Мальчики моментально оживились.

— Готовься, Дельфин, охота началась!

Бернат Монкузи назначил встречу со своим осведомителем в полдень в графском дворце, поскольку с утра ему пришлось присутствовать на созванной Рамоном Беренгером заседании курии комитис, в котором должны были принять участие все его вассалы; но зато у него было достаточно времени, чтобы все хорошенько обдумать.

Когда Люсиано Сантангел прибыл во дворец по вызову казначея, его тут же проводили в зал трофеев и оружия, где они могли спокойно поговорить. Зал располагался в западном крыле замка и обычно пустовал.

Привратник, проводивший его до дверей, сообщил, что почтенный Бернат Монкузи сейчас придет, поскольку совещание было приостановлено несколько минут назад, теперь всем приглашенным как раз подали легкие закуски. Альбинос, повидавший на своем веку немало замков и дворцов Септимании, вынужден был признать, что замок графов Барселонских своим великолепием и роскошью значительно превосходит все прочие замки, виденные доныне, как Пиренейский полуостров превосходит всех своих северных соседей.

Зал имел вытянутую форму и был уставлен доспехами — как боевыми, так и турнирными, принадлежавшими многим поколениям предков Беренгеров. Стены украшали оружие и картины, щиты и алебарды различных эпох, но больше всего было всевозможных кольчужных доспехов, перчаток и железных нагрудников. Свет проникал в зал через шесть узких окон, между ними в симметричном порядке стояли доспехи: четыре полных комплекта и две кирасы, увенчанные остроконечными шлемами с опущенными забралами, на возвышениях, задрапированных дорогими тканями.

Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась, и в зал, словно торнадо, ворвался графский советник, задыхаясь после быстрого шага и отирая платком пот со лба. Закрыв за собой дверь, он начал извиняться перед альбиносом.

— Ах, простите, дорогой друг, это граф меня задержал. Возникли неотложные дела в совете. Нет, вы не думайте, для меня нет ничего важнее, чем ваши сведения, но я не могу пренебречь своими обязанностями.

— Я к вашим услугам, и не сомневаюсь, что время, потраченное на ожидание, будет хорошо оплачено, — ответил альбинос. — Так что не стоит извиняться, ваша милость.

Монкузи, не теряя времени, потащил его к скамье, возле которой стояли доспехи.

Люсиано сел на скамью и начал разговор.

— Чудесное место. Жаль, что простой народ не может видеть всех этих чудес.

— Да, в этих стенах вершится история графства, — ответил советник. — Но не переживайте за чернь. Разумеется, эта красота ей недоступна, но ей просто нет до нее никакого дела. Поговорите с этим людом, и вы убедитесь — им нужно только пожрать да совокупляться, больше их ничего не интересует. А теперь перейдем к нашим делам, а то у меня не так много времени.

Сантангел открыл ящичек, который всегда держал при себе, и вынул оттуда заметки.

— Вот что нам удалось разузнать. Итак, начнём по порядку. Во-первых, неподалёку от Жироны у нашего героя есть поместье, которым управляет его мать. Должен сказать, это очень заботливо ухоженные земли, площадью в двенадцать или тринадцать фейш и несколько мундин; этой землёй владели то ли десять, то ли двенадцать поколений его предков. Поля превосходно возделаны, а урожай с них продают на рынках и ярмарках в соседних деревнях. Там есть амбары, конюшни и загоны для скота. Наш друг имеет привычку время от времени навещать свою мать, но сама она никогда не бывает в Барселоне. Теперь, что касается его дел. Должен сказать, я весьма удивлён. Он владеет целым флотом; у него больше двадцати кораблей, а также пять верфей в Барселоне, Бланесе и Сан-Фелиу. Флотом командуют три капитана: двое — друзья его детства, Жофре Эрменьоль и Рафаэль Мунт, которого все называют Феле; а третий — грек Базилис Манипулос, он уже не ходит в море, а лишь надзирает за делами. Правда, я ещё не выяснил, какие дела связывают его с евреями из Каля, однако, сумел узнать, что помимо интересующих вас товаров, он перевозит весьма любопытные грузы, и среди прочего — мирру из Пелендри, которую доставляет в Кордову и Гранаду, поскольку у мусульман духи пользуются гораздо большим спросом, чем у христиан, а мирра лежит в основе их изготовления. В Барселону он не привозит никаких грузов за исключением чёрного масла, но здесь к нему не подберешься: масло он продает непосредственно самому вегеру, чтобы не зависеть от вас.

Монкузи беспокойно заёрзал на скамье.

— Продолжайте, — велел он.

— Теперь что касается его отношений с евреями, — продолжал Сантангел. — Помня о недавних барселонских событиях и казни в прошлую субботу, я решил побывать на похоронах даяна. Я взял напрокат лошадей для себя и троих моих ребят, и кое-что привлекло наше внимание. Разумеется, первым делом мы расположились таким образом, чтобы всегда видеть церемонию. Монжуик, как вы знаете, место весьма оживленное, там сходятся множество самых разных дорог, трудовых и беспутных. Одни из них ведут в веселые кварталы по ту сторону Кагалеля, куда молодцы отправляются развеять тоску или обмыть удачу; другими пользуются рабочие из карьеров, кузнецы, служащие обоих кладбищ — еврейского и христианского, но больше всего нас заинтересовали вереницы повозок, запряженных мулами, что доставляют черное масло с кораблей в пещеры, где у нашего друга оборудован склад, а оттуда — уже в город, когда вегер закажет новую партию. Похоронная процессия в сопровождении должников и друзей вышла из ворот Кастельнау. Вскоре ее нагнал караван повозок с тюками соломы, из которой торчали горлышки амфор, выехавший из ворот Регомир. Мое внимание привлекла одна из повозок, затянутая парусиной, так что невозможно увидеть, что делается внутри. Евреи добрались до кладбища и начали свои заунывные песнопения, которыми они провожают покойников. Я спрятался за надгробием и стал ждать. Вскоре я заметил, что крытая парусиной повозка отстала от остальных, замедлив ход возле маленькой рощи. Тогда я понял, что она тоже направляется на кладбище, только через боковые ворота, которыми почти не пользуются. Когда похоронный ритуал завершился и смолкли все молитвы и песнопения, я уже собрался уходить, когда вдруг заметил, что вдова покойного встала и в сопровождении нашего друга направилась к той повозке. Он помог вдове забраться внутрь, где она оставалась довольно долго. Надо сказать, что на похоронах были две дочери повешенного вместе с мужьями, но третьей его дочери нигде не было видно. Когда женщина вышла из повозки, я увидел, как изнутри высунулась женская рука и протянула нашему другу пригоршню розовых лепестков, которые он высыпал на свежую могилу. После этого повозка направилась в город и въехала во двор дома Барбани, за ней тут же закрыли ворота. Весь следующий день я наблюдал за домом Барбани, обосновавшись на близлежащей голубятне. Там я провёл весь день в обществе милейших птичек, весь измазался в их помёте и перьях, но все же увидел некую женщину, подозрительно похожую на еврейку и одетую в еврейское платье. Она прогуливалась в саду Барбани среди фруктовых деревьев в сопровождении другой женщины, немой и явно слепой.

При этих словах казначей заметно побледнел.

— Если то, что вы мне рассказали, правда, этот глупец у нас в руках, — произнёс Монкузи. — Судя по всему, он посмел нарушить приказ графа.

— На вашем месте я бы не стал так спешить, сеньор. До той минуты, когда приговор вступит в силу, остается еще две недели, и до субботы следующей недели она еще имеет право находиться в городе. А поскольку еврейка не показывается на улицах в неурочный час, то до истечения назначенного срока нет никаких оснований обвинять ее в нарушении закона. И неважно, ночует она при этом в пределах Каля или за его стенами. Что же касается ее чести, то нас это тоже не касается; это дело евреев, и только они могут ее за это судить. Вот если бы наш друг оставался в Кале с наступлением темноты, тогда он действительно бы нарушил закон. Но не извольте беспокоиться: уже скоро приговор вступит в силу, и если Барбани к тому времени не убедит девчонку покинуть город, он окажется в наших руках как соучастник и укрыватель преступников.