журавлихи шевелились на ветру и подсвечивались сзади, образуя золотой нимб вокруг головы.

— Был у Ламии? — спросила она.

Майкл кивнул.

— Изменилась?

— По-моему, она больна. Кожа вся трескается. — Ему полегчало. Похоже, его не собирались отчитывать за побег. — Я не хотел возвращаться, — неожиданно для себя признался он.

— Конечно. — Нэр закрыла окно.

Элионс сел на своего коня, и всадники исчезли во тьме. Майкл немного постоял возле хижины, потом забрался в свое убежище. Бири не показывался на глаза. Не с кем поговорить, даже некому бросить вызов.

Майкл думал об Элевт и Элине. Он надеялся, что Элина не беспокоится, и все же хотелось, чтобы она волновалась за него. Размышлял он и о собственных чувствах, удивительно спокойных. Казалось, он растерял все эмоции.

«Наблюдай и жди», — мысленно твердил Майкл, пока не провалился в сон.

Но прежде чем Майкл заснул в ту ночь, его посетили видения: родной дом, дворец Изомага, шелушащаяся кожа вокруг глаз Ламии. Он проснулся до рассвета и прислушался к гулу в небесах. Когда гул стих, Майкл выглянул из дома и увидел полоску света на горизонте. Ночью наползли облака, и хотя не слишком похолодало, хлопьями падал снег. И таял, едва коснувшись земли.

Приблизительно через час пришла Элевт в светлой шали и сапогах с высокими, до колен, голенищами. И снова девушка-гибрид принесла четыре ведра молока. Майкл стоял у своего дома, а она, едва взглянув на него, прошла мимо. Бири наблюдал за обоими из своего жилища. Поставив ведра перед хижиной Журавлих, Элевт пустилась в обратный путь.

— Элевт, — окликнул Майкл.

Она остановилась, по-прежнему не глядя на него.

— Вчера я не мог прийти.

— Да, я слышала.

— Я хочу тебя поблагодарить. — Это прозвучало слишком неестественно, словно сама потребность в таких словах разоблачала их неискренность.

— У тебя все хорошо? — спросила Элевт. — Я слышала, Элионс забрал тебя из человеческого города.

— Да, все нормально. Сегодня постараюсь тебя навестить.

Она наконец повернулась к нему и кивнула. Бири взирал на нее с откровенным равнодушием. К удивлению Майкла, лицо Элевт исказилось злобой, и она побежала по камням через ручей.

Рядом с Майклом уже стояла Спарт, протягивала чашку молока.

— Откуда берется молоко? — спросил он, глотнув.

— Опять вопросы!

— Опять.

— За Проклятой долиной пасутся табуны лошадей. Молоко дважды в месяц привозят в Полугород и Эвтерп. Оно очень питательное и долго хранится. — Она вздохнула. — Но я помню молоко Земли. Оно пахло травами, которые едят коровы и козы. — Спарт причмокнула и забрала пустую чашку. — Ты встречаешься с женщиной-гибридом?

Майкл кивнул. Он не смутился — знал, Журавлихи смотрят на вещи просто.

— Правда, что сидхи никогда не едят мяса? — спросил Майкл.

Ждать ответа пришлось долго. Спарт медленно повернулась к дому Бири. Дверной проем был уже занавешен, полог не пропускал ни звука.

— Нет, даже сама мысль об этом для сидхов отвратительна. Только люди едят мясо. Это символ их поражения.

— Все сидхи — вегетарианцы?

Спарт пристально посмотрела ему в глаза.

— Сидхи никогда не едят и не ели мяса. Поэтому у нас есть волшебство, а у вас нет.

— Вообще никогда? — не унимался Майкл, чувствуя, что Журавлиха недоговаривает.

Спарт дернула головой и шагнула прочь.

— Этот предмет не обсуждается.

— А что приносят в жертву Адонне? — Майкл подумал о Лирге.

Спарт повернулась и подошла вплотную, чуть не коснулась носом Майклова подбородка.

— И это не обсуждается. Запрещено раз и навсегда, потому что так надо. Знаешь этот закон?

— Кажется, нет.

Спарт еще раз глянула на дом Бири, потом направилась к своему.

— Неужели мы даже не можем сказать друг другу больше четырех фраз? — крикнул Майкл ей вслед. — О, Господи!

По привычке он стал делать упражнения для разогрева мышц, но вскоре утомился. Не зная, когда Журавлихи снова возьмутся за его обучение, Майкл зашел к себе в дом и улегся на тростниковую циновку. Потом взял одну из палок, которым не нашлось места при постройке жилища, и начертил на земле линию.

— Я поэт, — сказал он спокойно, но твердо. — Я не солдат. Не спортсмен какой-нибудь, черт бы вас всех побрал. Поэт!

Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Конечно, можно написать о том, что с ним произошло. Об Элине и Элевт. О словах Бири.

Но ничего определенного не вырисовывалось. Лица появлялись и исчезали, не принося ни слов, ни идей. Зато вспомнилась Земля. Майклом овладела печаль. Он соскучился по отцу и матери, по школе, даже по насмешкам, которые вечно преследовали мечтательного подростка в мире спортсменов и роботов «новой волны». Хотелось плакать. Его просили — нет, заставляли думать и вести себя по-взрослому, принимать решения там, где речь шла о жизни и смерти. А ему, может быть, еще не хочется порывать с детством. Майкл всегда казался себе самостоятельным, потому что умел думать. Располагая временем, в спокойной обстановке он справлялся со многими проблемами, которые вообще считались слишком трудными для его возраста. Но, столкнувшись с любовью, насилием, сексом, смешением рас, к какому заключению он мог прийти?

Только к тому, что дома лучше. Безопаснее. Тепло, еда, мир и покой, возможность учиться и работать — чего еще желать?

— Нет места лучше дома, — пробормотал он, хихикнул и ударил пяткой о пятку.

Страна Оз покажется национальным парком в сравнении с Сидхидарком. Майкл почитывал фантастику, но ни в одной книжке не встречал мира, похожего на Царство. Скорее оно вызывало в памяти уроки истории, нежели волшебные сказки, — что-то из времен Второй мировой. Лагеря для интернированных — Земли Пакта. Проклятая долина — страшная воронка еще более страшной бомбы, полная чудовищ-мутантов. Журавлихи — суровые сержанты.

Конечно, об этом написать можно.

Палка пришла в движение. Едва она коснулась земли, у Майкла возникло давно знакомое приятное ощущение: включилось «радио Смерти», источник поэзии.

В «Орфее» — фильме, который Майкл впервые посмотрел в тринадцатилетнем возрасте, — Смерть являлась современному поэту Орфею под видом женщины в черном лимузине. Радиоприемник в этом лимузине изрекал только вызывающе-бессмысленные фразы… и они потрясли Орфея своей чистотой и поэтичностью. Майклу иногда чудилось, будто он настроился на частоту «радио Смерти», и в такие минуты стихи получались кристально ясные.