Сидх пожал плечами. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Плащ Владыки Фитиля трепетал от ночного ветерка, рыжие волосы выглядели черными при свете звезд. Глаза сидха казались зеркалами, удаленными на многие мили. Наконец Майкл отступил. Сидх не двинулся с места.

— Вы ведь умерли, правда? — спросил Майкл. Он не ощущал ничего внутри Элионса, никакой ауры. Или… просто еще не научился пользоваться даром Журавлих.

— Я умер, — подтвердил Элионс. — Я даже не смог переселиться в дерево. И именно ты привел меня в круг, заманил в смертельную ловушку. Это все равно, как если бы я погиб от твоей руки.

— Я не знал.

— Если бы ты знал, я бы не попался. Прочел бы твои мысли. Или ты считаешь меня круглым болваном?

— Сидхи не оставляют привидений, — заявил Майкл вопреки очевидному.

— Верно.

— Так кто же вы?

— Я скорбь, антрос… Твоя скорбь, моя скорбь. Я пустота, от меня ничего не осталось. Конь мой бродит без седока. Ты дважды причинил мне зло, человеческий детеныш.

— Не понимаю.

— Ты привел меня к смерти, но не потребовал награды.

Майкл стоял в нескольких ярдах от Элионса, отставив ногу назад, чтобы в любую секунду повернуться и дать деру.

Элионс махнул рукой. Из леса появился конь. У него были раны на холке и крупе, налитые кровью глаза лезли из орбит.

— Убив сидха, требуй его коня. Пренебрегая конем, ты удваиваешь оскорбление. Ты очень глуп, человеческий детеныш.

— Что от меня требуется?

Элионс указал на коня.

— Возьми моего эпона… Не разбрасывайся тем, что связано со мною. Тебе обязательно пригодится конь сидха.

Возможно, он говорил правду, но завладеть конем Майклу хотелось не больше, чем продолжать разговор с Владыкой Фитиля.

— Я не могу, — пробормотал он. — Я даже не знаю, как…

— Скажи ему: «я — твой хозяин, ты — моя душа», и он будет твоим.

— Почему вы хотите, чтобы я его взял?

— Я ничего не хочу. У меня уже нет желаний. Но так повелось. Только человек не способен это понять и почувствовать… Так должно быть.

— Вы — тень, — угадал Майкл.

— Без желаний и страстей… и без предела во времени, пока конь не обретет нового хозяина.

Элионс сложил руки на груди, словно вознамерился терпеливо ждать целую вечность.

— Вы уйдете, если я возьму коня?

Элионс кивнул.

— На самом деле меня здесь нет. Лишь твое невежество извлекло мою форму из тьмы. Я всего лишь скорбь и обида.

— Тогда я возьму коня, — согласился Майкл.

Тень указала фитилем на Майкла, скакун подошел к юноше и повернул голову к призраку своего бывшего хозяина.

— Скорбь остается, — проговорил Элионс, темнея. — Но обида кончилась.

Тень захохотала, стала черной, как дальние деревья, и растворилась в ночи.

Майкла передернуло, весь пережитый ужас выплеснулся наружу с этой судорогой. Конь смотрел на человека большими удивленными глазами. Майкл осторожно потрогал храп.

— Дареный конь, ты должен пересечь Проклятую долину один… Или, может быть, он… оно поведет тебя.

Майкл вглядывался в темноту, туда, где исчезла тень Элионса. Она могла бродить где-нибудь поблизости. В голове роились тревожные мысли. Что, если сущность сидха переселилась в коня? Что, если животное все еще повинуется Владыке Фитиля? Такому скакуну ничего не стоит сбросить нового хозяина, убить…

Но в облике коня Майкл не обнаружил ничего подозрительного и решил все-таки не отвергать подарка.

Он снова лег под дубом и прежде чем уснуть, целый час рассматривал коня.

Майкл проснулся, когда уже занялся день. Конь разгреб копытами снег и щипал траву. Майкл сам ужасно проголодался. Для хилока требовалась энергия, и с пустым желудком едва ли можно рассчитывать на долговременное тепло.

— Где же нам раздобыть еды, а? — спросил он коня.

Тот тряхнул гривой и посмотрел на него одним глазом. Майкл осторожно погладил коня по боку, потом приблизился к голове и тихо прошептал на ухо:

— Не знаю, понимаешь ли ты по-английски, но я — твой хозяин. И надеюсь, у меня есть место… В общем, я хочу, чтобы ты стал моей душой.

Конь ткнулся влажными губами ему в руку и вскинул голову.

— Ну что, поехали?

Майкл не пытался вскочить на коня, как это делали сидхи. Он неуклюже вскарабкался, схватился за гриву и сжал коленями бока скакуна.

Конь неуверенно напряг мышцы, мотнул головой и двинулся вперед рысью. Майкл прижался к его шее, чтобы не задевать ветки деревьев.

В зимнем Царстве со съестным было плоховато. Майкл питался красными ягодами, которые изредка попадались на кустах. К счастью, благодаря хаотичной смене времен года плоды не осыпались и зимой. Хилока при таком скудном питании давался все труднее, и Майкл быстро научился концентрировать остатки тепла и зажигать огонь указательным пальцем. Конечно, в исполнении Бири такие фокусы выглядели эффектней, но Майкл решил, что ему удалось сделать еще один, пусть небольшой, шаг к постижению магии. Он грелся у костров и растапливал снег для питья. Коню, по-видимому, вполне хватало мерзлой травы, но он с удовольствием пил талую воду и ночью держался поблизости от огня.

Через несколько дней Майкл обнаружил, что у него на пальце слезает ноготь. Вскоре он совсем отвалился. Бросив его в пламя, Майкл задумчиво наблюдал, как он чернеет и съеживается. С того дня Майкл все чаще задумывался о последствиях магических экзерциций.

За неделю он проехал вдоль ставшей реки около двухсот миль. Определить точное расстояние он, разумеется, не мог и даже не знал, существует ли вообще в Царстве такое понятие, как точность. Он все время страдал от голода и худел и с тоской вспоминал о каше Журавлих, такой легкой и удивительно сытной пище…

На восьмую ночь, ежась у костра в чаще (и это старухи назвали рощицей!), Майкл подумал, не пора ли убить и съесть коня. Тот стоял рядом, опустив голову и прикрыв глаза. С одной стороны, Майкл слишком хорошо помнил, чего стоило Бири ритуальное убийство коня, но, с другой стороны, из памяти не шел вкус настоящей пищи. Майкл попробовал траву, но она оказалась горька и явно не годилась для человека. Он жевал древесную кору и искал в ней личинок, но кора имела вкус хинина, смешанного с лимонной коркой, а личинки в Царстве вообще не водились. Впрочем, из коры получился отменный чай. Чайником послужил ковшеобразный камень, а чашкой — кусок коры. Некоторые деревья он принял за лавры, — их листья формой и запахом напоминали те, которыми мама приправляла обед. Встречались и дубы, но без желудей (впрочем, Майкл весьма расплывчато представлял себе, как их нужно готовить — достаточно ли почистить и бросить в кипящую воду?) Но преимущественно встречались гигантские хвойные деревья с толстыми, как стебли кукурузы, иголками.

Дичи не попадалось совсем.

На девятый день сосны уступили дубам и лаврам, воздух потеплел, снег остался лишь местами.

Всего десять миль — примерно час езды верхом — и время года сменилось. Деревья словно никогда не теряли листву, а трава не темнела. Когда явилась мимолетная и ранняя весна Царства, Майкл впервые обнаружил настоящую еду и заплакал от счастья.

Повсюду совершенно беспорядочно росли плодовые деревья, ветви ломились от фруктов. Яблоки, груши, нечто вроде персиков, только с бурыми полосками на кожице, большие гроздья ягод, похожих на вишню, с отчетливым спиртовым привкусом. На «лаврах» росли мясистые солоноватые плоды, которые заменили Майклу давний предмет его мечтаний — мясо.

Душу отпустили неприличные мысли о бифштексе из золотого скакуна Элионса.

Майкл провел в диком саду два дня, рискнул даже попробовать сока пьяной вишни. Конь держался поблизости и спокойно пощипывал траву. Иногда Майкл сидел под деревом, прислонившись спиной к стволу, и думал о Каэли. Интересно, как выглядели животные, на которых сидхи странствовали от звезды к звезде? Он закрывал глаза и пытался вообразить такое путешествие без космических кораблей с реактивными двигателями — сияющая, подобно ртути или расплавленному золоту, кавалькада сидхов верхом на древних эпонах…