— С Максимом не опасно, у него лимонки.

Но Фатимет неумолима: не пущу, и все.

— Меня-то чего беречь? — улыбается Максим. — Уж по мне никто не заплачет.

Фатимет пытливо вглядывается в глаза русского. И впервые в жизни, сам не зная зачем, Максим начинает рассказывать; как прощался с женой, как получил из родного села короткую весточку, от которой чуть было не помутился разум. Фатимет кусает губы.

— А сколько твоему сыну было бы теперь? — спрашивает Казбек.

— Десять. — Максим поднимается. Никогда ни с кем не говорил о том, о чем заговорил сейчас с незнакомыми людьми. Ему неловко: могут подумать, будто он всюду душу наизнанку выворачивает.

— Максим! — предлагает Казбек. — Пошли сейчас перемет посмотрим.

К реке идут молча. Время от времени переглядываются. Наверное, сходны их мысли. Одновременно улыбаются и разом вздыхают. Максим — по-детски, сокрушенно, Казбек — по-взрослому, с надеждой. Вот и река. А что, есть еще в Афипсе рыбешка, кое-что болтается на крючках. Казбек натягивает веревку, Максим вплавь снимает с крючков уклеек, разную мелюзгу. Потом отдыхают под чинарой.

— Максим, а почему Битлюстен комиссаров не любит? — нарушает молчание Казбек.

— Сколько теперь земли у Битлюстена?

— Шесть десятин, наверное…

— А раньше? До передела сколько было?

— Ой много…

Максим поясняет, как может. Кажется, Казбек что-то понял.

— А отец, знаешь, какой богатый… Я подсмотрел, чего только у него нет. И зачем ему столько?

Как ни старается, не может Максим растолковать, зачем люди копят деньги: этого он и сам не понимает. Наверное, больные. Жадность, скопидомство — болезнь. Как пьянство или сыпняк.

Казбек все спрашивает и спрашивает. Максим все отвечает и отвечает. Казбек рад — ведь у отца на все один ответ: «Не до тебя». Впрочем, Казбек задает вопросы не только для того, чтобы узнать новое, но и проверить собственные догадки.

— Послушай! — Казбек вдруг загорается. — Ты где живешь?

— В Екатеринодаре. Теперь уже в Краснодаре. Запомни адрес: улица Екатерининская, дом двадцать пять. В любое время буду рад видеть тебя.

— У тебя целый дом? Двойной? И двор?

— Нет, Казбек, у меня комнатка. Маленькая. Снимаю у старушки. Но тебе там всегда место найдется.

— А мамке? Я без нее никуда: совсем с тоски пропадет. И так все плачет и плачет. Думает, не вижу. Я все вижу. Только никуда она не поедет. Как на цепи сидит…

— А что, — соглашается Максим. — Приезжай с мамкой, и ей место найдется. Ну, сынок, пора домой, — обрывает себя Максим. — Пошли, а то болтаем всякие глупости.

Казбек молча плетется за Максимом. «Отчего же глупости? — недоумевает он. — Так все хорошо придумали, и на тебе — глупости».

А до Максима вдруг дошло, что не случайно сорвалось у него с языка это приглашение. Где-то подспудно, в тайниках души, вызрела мысль и неожиданно для него самого объявилась. И не диво — очень уж приглянулась ему Фатимет, слишком уж сходны их горемычные судьбы, оба страдают от одиночества, житейской мерзлоты. Мысль о возможном счастье захватывает его. Он представляет Фатимет в своей комнате, улыбается своим видениям. Но тут же лицо его тускнеет. Время, проведенное в Адыгехабле, научило: как бы туго ни пришлось адыгейке, не сделает она и шага от своего очага.

Казбек увязывается за Максимом, когда тот отправляется в сельсовет, и тихо слушает степенный мужской разговор. Собрание так собрание, Довлетчерий не возражает. Его брат Битлюстен говорит Максиму всякие приятные вещи. Казбека это удивляет больше всего — он ведь сам слышал, как Битлюстен кричал, что своими руками привяжет комиссара к хвосту лошади. У этого Битлюстена два лица…

Домой возвращаются затемно. Со двора доносится тихая песня. Они подсаживаются к бойцам.

Это тянет Петро. Ну и голос. Из дверей кухни выглядывает Фатимет. Даже Осман слушает, приоткрыв рот. Впрочем, он, кажется, попросту зевает. Так и есть. Не под силу старику с молодыми тягаться. Чтобы подзадорить бойцов на работе, он явно перенапрягся. «Так можно и пуп надорвать», — думает Осман, плетясь к постели.

Бойцы долго поют. Казбек слушает. Приткнулся к Максиму и посапывает от удовольствия. Наконец песня смолкает, все расходятся.

Максим долго ворочается в постели: думы о Фатимет гонят прочь сон. Конечно, он был бы с ней счастлив, но имеет ли право вмешиваться в ее горькую судьбу? Противоречивые мысли будоражат душу. Поначалу Максим отвечает уверенно: имеет! На то и революция, чтобы простому человеку легче дышалось. Но он знает: адыгейская женщина живет в замкнутом кругу предрассудков, то, что кажется естественным ему, она считает диким и невозможным. С тем и засыпает. Просыпается от какого-то шороха. Открывает глаза — в дверях стоит Фатимет.

— Пора на рыбалку, — еле слышно шепчет она.

Максим поднимается, Фатимет пугливо отскакивает.

— Не бойся меня, Фатимет, — шепчет Максим. — Подойди.

— Нельзя, — выдыхает Фатимет. — Нельзя, у меня есть муж.

— Фатимет, я не дотронусь до тебя, — произносит Максим. — Подойди, выслушай меня. И верь, я никогда тебя не обману.

Фатимет, колеблясь, делает шаг вперед.

— Пусть не пугают тебя мои слова, подумай над ними. Твоя история мне известна, тебя обманули, исковеркали жизнь. Но теперь другое время. Бери Казбека, приезжай в город, мы поможем тебе устроиться. Грамотная адыгейка — находка для любого учреждения. А там и в личной жизни перемены произойдут. — Последние слова он произносит с выразительным вздохом.

— Ах Максим, что я делаю, мне и слушать тебя нельзя. — Фатимет бесшумно исчезает. Через несколько минут появляется Казбек.

— Ты уже встал? А я пришел будить тебя, мама велела.

С рыбалки возвращаются лишь к обеду. Едят все вместе в просторной беседке: бойцы, Максим, Осман с сыном. Едят не спеша. После обеда — собрание. Осман прикидывает в уме, как бы уговорить Максима не брать туда солдат. И вдруг давится куском — на пороге появляется мужчина с холеным скуластым лицом и буйной шевелюрой, на нем новенькая черкеска, гимнастерка застегнута на все пуговицы. Гость добродушно улыбается.

— Всем друзьям моего дядюшки Османа салам алей- кум! — говорит он. — Друзья Османа — мои друзья. Простите, вынужден оторвать дядю на минуту. — Гость, поклонившись Максиму, отходит.

Осман явно в затруднении, он медлит. Подать бы знак Максиму, а уж потом выйти. Нет, нельзя, Максим уедет, а человек с холодными узкими глазами явится, и тогда замечательные золотые монеты, все его драгоценности потеряют хозяина. Он выходит, но тотчас же возвращается с гостем.

— Мой племянник Заур! — произносит он каким-то сиплым голосом. — Из Тахтамукая…

Заур протягивает руку Максиму, усаживается рядом с ним и принимается за еду. При этом успевает говорить. Он рад, что попал на собрание, оно его очень интересует, тахтамукайцы не особенно активны. Если командир не возражает, он посидит на площади, послушает.

— Пожалуйста! — Максим поднимается.

Тотчас перестает есть и Заур. Он ощупывает Максима взглядом своих немного выпуклых карих глаз, вместе с ним выходит из беседки, не умолкая ни на миг. Заур очень рад, что Максим — бывший конармеец, он бы и сам пошел в Красную Армию, если бы не проклятые беляки — мобилизовали! Пришлось послужить. К счастью, вовремя дезертировал.

Они проходят мимо кухни. Фатимет стоит в дверях, она чем-то испугана. Максиму ясно: это имеет отношение к гостю. Что случилось? Спрашивать смешно: ведь она — чужая жена, и только. Зато Заур нежно улыбается тетушке.

— Не расстраивайся так, Фатимет, все обойдется как нельзя лучше, — утешает он хозяйку. — Скоро снова загляну к вам.

Фатимет не отвечает. Максиму кажется, будто она хочет что-то сказать. Приотстать? Неудобно. Тем более что Заур все равно не отвяжется. И по улице Заур идет рядом с Максимом, они оживленно беседуют. Оказывается, этот фельдшер — полезный парень, он долгое время состоял при штабе самого Улагая. Максим подробно расспрашивает его. Как Улагай выглядит? Почему не ушел вместе с Султан-Гиреем? Какие у него могут быть силы? Где Улагай, по мнению Заура, может находиться? Заур отвечает на вопросы, неопределенно, но вполне серьезно обещает: