— Мамочка, это же мой муж, а это твоя внучка, — сказала Алла, продолжая обнимать мою тещу. Та взяла из моих рук ребенка, и начала всматриваться в его личико. Потом она протянула мне руку и вежливо сказала, что очень рада. Пожимая руку тещи, я чувствовал, что нам вместе не ужиться, что она меня сразу возненавидела, хотя я решительно ни чем перед ней не провинился. Правду говорит пословица, что чужая душа потемки.

Неприязнь тещи ко мне еще усилилась, когда она узнала, что я не советский гражданин. Она добросовестно старалась быть приветливой, но было хорошо видно, что в душе она меня проклинала. Вот тесть Василий Васильевич, которого знакомые почему-то называли Васькой, — совсем другое дело. Это был человек открытой души, хотя порой и резкий, что я увидел при первой встрече с ним в Краснодаре. Он был добряк.

Тёща моя была пропитана коммунистическим духом и верила всем глупостям, которые казенная пропаганда распускала насчет заграничных стран. Это было тем более удивительно, что в общем эта женщина совсем не была глупа.

Мы решили остаться на житье в Ейске. Тесть пообещал мне помочь устроиться на работу. Я подумывал о том, что впоследствии мы найдем себе отдельную квартиру, я буду работать, все понемногу войдет в колею и Бог даст, моя теща поймет когда-нибудь, что люди из заграницы не так уж плохи.

Мне пришлось съездить в Краснодар (это ничего не стоило теперь) и заявить в тамошней милиции, что я желаю переехать в Ейск. Так как в Краснодаре, я не был прописан, то мне без особенных трудностей поставили на документе штамп, гласивший, что не встречается препятствий к моему переезду. Эта, совершенно бессмысленная административная операция, была в советских условиях необходима. Итак, приезжий француз становился постоянным жителем советского города Бийска.

Найти работу оказалось вовсе не таким легким делом, как я себе раньше представлял. В Ейске было три автобазы, я побывал в каждой из них — и неизменно получал отказ в работе. Чтобы не быть обузой в семье, приходилось продавать привезенные с собой вещи.

Тесть посоветовал мне обратиться в горком партии. Я с трудом понимал, почему в поисках работы нужно идти в партийный комитет, однако, послушался совета — и не раскаялся в этом.

Городской комитет партии находился в большом хорошем здании. В прихожей дежурил милиционер. Он долго рассматривал мой документ, потом сходил куда-то доложить и провел меня в огромную комнату, посреди которой стоял большой стол и мягкие кресла. За столом сидел, держа в руках мою визу, человек с наголо обритой головой (я долго привыкал к этой советской моде). Человек сидел опустив глаза, и лишь когда я оказался возле самого стола, посмотрел на меня и, протянув мне руку, сказал:

— Здравствуйте, товарищ.

Он сказал это особенно громко и внятно, как говорят с глухими.

— Здравствуйте, товарищ, — ответил я, пожимая его руку.

— Присаживайтесь, товарищ, — указав на кресло, предложил он.

— Спасибо, товарищ, — поблагодарил я, садясь.

— Чем я могу вам помочь? — спросил сидевший за столом.

Я объяснил ему свое дело.

— На автобазах уже побывали?

— Побывал на всех трех. Но как только скажу, что я француз, так со мной не хотят и разговаривать. А что же тут плохого, что я француз?

— На каких машинах вам лучше ездить, на русских или на иностранных?

— Лучше бы на иностранных, я к ним привык.

— Сейчас устрою.

Он снял телефонную трубку и велел соединить его с какой-то автобазой. Последующий разговор был короткий и ясный.

— Автобаза? Я — Михайлов. Сейчас пришлю вам одного шофера. Примете его на работу.

Он сказал не в повелительном наклонении — «примите», а в будущем времени — «примете», как о факте, который неизбежно совершится. Не добавив ни одного слова, не сказав «до свиданья» и не дождавшись никакого ответа, он положил трубку и обратился ко мне.

— Ну вот, пойдете на автобазу, скажете, что я вас прислал. Все.

Он вернул мне мой документ и проводил меня до дверей. Подал мне руку и промолвил:

— Если возникнут трудности, приходите, помогу.

Я поблагодарил и пошел на автобазу. Впервые я встретился с тем, что в Советском Союзе представляет настоящую силу. Признаюсь, меня поразило, что каждое слово, исходящее от партии, представляется здесь чем-то таким, против чего попросту немыслимо возразить. Но — на чем основана эта сила? Это мне стало понятным не сразу. Сначала я удивлялся: почему, если партия обладает таким непререкаемым подавляющим авторитетом, — почему она не может справиться со всеми нелепостями, неустроенностью, убожеством, выпирающим изо всех щелей? Это тоже я впоследствии уразумел.

На автобазе меня принял сам директор. Он был сильно взволнован. Едва я вошел к нему, как он вышел из-за стола, быстрыми шагами подошел, почти подбежал ко мне и, протянув руку, зачастил:

— Здравствуйте, что же это вы мне сразу не объяснили, в чем дело? Тогда не пришлось бы обращаться в горком, я бы вам сразу помог, принял бы на работу! А вы — все взбудоражили… Но ничего, теперь все уладится.

«Как бы не так, — подумал я, — уладится… Не посоветуй мне Василий Васильевич обратиться сразу к верхушке, я бы еще долго обивал тут пороги!».

— Я хотел вам объяснить, в чем дело, но вы-то не хотели меня даже и слушать, — сказал я не без внутреннего ехидства. — Пришлось обратиться за помощью.

— Ну, хорошо. У нас есть американские форды. Они многого навидались, приходится их очень беречь. Но я надеюсь, что вы привыкнете к нашей системе работы, и все пойдет как полагается.

Я отвечал, что со своей стороны надеюсь, что директор не пожалеет о своем решении принять меня на работу и что я постараюсь трудиться как можно лучше.

Начальник автобазы послал меня во двор и сказал, чтобы я нашел начальника колонны по фамилии Стрелков. Этот Стрелков, одетый в кожаное пальто, в шапке-кубанке, громко ругал шоферов за невыполнение плана. Он так увлекся, что долгое время не замечал меня, а заметив, сердито окликнул:

— А вы что тут делаете? Посторонним вход на автобазу запрещен.

— Я не посторонний, — ответил я, — я должен, по приказанию директора, представиться вам. Я принят на работу как шофер.

При этом я назвал свою фамилию. Он переспросил, и я повторил как меня зовут.

— Не русский, значит?

— Француз, недавно приехал сюда.

— Вот не думал, что будет у меня шофер француз. Ну что ж, ладно. Сейчас вас проверю по езде, и если все в порядке, то получите машину и приступите к работе.

Все шофера, заметил я, были заинтересованы. Их, видимо, необыкновенно удивляло, как это француз сюда приехал, да притом еще так здорово говорит по русски.

Проверка состояла в том, что я свез Стрелкова в порт и привез обратно. Машина, действительно, видывала на своем веку всякие виды, но шла неплохо. Обратную дорогу на базу я нашел благополучно, так как успел ознакомиться с этим небольшим городом во время поисков работы.

На следующее утро я получил машину, сел в нее и завел. Мотор немного поработал, и остановился. Между тем, машина была только-что из ремонта. Оказалось, что кто-то уже успел, как выразились шоферы, «потянуть» бензин. Я обратился к своему непосредственному начальнику и получил ответ, что это «его не касаемо» и что я должен занять у кого-нибудь из шоферов немного бензина, чтобы доехать до заправочной колонки. Потом я должен буду, конечно, вернуть занятый бензин, а вообще следует глядеть в оба… Если мне не будет хватать бензина, то у меня будут высчитывать из зарплаты. Попутно мой начальник сообщил мне, сколько полагается бензину на сто километров. Этой нормы, — сказал он, — вы должны придерживаться.

Меня удивило, что совершенно не принималось во внимание, что машины старые и для них требовалось бензину больше, чем мне было сказано.

Я решил справиться у шоферов, каким образом они ухитряются обходиться недостаточной нормой бензина.

Да, приходилось привыкать к системе коллективной работы. Меня все это интересовало, все было новым и ничуть не походило на порядки, к которым я привык. Я искренне поражался, что, хотя не хватало многих запасных частей, бензину и прочего, машины в общем ходили исправно. Шоферы исхитрялись, чтобы их машины всегда были на ходу: это был кусок хлеба для них и для их семейств.