— Как живется у нас? — приветливо спросил он.

— Привыкаю, — ответил Ильяс, изобразив на лице подобие улыбки.

Шумаф проводил Ильяса до кухни. Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, прошептал ему в самое ухо:

— Тебе, говорят, дадут группу динамитчиков. Потребуются крепкие ребятки, а людей ты не знаешь. Я посоветую. Наберем такую группу — хоть с самим аллахом в бой вступай.

«А ведь рядовой боец, — думал о Шумафе Ильяс. — Откуда у него звериная ненависть к Советской власти? Сам рвется туда, откуда большинство старается увильнуть. Динамитчик! Такой вот, не задумываясь, взорвет детский приют или лазарет, даст очередь по старикам и женщинам».

Возвращаясь в землянку, Ильяс уже по-новому смотрел на встречающихся бандитов. Кто вот этот, Аюб или Шумаф? Или и вовсе не определившийся, заблуждающийся? Об этом же думал и ночью. Как поведут себя они, когда начнут громить банду? Аюбы, конечно, поднимут руки вверх, а шумафы будут отбиваться до последнего дыхания.

Утречком, едва рассвело, заскочил Аюб.

— Ты не спишь, дядя Ильяс? — зашептал он. — Спасибо, спас мне жизнь. Не выдержал я, хотел ночью в аул сбегать. Понимаешь, по своему делу, с Бибой надо срочно потолковать. Обидел ее немножко, хотел сказать, что уже исправился. О наших делах бы намекнул, чтоб знала, что я теперь не зря торчу у Алхаса. Ты не бойся, ей можно доверить любую тайну. Пополз к одному проходу — часовой. Пополз к другому — еще один. Ушел спать. А сейчас узнал: этой ночью одного все-таки застрелили — хотел жену проведать…

— Примета среди буденновцев ходила, — откликнулся Ильяс. — Если человек избежал верной смерти, до старости доживет.

— Ой ли? — едва слышно выдохнул Аюб. — Сейчас должен в засаду идти — Алхас кого-то перехватить собирается. Чох со своими всадниками тоже готовится. Эх, дядя Ильяс, если б ты знал, как мне эти засады… Я-то палю в сторону, а остальные? Придумывай поскорее, как выбраться из этой поганой кучи.

Аюб ушел, Ильяс стал щупать больную ногу. Вдруг до него дошел смысл сообщения, сделанного Аюбом. Засада! Аюб с одной группой бандитов обстреляет ни о чем не подозревающих путников, а Чох со своими конниками довершит расправу. Лежать не мог. Но и не мог позволить себе броситься к Алхасу с уговорами: все уже в его мозгу стало на свои места, понимал, что для атамана его слова — пустой звук: Алхас — человек отпетый. И новая мысль заколотилась: а нужен ли красным бандитский «язык»? Может быть, Аюб прав: надо поскорее выбираться отсюда любой ценой, сообщить о Зачерии. Ведь от него ниточка может потянуться ко многим скрытым агентам. Один Сулейман чего стоит!

Думай, Ильяс! А как нога? Ильяс, осторожно касается больной ногой земли. Ничего, терпимо. Прихватив котелок, отправляется на кухню. В лагере необычно пусто, возле повара теснятся незнакомые люди. Получив свою порцию, Ильяс отходит подальше и начинает хлебать наваристый суп. Услышав конский топот, головы не поднимает. Не сразу до него доходит, что его зовут.

— Ильяс! — слышится снова. Это Шумаф. Взмыленный конь бьет копытами, с уздечки слетают хлопья пены. — Ильяс, очнись. Лекаря не видел?

— Нет, не видел…

— Влетит ему, гаду. Вот-вот бой завяжется, а его нет.

— С кем воевать будете? — сдерживая волнение, спрашивает Ильяс.

— А нам все равно, — хмыкает Шумаф. — Лишь бы рубить…

Повернув коня, он огрел его нагайкой и скрылся в чаще. Ильяс заковылял к своей землянке. Правый костыль то и дело задевал кобуру с наганом. Остановившись, передвинул ее на живот. Идти стало легче, но угнетала мысль, что теперь он и внешне похож на бандита — именно, так носили свои револьверы алхасовцы. Еще бы финку за пояс.

Улегся возле землянки. Тихое летнее утро, солнце угадывается за плотными кронами дубняка. Кое-где, нащупав щелочку в листве, пробиваются ласковые лучики, один подрагивает совсем рядом с Ильясом. К лучику осторожно приближается синица: очень уж он напоминает пшеничный колос. Ильяс не шевелится: вот сейчас доберется до него и долбанет своим серым клювиком. Вдруг Ильяс отчетливо расслышал характерный стрекот ручного пулемета. Очередь, еще одна. Длинная очередь. Винтовочные выстрелы, какое-то щелканье. Вскочив, приладил костыли и поскакал туда, где шел бой. Заметил впереди группу людей, бросился к ним. С опушки хорошо просматривалась дорога. Совсем недалеко отсюда родной аул.

Подойдя ближе, Ильяс приял, что. скоротечный бой уже кончился. Получилось, видимо, не так, как замышлял атаман. Перед Алхасом стоял Масхуд, имевший в свое время отдельную банду. Потеряв людей, он примкнул к Алхасу.

— Говори! — выкрикнул Алхас. — Говори, где люди?

Масхуд молчал, со лба его стекала струйка крови.

— Лекарь! Что у него?

Фельдшер Степа неторопливо приложил ко лбу Масхуда тряпку.

— Царапина, — пренебрежительно и с какой-то гримасой на лице бросил он.

— Где твои люди? Кто с тобой был? — повторил вопрос Алхас на этот раз негромко, но угрожающе. — Где оружие?

— Аюб и Татлюстен были, — пролепетал Масхуд. — Оба убиты. Помочь им уже нельзя было, и я бросился, за подмогой…

Окончания фразы Ильяс не расслышал. Что-то толкнуло его к кустарнику, в котором только и могла скрываться засада. Бежал, почти не опираясь на костыли, в мозгу словно дятел долбил: убит, убит… Вот и реденькие подстриженные пулеметной очередью кусты. Аюб лежит лицом вверх, на сером, залитом кровью бешмете чернеет небольшая пробоина. Юноша хрипит, пытаясь что-то сказать. Жив! Надо спасать. Он рвет на полосы новую рубаху, поднимает раненого и вдруг замечает, что тот наблюдает за его действиями: очнулся и узнал земляка, даже улыбнуться пытается. В горле у него что-то булькает, клокочет, изо рта вырывается кровавая пена. Слов не разобрать.

Ильяс задирает мокрую от крови рубаху Аюба, обнажается худое, костлявое тело. На груди, слева, зияет пулевое отверстие. Заткнув его клочком материи, он накладывает повязку. Глаза юноши снова открываются. Он тщетно пытается что-то сказать.

— Поживем еще, — бормочет Ильяс, соображая, как бы приподнять паренька одной рукой. Тогда второй он обопрется о костыль и дотащится до аула. Меджид-костоправ — вот кто сейчас нужен. Удержать раненого одной рукой он не может. Остается одно — взвалить на себя и ползти на четвереньках.

Но тут раздается топот. Рядом кто-то соскакивает с коня.

— Жив? — гремит голос Алхаса. — Степка!

Над Любом склоняется фельдшер.

— Последние хрипы… — роняет он. — Чуть бы пораньше…

Оттолкнув фельдшера, Ильяс приподнимает голову Аюба. С ужасом видит: глаза юноши тускнеют…

— Забрать убитых! — слышит он команду Алхаса, — Дать Ильясу коня.

Кто-то помогает Ильясу сесть в седло, подает костыли. Жалость к парнишке рвет сердце. Может, лучше было бы Аюбу минувшей ночью попытать счастья?

На площадке возле кухни Ильяс спешивается, Шумаф подхватывает повод, помогает ему стать на костыли. Только теперь Ильяс замечает, что здесь затевается нечто вроде судилища. На скамье у стола, под дубом, где обычно обедает начальство, сидит Алхас. В сторонке, уже под охраной — Масхуд. Чуть подальше, держась за стремя коня, стоит с перевязанной головой Чох. Ерофей и еще несколько начальников жмутся тесной группкой неподалеку от Алхаса.

— Подойди-ка сюда, Ильяс, — отрывисто произносит Алхас, указывая рукоятью нагайки на группу, где стоит Ерофей. Ильяс проковылял на указанное место. Бандиты расступились, расчистив ему место рядом с Ерофеем.

— Масхуд! — негромко позвал Алхас. — Дерьмо собачье…

Бандиты, конвоировавшие Масхуда, подтолкнули его к атаману.

— Гранаты были?

— Забыл…

— Трус! Дерьмо! Выбросил, когда улепетывал. Где его гранаты?

Кто-то подает Алхасу четыре лимонки без запалов.

Свистит нагайка, Масхуд сжимается под ударами, втягивает голову в плечи. Алхас бьет не спеша, перемежая удары такими же хлесткими репликами.

— Как заяц скакал через поле… — Удар. — Людей бросил… — Удар. — Не помог раненому, шакал… А Чох где?