— Ильяс! — В голосе Кемаля проскальзывает обида. — Понимаю, не достоин доверия. Но ты не гони меня, понял я уже, что не той дорогой иду, да не знаю, как свернуть с нее. Мне не веришь, моему отцу поверь…

Искренность Кемаля уже почти не вызывает сомнений.

«Надо решаться, — приказывает себе Ильяс. — Парень вроде бы осознал… Конечно, риск есть, но другого помощника не найти».

— Не обижайся, Кемаль, что не сразу душу перед тобой распахиваю. Теперь могу сказать: верю! Мысль у меня одна…

Они долго шепчутся. Уславливаются без особой нужды не встречаться. Расходятся в приподнятом настроении: каждый знает, что ему делать.

Возвратился Шеретлуков, сообщил подробности разгрома алхасовской засады. Улагай не дослушал:

— Знаю. Им это пойдет на пользу, поймут, что без офицеров могут воевать только с ночными сторожами.

— Не это главное. У Салеха хранились три пулемета, два остались в ауле. И винтовки. Создана караульная полурота, командует ею небезызвестный тебе Мурат.

Крым-Гирей предложил немедля, пока не начались основные бои, силами Алхаса разгромить адыгехабльский отряд.

— Я все осмотрел на месте. Умело действуя, выманим красных из аула, подведем под огонь станкового пулемета и отрежем дорогу назад. Отряд Мурата нужно уничтожить полностью, после этого и другим не захочется связываться с большевиками.

Улагай одобрил предложение, но со сроками не согласился.

— Лучше всего навести удар в момент общего восстания. Это будет эффективнее, да и помощи им не окажут. А пока не вредно связаться с Муратом, он был храбрым воякой.

Возбуждение, предшествующее большим событиям, нарастало. Но дни проходили за днями, а врангелевский десант не появлялся.

Важные новости привез Ибрагим, возвратившийся от Османа. Довлетчерий уверял, будто красные начали охоту на Улагай. Возглавляет ее Максим Перегудов, тот самый, который разделался с засадой. Ибрагим рассказал о своем знакомстве с Максимом, о собрании, о внезапном отъезде всей группы.

— Зря рисковал, — заметил Улагай. — Безрассудство!

— Надо было познакомиться с охотником, — возразил Ибрагим. — Теперь мы можем поменяться местами — охотником стану я. Раз обещал Максиму, что покажу ему полковника Улагая, то хочу сдержать слово как настоящий адыг.

Улагай недоверчиво прищурился: выйдет ли?

И вдруг как снег на голову новое сообщение: в аулах прошли выборы делегатов на съезд горцев Екатеринодарского, Майкопского, Баталпашинского, Лабинского и Туапсинского отделов, в тот же день делегаты отправились в Екатеринодар. 11 августа съезд начал работу, а через два дня Улагай получил пакет, на котором красным карандашом были нарисованы три больших креста. Это значило, что пакет должен быть доставлен самым срочным порядком. Гонец ничем не рисковал: в пакете оказалась перепечатанная на машинке копия первой резолюции съезда. Улагай впился в нее глазами. Руки его дрожали: «Пока мы тут точим ножи, они объединяются».

«Обсудив вопрос о мерах борьбы с бело-зелеными бандами, — прочел Улагай, — съезд постановил обратиться от имени трудовых горцев к тем из черкесов, которые принимают прямое или косвенное участие в бело-зеленых бандах, с предложением немедленно добровольно вернуться в свои аулы, предупредив, что в противном случае принимающие участие в белых отрядах будут объявлены врагами черкесского народа и с ними будет поступлено как со злейшими врагами»[5].

Улагай вытер со лба пот, передохнул и продолжал чтение:

«В частности, съезд принял к сведению заявление представителей Советской власти, что в случае добровольного возвращения и явки к органам власти не только рядовые участники, но и главари, вроде Улагая…»

Улагай поперхнулся, бумага запрыгала в руках. «Выдержка, Кучук, выдержка», — одернул он себя и дочитал:

«…но и главари, вроде Улагая, будут, безусловно, прощены и им гарантируется полная личная неприкосновенность».

«Главарь!» — фыркает Улагай. Он расхаживает по комнате, не обращая внимания на стоящего в дверях Ибрагима. Вдруг рядом с адъютантом появляется один из его самых доверенных связных — Сулейман.

— Началось! — выпалил он. — Высадились!

Началось! Улагаю вдруг стало трудно дышать.

— Подробнее, Сулейман, — едва выговаривает он.

— Вчера утром в районе станицы Приморско-Ахтарской началась высадка десанта. Белые части быстро продвигаются вперед. С самолетов сброшены листовки — обращение к населению. Десантом командует ваш земляк и родственник генерал Улагай.

«Перст судьбы! — думает Улагай. — Когда-то наши дорожки скрестились, и я был отправлен в город. Теперь мы снова движемся к одной точке. Кто знает, быть может, и я въеду в Екатеринодар генералом». Он наклоняется к Сулейману:

— Адиль-Гирей не вернулся?

— С Адиль-Гиреем не все в порядке. Мне удалось встретиться с казаком, который их сопровождал. Полковник Бабийчук попал к красным, а Адиль-Гирей успел сесть в лодку. Кажется, ранен.

— С Рамазаном не говорил?

— Никак не выберу момент. То он в отъезде, то я.

— Ты просто трусишь, Сулейман. Не верю я в этих идейных товарищей. Рамазана беру на себя. Пусть Зачерий доложит, куда направится Рамазан, перехватим.

Улагай приказывает Ибрагиму позвать Шеретлукова.

Через час Шеретлуков вскакивает на коня. Началось!

Бессонная ночь. Утром новое донесение: высадка продолжается, части генерала Улагая заняли Ольгинскую. Кучук не отходит от карты. С карандашом в руках подсчитывает возможности врангелевского флота, прикидывает темпы высадки и наступления, намечает рубежи и даты. По его подсчетам, к 19 августа головные части должны захватить Тимашевскую: отсюда прямая и почти открытая дорога на Екатеринодар.

Теперь самое важное — выбрать правильный час. Выступишь раньше — могут раздавить, выступишь позже — не оценят. Но пока что торопиться нет нужды — десантники продвигаются крайне медленно, идут тяжелые бои. Похоже, что Врангель вывалил все, что было предусмотрено, с обозом даже помещики прибыли. Только и ждали их тут…

Улагай понимает: основная ставка Врангеля — на казачество, на Фостикова, на банды, на него, Кучука Улагай. Всем приказано выступить в момент высадки — тогда у красного командования не хватит ни сил, ни умения, оно распылит войска, не сумеет оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Но… никто не выступает. Многочисленные казачьи банды, притаившиеся в плавнях, чего-то выжидают. Не может же он со своей небольшой группой начинать первым.

Снова появляется Сулейман — привез подробную информацию о последних днях работы горского съезда и заключительную резолюцию, принятую 15 августа, уже после начала высадки десанта. Улагай пробегает ее глазами. «И тут не утерпели, снова лягнули копытом». В нем закипает ненависть.

«Съезд единодушно заверяет, — с издевкой читает он, — что горцы приложат все усилия к тому, чтобы не только не поддержать бело-зеленые банды, но и действительно бороться с ними. Всех же участников этих банд, если они не явятся добровольно на зов власти в ближайшие дни, мы, черкесы, объявляем изменниками народа и поступим с ними как с врагами трудового народа».

Сулейман молча ждет. Понимает: в эти минуты решается нечто важное, быть может, самое важное в их жизни. Делается шаг вслепую. Впереди, может быть, сказочная жизнь: народ — ишак, а они — всадники. Но… впереди может оказаться и пропасть. Что ж, игра идет крупная, а трус в карты не играет.

Улагай наливает в стакан сельтерской, залпом выпивает. Надо успокоиться и еще раз подумать. А что думать? Момент настал.

— В Екатеринодар, добрый вестник! Передай Зачерию, пусть готовится к моему приезду. А тебя ожидаю с новыми радостными сообщениями. Твое имя возглавит список награжденных.

Сулейман козыряет командующему и — налево кругом: как-никак бывший сотник белой Кубанской армии. Ему подают свежего коня, он вскакивает на него, нажимает шенкелем и, не оглядываясь, мчится вперед. А ведь порой и оглянуться не вредно. Оглянись Сулейман хоть на секунду, он остановил бы коня на всем скаку, ибо встретился бы с полным ненависти взглядом Ильяса. Да, Сулейман слышал, что Ильяс будто бы отличился в бою с засадой, но был уверен — доверия этот человек не заслуживает. Одно дело — держать его на мушке в банде, другое — пустить в штаб командующего. Оглянись Сулейман хоть на секунду, и пятеро девочек Ильяса остались бы сиротами. Но Сулейман мчится вперед, дороги минуты. Кто знает, может быть, и в Новороссийске уже высаживаются. Тогда Советской власти каюк. Тогда он войдет в Екатеринодар уже не сотником, не простым поручиком, а чином повыше. Уж он-то заставит этих ублюдков привести свое имение в порядок…