«Нью-Йорк, 25 марта 1886 года.

Много проблем встает сейчас перед Соединенными Штатами. Сильные мира сего объединяются против живущих на крохи бедняков и против пророков — друзей обездоленных.

Вечная битва! Все богачи, все сытые желудки против бескорыстных и беззаветно преданных своему делу душ, для которых единственной наградой является радость творить добро.

Семь с половиной процентов промышленности Соединенных Штатов бездействовали в течение года. Обнищание и вынужденное безделье трудящихся растравляют их раны и вызывают новые жалобы. Окрыленная мистическим пылом апостольских времен, по всей стране, словно огонь по сухой степи, распространяется деятельность ордена трудящихся, Благородного ордена рыцарей труда.

Когда стало известно, что служащие городского транспорта требуют два доллара в день за то, что работают, стоя на ногах по двенадцать часов, а компании отвечают увеличением рабочего дня и снижением заработной платы, — едва ли нашелся человек, не рукоплескавший решению служащих бросить вагоны и конюшни, пока не добьются они повышенной оплаты, которой всего лишь хватило бы на кров и пищу для их скромных семей. «У меня есть дети, — сказал один из служащих, — и я никогда не вижу их при свете дня!»

Тачки, груженные углем, камнями, кирпичом, опрокидываются на рельсовый путь. Полицейские с поднятыми дубинками бросились на толпу, народ разбежался, но через несколько минут улица снова была полна мужчин и женщин, а из окон снова грозили кулаками. И так весь день. И так всю ночь.

Теперь ясно, что рабочие осознали силу, которую придает им организация, и что их деятельность, охватив всех недовольных, может остановить или потрясти жизнь всей страны».

Марти заклеил конверт. Капиталисты кричат о «подрыве законного правительства», о стремлении рабочих привести к власти «олигархию из коммунистов и анархистов». Его Америка должна знать правду. Власть имущие паразитируют, пользуясь трудом обездоленных. С этим надо бороться. Человеческое общество не должно кормить тунеядцев.

Время, казалось, перестало работать на кубинскую революцию. Денег у Гомеса и Масео не хватало, экспедиция откладывалась снова и снова. Прежние бури в клубах сменились мертвящей зыбью.

И Марти не удивился, когда, как в печальные дни Санхона, среди кубинцев раздались голоса, проповедовавшие реформы, автономию, даже аннексию — что угодно, кроме независимости.

По мнению Марти, реальную и серьезную опасность представляли прежде всего аннексионисты, за спиной которых стояли дельцы южных штатов США.

16 мая 1886 года Марти написал открытое письмо богатому либералу сеньору Рикардо Родригесу Отеро: «…Лишь тот, кто не знает нашей страны или Соединенных Штатов, лишь тот, кто не знаком с законами возникновения и развития народов, может выбрать подобное решение вопроса. Так могут думать еще и те, кто любит Соединенные Штаты больше, чем Кубу. Но тот, кто жил в Соединенных Штатах, — тот думает о возможной аннексии только с болью в сердце. Эта страна всегда относилась к Кубе, как к лакомому кусочку. Не может желать аннексии человек, который, сняв с глаз повязку, читает все, что пишется о Кубе в этой стране».

Он адресовал письмо Отеро, но обращался к Кубе и поэтому работал долго, зачеркивая фразы, тщательно подбирая слова. Он думал о будущей войне, но не хотел сражений ради славы освободителя. И поэтому, кончая письмо, он написал: «Наша страна требует жертв. Она алтарь, а не пьедестал. Ей служат, а не используют ее в своих целях…»

В августе проекты Гомеса и Масео потерпели окончательную неудачу. После демаршей испанских дипломатов мексиканское правительство конфисковало оружие, закупленное «бронзовым титаном» в Мехико и других городах. Фиаско ожидало и Гомеса, действовавшего в Санто-Доминго. Винтовки и здесь оказались в правительственных арсеналах, а сам генерал получил восемь месяцев тюрьмы.

Реформисты торжествовали.

Они связывали неудачу Гомеса и Масео с наконец-то объявленной отменой рабства. Их газеты писали, что после этого «гуманного акта» испанских кортесов исчезла основная причина недовольства кубинцев, основная причина возможной войны.

Утверждая так, часть реформистов ошибалась, а часть лгала.

Рабство было отменено, но недовольство бедняков Кубы росло по-прежнему. «Гуманный акт» не предотвратил революционный взрыв, а лишь, быть может, слегка отдалил его.

Голосуя за освобождение рабов, кортесы руководствовались чисто экономическими соображениями. Малопроизводительный рабский труд к этому времени стал так сильно тормозить развитие сахарной промышленности Кубы, что тревогу забили даже самые консервативные владельцы плантаций и заводов. Работающего из-под палки, не заинтересованного в сохранности и лучшем использовании появлявшихся на заводах машин раба нужно было содержать круглый год. А труд вольнонаемных рабочих обходился в пересчете на единицу продукции куда дешевле — короткие, только на время сафры[36], контракты, сдельная оплата, система штрафов и материальной ответственности за доверенное оборудование. Чтобы не умереть с голоду, получившему волю, но оставшемуся без земли негру или мулату приходилось принимать любые условия.

В один из зимних вечеров 1886 года Марти засиделся в «Полегре», ресторанчике на Пеарл-стрит, облюбованном кубинцами. Здесь постоянно шли споры о будущем Кубы, именно споры, потому что провал экспедиции Гомеса и Масео расколол эмигрантов.

— Зачем, зачем нам стрелять? — горячился невысокий господинчик в обтягивавшем жирную спину сюртуке. — Разве не лучше без крови, постепенно добиться у Испании прав, за которые мы готовились платить смертью?

— В конце концов каждый недовольный может уехать сюда, в Штаты, — добавил его сосед, бывший скотовод из Лас-Вильяса. — Вот я, например, — я и здесь нашел себе дело: никто лучше меня не может отбраковать скот на нью-йоркских бойнях!

Третий кубинец не ограничился репликами. Он встал и подошел к сидевшей в углу кампании американцев.

— Рассудите наш спор, джентльмены, — сказал он. — Мы хотели бы…

До Марти донесся ответ бизнесмена:

— Наша страна — страна свободы! Леди Свободу видно с моря за шестьдесят миль! Конечно, кубинцы могут приехать в Штаты. Им найдется работа во Флориде, где можно осушать болота и сажать апельсины. Но только стоит ли тратить доллары на дорогу? Не лучше ли просто сделать Кубу еще одним американским штатом?

Посетители «Полегре» обернулись сразу, потому что Марти, вставая, чуть не опрокинул стул.

— Да, джентльмены за тем столиком правы! — воскликнул он. — Статую Свободы действительно с моря видно за шестьдесят миль. И на ее постаменте начертаны слова: «Я поднимаю свой светильник у золотого входа». В октябре[37] палили пушки и над сотнями праздничных лодок развевались флаги «Мейфлауэра»[38] и республики. И каждый был уверен тогда, что свобода составляет в этой стране основу, щит и суть жизни. Но разве подлинная свобода допускает подчинение других народов? Разве будут свободны в своей республике сыны Северной Америки, если они откажут в праве иметь свое государство кубинцам?

А кубинцы хотят независимости. Отмена рабства не примирила их с Испанией, а, напротив, заронила в их сердца новую жажду борьбы. Вчерашние рабы сегодня хотят стать хозяевами своей земли, своей жизни, и их слово еще не сказано…

— Эй, сеньор! — взметнулся над залом выкрик одного из американцев. — Ниггеры[39] поставят вам памятник!

— Вы говорите «ниггеры»? Нет, полноправные граждане, как и белые, проливавшие кровь под знаменами Сеспедеса, Аграмонте, Гомеса и Масео. Вы хотите аннексии Кубы, чтобы ее постигла судьба ваших южных штатов? Нет! Кубинцы не согласятся на это!