– Лучше бы волшебник сделал их неслышными! – И тут же пожалел о своих словах, ибо пришлось объяснять, что неслышные – это те, кого не слышно, но они ничего не поняли. Особенно огорчился он, когда они заорали: «Куда ему до нашего Главного! Вот бы у кого поучился! Уж кто оратор, тот оратор!» Когда они подошли к берегу, Рипичипа осенила блестящая мысль. Он спустил на воду свою лодочку, забрался в нее и стал плавать у берега, пока однотопов не проняло. Тогда он сказал им:

– Достопочтенные и многоумные однотопы! Смею обратить ваше внимание на то, что вы совершенно не нуждаетесь в лодках. У каждого из вас имеется превосходная нога, которую нетрудно приспособить для плавания. Спуститесь осторожно в воду – и вы сами в этом убедитесь.

Главный однотоп тут же сообщил прочим, что вода очень мокрая, но двое из них, помоложе, уже вняли совету Мыша. Их примеру последовали еще несколько, а за ними и все остальные. Опыт удался на славу. Огромная ступня вполне заменяла лодку, а когда Рипичип показал, как грести, все с криком заскользили по заливу, словно флотилия маленьких лодок, на каждой из которых возвышался довольный однотоп. Тут же устроили гонки. Матросы, перегнувшись с борта, смеялись до колик и спустили с корабля призы – несколько бутылок вина.

Однотопы остались довольны своим новым именем, но почему-то все время его перевирали. «Мы допотопы! – радостно кричали они. – Туподоны! Недотепы! Именно, именно! Как вылитые!» Потом они стали путать это прозвание со старым, и в конце концов окрестили себя охлотопами. Так, наверное, они и зовутся по сию пору.

Вечером все нарнийцы ужинали у волшебника, и Люси заметила, как изменилось все наверху, когда она перестала бояться. Таинственные знаки на дверях были по-прежнему таинственными, но казались добрыми и смешными, а бородатое зеркало стало скорее забавным, чем страшным. На ужин каждый получил любимое кушанье, а когда все насытились, волшебник положил на стол два чистых листа пергамента и попросил Дриниана рассказать об их плавании. По мере того, как Дриниан говорил, рассказ его ложился рисунком на пергамент, пока, наконец, каждый лист не превратился в превосходную карту, на которой были и Гальма, и Теревинфия, и Семь Островов, и Одинокие Острова, и Горелый, и Остров Мертвой Воды и даже Остров Охлотопов. Эти первые карты Восточных морей оказались и лучшими, сколько их потом ни составляли, ибо города и горы с первого взгляда выглядели, как на обычных картах, но если посмотришь через увеличительное стекло, оказывалось, что это картинки, на которых отчетливо видны и крохотный замок, и невольничий рынок, и улицы Узкой Гавани, словом – все, такое маленькое, будто смотришь в перевернутый бинокль. Одно было плохо – береговая линия многих островов прерывалась, поскольку карта показывала только то, что Дриниан видел собственными глазами. Волшебник оставил одну карту у себя, другую подарил Каспиану, и она до сих пор висит в его дворце. О морях и островах к востоку от охлотопов волшебник не знал ничего, только сказал, что семь лет тому назад к ним на остров заходил нарнийский корабль, на котором плыли лорд Ревелиан, лорд Аргоз, лорд Мавроморн и лорд Руп. И моряки наши поняли, что золотой человек на дне Мертвого озера был лорд Рестимар.

На следующий день волшебник починил – то есть заколдовал корму, поврежденную Морским Змеем, и подарил мореплавателям много полезных вещей. Распрощались как друзья, и, когда в два часа дня корабль отплыл от острова, охлотопы долго плыли за ним следом, шлепая ступней по воде и громко крича, пока не скрылись из виду.

Потом двенадцать дней они плыли на юго-восток, подгоняемые слабым попутным ветром. Было тихо и тепло, но ни птиц, ни рыб никто не видел. Только однажды вдоль правого борта долго плыли киты, пуская высокие фонтаны. Люси и Рипичип подолгу играли в шахматы. На тринадцатый день Эдмунд увидел из смотровой корзины слева по борту какую-то темную гору, поднимающуюся из воды.

Они изменили курс и двинулись к острову на веслах, ибо попутного ветра не было. Вечером они все еще гребли, гребли и ночью. На следующий день погода была прекрасная, но ветер совсем утих. Темная масса казалась ближе и больше, но разглядеть ее было трудно, и одни думали, что до острова еще далеко, а другие считали, что приближаются к полосе тумана.

Однако часам к девяти странная глыба вдруг оказалась так близко, что они увидели: это не земля и даже не туман, а тьма. Описать ее довольно трудно, но попробуйте представить, что вы стоите у железнодорожного туннеля, такого длинного и извилистого, что конца не видно. В самом начале еще различишь шпалы, рельсы, гравий, потом мрак сгущается, и, наконец, все исчезает в однородной тьме. Так было и теперь. В нескольких футах от корабельного носа вода еще отливала зеленовато-синим, потом становилась блеклой и серой, как в глубоких сумерках, а еще дальше была полнейшая темень, как в безлунную и беззвездную ночь.

Каспиан громко приказал остановиться, и все, кроме гребцов, бросились к носу смотреть. Но никто ничего не увидел. Позади было море и солнце, впереди – тьма.

– Попробуем пройти? – крикнул Каспиан.

– Не советую, – отвечал Дриниан.

– Капитан прав, – поддержали матросы.

– Я тоже так считаю, – сказал Эдмунд.

Люси и Юстэс молчали, но сами радовались такому решению, и тут звонкий голос Рипичипа нарушил тишину:

– Почему же нам не двинуться вперед? Может мне кто-нибудь объяснить?

Никто не мог, и рыцарь продолжал:

– Если бы я обращался к рабам или деревенским домоседам, я знал бы, что они просто трусят. Но позволю себе надеяться, в Нарнии никогда не услышат, что лица королевской крови в полном расцвете сил поджали хвост лишь потому, что испугались темноты.

– Какой же толк плыть дальше? – спросил Дриниан.

– Толк? – вскричал Рипичип. – Если вы, капитан, видите толк лишь в набитом желудке или кошельке, я отвечу: никакого. Смею надеяться, мы отправились в плавание не ради толка, а ради славы и приключений. Перед нами самое прекрасное приключение, какое только бывает, и, если мы повернем назад, славы мы не дождемся.

Несколько матросов пробормотали что-то вроде «Пропади она пропадом, эта слава», но Каспиан сказал:

– Ох, и беспокойный же ты, Рипичип! Сидел бы ты лучше дома… Ну, ладно, придется плыть дальше, если Люси не возражает.

Люси хотела бы возразить, но сказала:

– Нет, что ты!

– Ваше величество, прикажите хоть огни зажечь! – крикнул Дриниан.

– Разумеется, – отвечал король. – Позаботьтесь об этом, милорд.

Зажгли фонари на корме, на носу и на мачте и два факела просто на палубе. Солнце сияло, и они светили блекло и слабо. Потом все мужчины, кроме гребцов, выстроились на палубе с мечами наголо. Люси и двое лучников разместились на боевой вышке, натянув луки. Ринельф стоял на носу, готовый подать сигнал. Рипичип, Эдмунд, Юстэс и Каспиан в сверкающей кольчуге держались вместе. Дриниан стоял за штурвалом.

– Да будет с нами Аслан! – вскричал Каспиан. – Самый тихий ход. Молчите и слушайте команду.

Тяжело, со скрипом упали на воду весла, и «Покоритель зари» стал продвигаться вперед. Люси удалось уловить миг, когда они вошли во тьму. Нос уже не был виден, когда последние солнечные лучи скользнули по корме. И корма, и море, и небо ярко сверкнули – и исчезли, только фонарь едва различимым пятном обозначал, где кончается корабль. Перед фонарем чернела тень припавшего к штурвалу Дриниана. В свете факелов можно было различить часть палубы, мерцание мечей и шлемов и еще один островок блеклого света на носу. Люси казалось, что смотровая корзина, освещенная фонарем с верхушки мачты, движется сама по себе. Все фонари светили тускло и мертво – они всегда так светят, если зажжешь их ночью. И еще Люси казалось, что становится холодно.

Никто не знал, как долго они шли сквозь тьму. Только по скрипу уключин и плеску весел можно было догадаться, что они движутся. Как ни напрягался Эдмунд, он ничего не мог различить, кроме отблесков фонаря у самого борта, но даже этот отблеск казался мутным, а рябь за бортом – медленной, мелкой и мертвой. Вскоре все на палубе стали дрожать от холода.