Находясь уже на грани между сознанием и беспамятством, девочка ощутила сильный толчок. Сердце скакнуло в груди, а ремни перестали давить. Снаружи послышался ровный гул. Глянув на экран, Кызя увидела, что падение резко замедлилось. Как ни готовилась она к скорой гибели, но бесконтрольная радость все-таки полыхнула в душе. Сколько ни говори себе, что умирать совсем не страшно, что смерть может быть единственным избавлением от бед и страданий, но человеческое естество, изначально призванное к жизни, не обманешь.

«Значит, буду жить, – равнодушно подумала Кызя. А вот плакать она себе запретила. Решила, что будет страдать молча. – И потом, – опомнилась она, – с чего я взяла, что Хепсу больше нет? Его нет рядом, но это не значит, что его нет вообще! Что ж, буду его ждать. Ждать и искать!» У жизни вновь появился смысл, и девочка сразу приободрилась.

Внизу уже ясно можно было различить коробки домов. Странных домов, словно недостроенных, – без крыш. Между ними и в них копошились крохотные человечки, с каждым мгновением становившиеся крупнее. Вот уже стало возможно различить, что люди эти голые, только вокруг их бедер виднелись повязки. Многие стали задирать головы, услышав подозрительный гул с неба.

Кызя видела, что капсула снижается на свежевспаханное поле, и к этому полю уже ринулось большинство обнаженных людей.

«Ой-ей-ей! – подумала Кызя. – Куда это меня занесло? Не разорвут ли меня сейчас эти голые дикари?»

И вот тут-то ей стало страшно. По-настоящему: до дрожи, до холодного пота. Страх этот, не рациональный – скорее, первобытный, животный, захватил ее полностью, не оставив в сознании ни малейшего лучика здравого смысла. В самом деле, неужели так уж смогли напугать совсем не глупую, да и не такую уж маленькую девчонку какие-то полуголые люди? Да, возможно, некая опасность от них могла исходить, но реакция Кызи на предполагаемую угрозу явно этой самой угрозе не соответствовала… Скорее, она послужила лишь толчком для взвинченного до предела последними событиями рассудка, чтобы сорваться ему в пучины почти самого настоящего безумия.

Девочка закричала, истошно и жутко, срывая с себя защитные ремни. Она извивалась всем телом, молотила ногами так, что сорвались один за другим оба белых сапожка… Освободившись наконец из страховочных пут кресла, Кызя прыгнула с него и заметалась по кабине, точно дикий зверек в клетке. Только клетка эта была слишком уж тесной, так что девочка сразу налетела на кресло Хепсу и повалилась на пол, взмахнув руками. При этом она больно ударилась ладонью о маленький пульт, выступающий сбоку от кресла, и случайно нажала единственную на этом пульте кнопку…

Старый умник Зомрот предусмотрел эту кнопку для того, чтобы пилоты, оказавшись «за краем неба», смогли отключить устройство возврата, если будут находиться в сознании, с тем, чтобы потом развернуть корабль самим, когда они сочтут это нужным. Не предусмотрел он лишь одной ситуации (что и понятно, ведь доработку делали в спешке, накануне старта): если разворот совершит автоматика, что будет, если позже, придя в сознание, пилоты все-таки нажмут эту кнопку?

А случилось то, что при нажатии на эту злосчастный пупырышек после того, как устройство разворота давно сработало, произошло не отключение его (ведь оно и так уже было отключено), а включение.

Двигатели взревели уже у самой земли. Подбежавшие близко люди, обожженные раскаленным воздухом, – хорошо, что не самим выхлопом пламени! – закричали от страха и боли, падая на горячую землю. Прочие же, не успевшие достичь опасной зоны, на мгновение замерли, закрыв уши ладонями от невыносимого рева двигателей, а потом кинулись врассыпную, прочь от страшного места.

Капсула же, сжигая остатки топлива, совершив крутой разворот, по пологой дуге понеслась в сторону леса.

Кызе повезло, что систему мягкой посадки умники все же разрабатывали не впопыхах. Датчики, отреагировав на повторное снижение и недопустимо высокую при этом скорость, послали новый сигнал торможения, и двигатели успели выровнять капсулу и фыркнуть последней струей раскаленного пламени, пока баки не опустели окончательно и капсула, ломая ветви деревьев, чем еще затормозила падение, рухнула в кустарник подлеска. Девочке повезло: не будучи пристегнутой к креслу, ее швырнуло при ударе спиной о гладкую стену, а не о то же кресло или выступающие вспомогательные пульты. При этом она умудрилась ничего себе не сломать, получив лишь сотрясение мозга, приложившись к стенке капсулы затылком, и сразу лишилась чувств.

Сознание возвращалось к ней тяжело. Самым трудным оказалось открыть глаза; шевельнув веками, Кызя громко застонала от резкой боли в голове. Но когда ей это все же удалось, стало только хуже – девочка ничего не увидела. «Я ослепла, ослепла!» – хотелось крикнуть ей, но, дернувшись в панике кверху, голова взорвалась таким новым болевым зарядом, что не только закричать – застонать Кызя уже не смогла.

Она медленно, словно наполненный до краев открытый сосуд, опустила голову на пол и, лишь коснувшись затылком прохладного металла, позволила себе издать слабый стон.

Полежав, не шевелясь, достаточно долго, Кызя немного свыклась с этой постоянной, но все-таки не разрывной болью и понемногу стала соображать, где она и что с ней случилось.

«Я упала, – вспомнила девочка, – упала в капсуле к этим жутким голым дикарям!.. Нет… я успела от них улететь… Как? Почему? Куда? Где я сейчас? Почему я ничего не вижу?»

Словно в ответ на последнюю мысль, в кабине на долю мгновения мигнул синий свет… через какое-то время еще… Помигав так несколько раз, свет наконец-то зажегся и больше не гас. Аварийное синее освещение было предельно тусклым, но Кызя была сейчас рада и ему. По крайней мере она убедилась, что со зрением у нее все в порядке. Попробовала пошевелить руками и ногами: те тоже ее слушались, хоть голова и запротестовала против подобных движений новым приступом боли, хоть и не такой острой, как поначалу. А вот когда девочка решилась приподнять голову, та вновь напомнила ей, что такое настоящая боль.

И Кызя тихонечко заплакала от боли и бессилия, а еще оттого, что нарушает этим плачем данное самой же себе обещание никогда больше не плакать. Но слезы на этот раз не были продолжительными и бурными, и они ей помогли. Отплакавшись, девочка почувствовала, что голова стала болеть чуть меньше. Может, ей это только показалось, может, она и впрямь немного привыкла к боли, или сработало самовнушение, но, во всяком случае, ей удалось доползти до люка. А вот открыть его – не смогла. Не потому что не хватило сил – достаточно было всего лишь набрать на двух кнопочных панелях комбинации из трехзначных чисел, – а потому что электроника замка вышла из строя при посадке. Но Кызя не успела осознать, что оказалась в ловушке, – она вновь выбыла из мира чувств, боли и рассудка.

Первым до разума достучалось обоняние. Впрочем, другим чувствам пока нечего было делать. Глаза девочки были еще закрыты, стояла полная тишина, не было ни жарко, ни холодно…

А запах был довольно сильным. И скорее приятным, хоть и незнакомым. Впрочем, похоже, что в основе своей он содержал цветочный аромат – терпкий и в то же время сладковатый, бодрящий, но и успокаивающий одновременно.

Кызя хотела раскрыть глаза, но память о боли тут же вернулась к ней, и девочка даже задержала дыхание, испугавшись повторения мучительной пытки. И все же посмотреть, откуда в герметичной кабине взялся посторонний запах, очень хотелось. Ведь к этому моменту Кызя вспомнила все: и как опускалась капсула в толпу полуголых дикарей, и как она сама внезапно запаниковала; как спуск неожиданно сменился крутым прыжком в сторону леса… Потом падение, удар, темнота, боль, тусклый синий свет, снова боль, боль, боль!.. А потом… Что же было потом? Ах да, она доползла-таки до люка, набрала код… И что? Новое беспамятство?..

«Так это, наверное, пахнет лесными цветами и травами из раскрытого люка!» – догадалась Кызя и чуть приоткрыла веки. Сквозь опущенные густые ресницы пробился неяркий свет. Девочка открыла глаза пошире. Ожидаемой боли не было! Лишь чуть-чуть ныл затылок, но настолько слабо, что после недавних взрывов, выворачивающих наизнанку мозги, она не обратила на это внимания. И теперь уже смело распахнула свои огромные серые глаза. И расширила их еще больше от увиденного: никакой капсулы вокруг нее больше не было, как не было и леса!