Рональд подумал было о том, что в следующий раз надо бы складывать посуду по одной, и, наверное, подставить стул, потому что держать тяжелую стопку на вытянутых руках, да еще и на цыпочках, оказалось очень неудобно, но как только он так подумал и даже донышком нижней тарелки прикоснулся к краю полки, как вся стопка с угрожающим скрежетом накренилась, и, чтобы она не рухнула, пришлось резко шагнуть в сторону. Но увы, нога споткнулась о едва выпирающий угол доски, Рональд потерял равновесие, руки дрогнули, и вся стопка разом ухнула вниз — а вместе с ней и душа ухнула в пятки. Он только и успел, что отскочить в сторону. С нарастающим ужасом Рон смотрел, как все-все тарелочки, дорогие, красивые, полетели на пол и с дребезгом разлетелись на осколки.

Грохот раздался такой, что отдающим эхом звоном заложило уши, а самое страшное, что на лестнице уже слышались торопливые шаги хозяина. Рональд вспомнил, что он, вообще-то, очень неуклюжий, топорный, убогий; вспомнил, как пару лет назад разбил блюдо с ужином, вспомнил, что ему тогда за это было, и тут же все шрамы на спине вспыхнули огнем. Глаза расширились, сердце забилось быстро-быстро, дрожащими руками он зажал рот и, не шевелясь и не мигая, уставился на вход.

— Рональд!.. — влетел на кухню бледный Грэгор, тут же попятился, окинул взглядом кухню и в упор посмотрел на него. — Ох, Рональд…

А Рон так разволновался, его так сильно трясло от страха, что он и ответить ничего не смог. Моргал только беспрерывно, потому что на глазах непроизвольно выступали слезы, и смотрел вниз, под ноги, на сотни фарфоровых осколков, на обрывок зеленой каемки на некоторых из них, каемки, которая никогда не станет целой и не сомкнется в круг. Поднять глаза он не решался. Но воображение рисовало лицо хозяина перекореженным от злобы, ведь это же были единственные тарелки в доме, ведь Рональд всего второй день живет здесь, и уже несет немалые убытки. Правильно говорили прошлые хозяева, что он не годный ни на что, вот и всплыла правда, и странно, что всплыла она только сейчас!..

— Ты целый? — Грэгор успел подойти ближе. Рон сжался, внутри все покрылось льдом. — Ногу порезал… быстро, идем в гостиную, надо перевязать.

Как в тумане Рональд дошел до гостиной, по жесту хозяина сел на диван. Грэгор раскрыл ящик, достал оттуда что-то с резким неприятным запахом, сел рядом.

— Дружочек, а ну ты чего? Так сильно больно?

Рон не чувствовал боли. Он только сейчас заметил, что, наверное, наступил на один из осколков и поранил ступню, и теперь с нее капала кровь. Посмотрел дальше, на коридор, и с замирающим сердцем увидел, что он еще и пол кровью перепачкал, пока до гостиной шел.

Как всегда, все вымазал. Переломал. Испортил.

— Ты из-за тарелок боишься? Боишься, что я тебя накажу теперь? — совсем беззлобно спросил Грэгор.

Рон зажмурился со всей силы. Что-то ему подсказывало, что новый хозяин не станет наказывать сильно, не тот характер у него. Скорее всего, он его просто отчитает, но один укоризненный взгляд Грэгора Рональду показался бы невыносимее, чем удар плетью по спине. И он только сейчас сообразил, что опасается не столько заслуженного наказания, сколько того, что хозяин в нем разочаруется. Что станет хуже относиться, предвзято, что пожалеет о том, что вообще взял его, неуклюжего, и привел в дом, что так сильно доверял и вверил все хозяйство, что на подарок потратился зазря, что весь день хвалил напрасно. Что Грэгор в принципе рассердится. Разозлится. Что настроение у него испортится.

А Рону меньше всего на свете хотелось, чтобы Грэгор расстраивался.

— Простите меня, пожалуйста. Я не… — начал было он оправдываться и запнулся. Слова не шли, голос прерывался. Да и что тут можно сказать?..

— Рональд, — Грэгор переложил порезанную ногу на диван, провел по ранке мокрой ватой, отчего кожу сильно защипало, начал обматывать ступню бинтом. — А знаешь, как я испугался? Не из-за посуды, конечно, а потому что подумал, что с тобой что-то страшное случилось. У меня ведь чуть сердце не остановилось. А тут… всего лишь тарелки. Мы завтра новые купим. Тарелок в городе много, на любом углу купить можно, а вот второе такое маленькое чудо синеглазое я во всем мире больше не найду. Не расстраивайся из-за них. Главное же, что ты сам цел. Ну, почти.

Грэгор завязал края бинтов аккуратным узлом и опустил ногу на пол.

— Посиди пока, не вставай. Я скоро подойду.

Он ушел на кухню. А Рон сидел, слушал, как Грэгор гремит осколками, собирая их, и не мог понять, что с ним происходит. Дыхание у него выровнялось, сердце утихомирилось, но слезинки стекали одна за другой, не переставая, и он не видел ничего, все плыло, и успокоиться никак не получалось. Ему никогда такого не говорили. С ним никогда так бережно не обращались. Какое-то новое, неиспытанное доселе чувство, разрывало изнутри. Доброе и светлое. И Рональд никак не мог поверить, что так действительно бывает, что он на самом деле стал дорог кому-то не потому, что безукоризненно себя ведет и приносит много пользы, а потому, что он… хороший?

Ночью Грэгор отнес окровавленную вату Ярому, а на следующий день съездил в город, купил новые тарелки, инструменты для сада, пару дополнительных комплектов постельного белья, обувь, что-то из одежды и прочих важных мелочей рода зубной щетки. А дома, вооружившись отверткой, до самого вечера перевешивал все полки. На пол метра ниже.

С того дня прошло чуть более трех лет. Рональд возмужал, подрос. Вырастил собственный прекрасный сад, любимое детище. Из рук у него почему-то никогда больше ничего не валилось. Пошла спокойная, размеренная и счастливая жизнь. И все было прекрасно, пока в один солнечный день Рон не выбежал на крыльцо, чтобы встретить Грэгора после поездки.

Выбежал и замер. И не мог понять, солнце ли так безжалостно слепит глаза, или та девушка напротив.

Он в первый раз увидел Лизу.

Девушка во все глаза уставилась на третьего жильца и обомлела. Почему-то ей и в голову не приходило, что в доме помимо доктора и Ярого живет кто-то еще. Но нет, навстречу робко подходил самый настоящий третий обитатель. Поначалу Лизе показалось, что это подросток — человек был с нее ростом, а она сама отличалась миниатюрностью — но при ближайшем рассмотрении поняла, что он или ровесник, или чуть старше. Красивый, в простой одежде, светло-русый. Он выглядел очень изумленным: раскрыл рот и смотрел на девушку большими круглыми глазами цвета ночного неба. Девушка так заворожилась ими, что не сразу заметила татуировку-паутину на его лице, а разглядев, разочаровалась.

Всего лишь невольник.

— Лиза, позвольте вам представить. Это Рональд. Рон, это Елизавета, — спохватился Грэгор.

Рональд сильно смутился, покраснел и вежливо поздоровался; Лиза едва заметно кивнула.

— Идемте в дом. Не бойтесь, пожалуйста, Ярый в доме не живет и очень редко сюда заходит.

Лиза с опаской обернулась. Ярый действительно ушел, и спускался по участку вниз, в сторону леса. Слабо понимая, что происходит, девушка зашла за Грэгором в дом.

Внутри было небогато, не так, как у отца. Но чисто, красиво, аккуратно. Светло. Деревянные стены, пол и потолок. В прихожей находилось три двери — одна входная, одна вела на кухню и маленькая, наверное, от кладовой или чулана. Рядом с ней была лестница. По другую сторону располагалась арка, ведущая в гостиную, где стоял большой диван и виднелся край камина. Туда Лизу и повели.

— Садитесь, отдохните. Вы, наверное, всю ночь не спали. Хотите-что нибудь? — засуетился Грэгор. — Рональд, у нас осталось что-нибудь от обеда?

— Нет, но я быстро приготовлю.

— Мне не надо ничего, — вздохнула девушка с дивана.

— Чай? Хотите чай? Давайте, поговорим за чашкой чая, — настойчиво не сдавался Грэгор. И Лиза поняла, что иначе они попросту не отстанут.

— Хорошо.

— Рональд, идем на кухню. Мы очень быстро, подождите, — воодушевился доктор. И, к облегчению Лизы, они оба ушли.