Голос ее чуть было не задрожал, она прокашлялась и сказала, уверенно и твердо:

— Ярый. Пожалуйста. Я очень тебя прошу. Прими в подарок мое тело. Делай с ним все, что захочешь. Мне все равно. Я так хочу. Возьми.

Кот резко наклонился к ней. Шелковые волосы коснулись плеч Лизы, ноздри втянули ее запах. Хищный взгляд пробежался с головы до пят.

Уголки губ медленно поднялись, обнажая острые и белые клыки. Девушка непроизвольно сжалась, от напряжения в ушах раздался звон — а вдруг откажется? Вдруг не пойдет на сделку? И что тогда?!

— Согласен, — промурлыкал он.

Лиза быстро научилась входить в себя. Когда вошла в первый раз, то… испугалась. Как же там было грязно, серо, сколько ограждений построено, границ, и сверху, и снизу, и по краям; а уж сколько хранилось абсолютно бессмысленных вещей! Старые обиды перекатывались по пространству, большие, раздутые, но полые внутри; толстый слой плесневелых сомнений, кишащий червями, покрывал стены; липкая зависть с неприятным запахом сочилась из щелей; огонь вспыльчивости разгорался то тут, то там; в воздухе застыл ядовитый туман накопленной злобы, а ноги засасывала трясина подозрительности. Многочисленные призраки сновали туда-сюда, и в одних она узнала отца, в других — мать, в нескольких признала Тима. Были и другие люди, некоторых она уже и вспомнить не могла. Они бессовестно бродили по душе, оставляя за собой грязные следы, которые едва начинали исчезать, как их месте тут же появлялись новые.

Недели две они с Ярым охотились на призраков и уничтожали их, разрушали преграды, оттирали сомнения, сжигали обиды, высушивали подозрительность, выветривали прочно въевшуюся озлобленность, и после многодневных трудов остался последний червячок сомнения, мечущийся по ослепительно-белому пространству — Лиза наступила на него ногой, и он с хлопком исчез.

И с этого момента в душе поселилась небывалая легкость, умиротворение и счастье.

— Лиза, ты ведь можешь отказаться. В любой момент. Это рискованно. Опасно, — в который раз подумал Рон, глядя на рыжую лисицу. Ему нравилось, что можно обращаться к Лизе молча — это будоражило его.

— Нет, Солнце. Могу, но не хочу. Смотри, красиво получилось?

Рональд вздохнул. Он выглядел прекрасно. Раздет по пояс. Взрослее, лет на пять. Возмужалый. Не бегающий, серьезный взгляд. Его хотелось трогать и никогда не выпускать. И сегодня от него душу кололо не так сильно, как, например, вчера. И не жгло яростью, как в первый раз, когда она, собравшись с духом, все рассказала, от и до. Он разозлился не на нее. Не на то, что обречен на роль пожизненной сиделки. На Ярого. На всю жизнь в целом. На несправедливый мир. Его трясло от злости. Но время шло. Он успокаивался. Смирялся. Теперь на смену гневу пришли сомнения — а справится ли он с возложенной задачей? А сможет ли сделать так, чтобы ей было хорошо? Лизу смущали его мысли. От них она влюблялась в Рональда сильней. Она просила их закрыть — его же просьба возмущала, он искренне считал, что не имеет права что-то от нее скрывать.

Рон вытянулся на траве, погладил сочный стебель солнечной герберы. Лиза еще не научилась тщательно продумывать миры, и трава внутри нее была похожа на ковер, такой же мягкой и пушистой, а небо было без облаков, просто голубое.

— Красиво, да. Как та гербера из первого букета.

— Она не простая. Спроси ее о чем-нибудь.

— Ну, хорошо. Привет, — колкость совсем прошла. Рональд отвлекся, сосредоточившись на тщательно продуманной гербере.

— Привет, — мелодично пропел в ответ цветок.

— Ах… — потерял дар речи Рон. Лиза сидела рядом и сияла от его восторга. От вида округленных синих глаз. Она три дня смотрела на цветы в саду, трогала их и запоминала, тренировалась, сделала отличный образ и научила говорить, и, глядя на реакцию Рональда, радовалась, что не зря старалась. — Ах-ха!.. Не может быть! Я так всегда хотел, чтобы цветы мне отвечали, — счастливо улыбнулся он. Сел, переложил лисицу на колени, погладил огненную шерсть. — Спасибо. Это так волшебно.

— Хочешь тоже что-нибудь создать?

— А можно?

— Можно. Только я не пробовала ни разу. Давай, ты думай, а я на тебя настроюсь.

— А о чем думать?

— Лучше всего получается то, что ты очень хорошо знаешь. Детально. Тогда образ получится настоящим.

— Хм… ну, хорошо.

Он пересадил лисицу на траву, сам выпрямился, сел в позу лотоса и закрыл глаза. Лиза настроилась на поток мыслей и, начиная с низу, воссоздала образ. Сперва новые блестящие туфельки, она их помнила — в них так неудобно было бежать, они скользили подошвой по влажной гальке; потом подол зеленого платья, которое она больше никогда не надевала, забросив в дальний угол шкафа; маленький живот, тогда еще едва заметный; декольте, украшенное атласной лентой салатового цвета; золотые волосы, спутанные, потому что она не спала всю ночь и не могла их расчесать; испуганные глаза, как два огромных изумруда; щека, с багровым синяком — но он почти не выделялся на фоне ослепительно яркого цвета. Прекрасный образ, продуманный до последних мелочей, до каждой волосинки, реальный, настоящий, так тщательно можно запомнить только то, что произвело огромное впечатление, что для запомнившего очень много значит. Она сама. В тот самый день, когда впервые увидела Рона.

Лиза только сейчас заметила, что плачет.

— Дом дозреет к двум-трем годам. Ваши оболочки рождаются слишком незрелыми. Тогда ты сможешь полностью прийти в себя. Держи, — Кот дал в руки стопку книг, прихваченных с собой.

— Что это?

— Знания. Мне они больше ни к чему. Здесь все о свойствах предметов и живых существ. Они тебе помогут четче представить реальный мир. На их основе легче придумывать свое. И вот это возьми, — еще одна книга легла на стопку. — Тут все, что я успел узнать о вашем мире. И вот это забери. Тут сила воли и терпение. Вот еще, — подмышку втиснулся тонкий сверток. — Управление временем. Вынес отдельно. Отсчитывай секунды как минуты, потом как часы, потом как дни. Пока дом не дозреет.

— Да-да. Я помню тот урок.

— И вот. Настойчивость. Удержишь?

— Удержу, — Лиза не чувствовала веса стопки, хотя она получилась высокой и большой.

— Тогда возьми еще талант. У меня один. Актерский. Но очень развитый.

— Спасибо.

На вершину стопки легла кукла-марионетка. Прижимая подарки к груди, Лиза посмотрела на Ярого. На сердце было тяжело.

Неловкая пауза затянулась.

— Ярый… там, схватки. Усиливаются.

— Да. Надо торопиться.

И никто не сдвинулся с места.

— Котик…

— Нет, девочка. Не надо. Я не люблю прощаться.

— Я буду по тебе скучать.

— Я тоже буду.

— А еще… еще, хочу, чтобы ты знал, хотя ты и так все знаешь, но мне надо проговорить словами вслух. Ярый, ты был прекрасным мужем, и я тебя люблю. Не так, как Рона, а как-то по-другому, но люблю. Мне так не хочется, чтобы ты уходил.

— А я хочу уйти.

— Я знаю, — задрожала девушка. Стопка накренилась в руках. Он шагнул вперед и выпрямил ее; убавил рост до роста Лизы. Лицо напротив разгладилось, помолодело. Теплый взгляд вводил в приятный транс.

Подчиняясь его воле, девушка заворожилась. Он светился от счастья, и никогда еще не был настолько красивым.

— Тебе пора.

— Прощай, — прошелестела Лиза, чувствуя, что пропадает. Пространство померкло и исчезло, ее затягивало в другой дом — но, уже на грани перехода, она расслышала его последние слова:

— И, девочка. Лиса. Спасибо.

Рональду иногда казалось, что она умерла. Что Ярый обманул их, обвел вокруг пальца, получил то, что хотел, нагло подставил Лизу, убил ее и убрался восвояси. А они остались. Вдвоем. С чужим ребенком.

Но потом гнал прочь плохие мысли и возвращался в реальность. Привязывал ребенка к себе и шел в сад, где настроение все так же повышалось, как и много лет назад. Он показывал Лисенку герберы, желтые, много-много маленьких подсолнухов и больших ромашек. Ребенок тянул к цветам руки и что-то лепетал. А Рональд смотрел на него и не мог поверить, что где-то там, глубоко внутри, находится она.