У той, что прохаживалась у входа в метро, еще сохранялись следы хорошего воспитания.

– Добрый вечер, сударь, – сказала она, когда я проходил мимо.

– Добрый вечер, сударыня, – сказал я, но не остановился. Разыскивал я другую.

Передо мной тянулась улица Лавандьер – Сент-Оппортюн.

Порыв ветра обдал меня брызгами дождя. Похоже, его принесло от Дворца справедливости, который своими торчащими, как уши, башнями смутно виднелся по другую сторону реки. Я едва удержал шляпу и подумал, что лучше всего мне бы отправиться спать.

Для январской ночи было, пожалуй, не холодно. И все же подобные порывы ветра воспринимались куда менее приятно, чем в разгар лета.

Напрасно продолжал я внушать себе, что нахожусь на работе. Ведь мне лишь следовало дождаться, когда папаша Луи Лере, или Счастливчик – милое имечко! – вернется в свою гостиницу на улице Валуа. Конечно, предпочтительнее подобрать его до того, как он пропустит пару рюмок водки, – тогда он скорее внял бы голосу рассудка. Иначе бесполезно восстанавливать маршрут его любовных похождений или обегать бистро, где он может находиться. Но... я и сам любил шататься по улицам, когда тепло, или, по крайней мере, не так холодно для января месяца.

Сжав зубами чубук трубки, я наклонил голову, чтобы выглядеть как бегун, и рванул к защищенной от северного ветра улице Жана Лантье.

Несколько месяцев назад именно на этой улице девица по имени Габи протирала башмаки между двумя гостиничными подъездами. Может быть, она все еще там?

Здесь было чуть светлее, чем в середине туннеля. В густой тени я различил две женские фигуры.

Одна из них набросилась на меня, словно я сам Хан Ага.

– Габи здесь? – спросил я ее.

– Габи – это я, – ответила девица утомленным голосом.

– Блондиночка Габи, – уточнил я.

– Она больше не такая вот уже шесть месяцев, мой бесценный. Я сменила цвет своих кудрей...

– Могу я посмотреть на твою мордашку? Мне надо поговорить с Блондиночкой Габи. Не хотел бы ошибиться.

– Но раз я тебе говорю, что я – Габи, значит это я. И действительно, это была она. В коридоре одной из сомнительных гостиниц я рассмотрел ее довольно милое, но такое же анемичное, ни старое, ни молодое, болезненное личико.

– Ну, доволен? – спросила она. – Это на самом деле я?

– Да...

– Ну так что?..

– Держи, вот тебе тысяча франков[1] за потерянное время.

Без лишних колебаний и возражений она взяла бумажку и сунула за чулок, показав мне ноги, уже подвергшиеся варикозу. В этом не было ничего удивительного. Она была из тех путан, которые проводят больше времени на улице. Хорошая же обувь продавалась только в окрестностях улиц Сен-Дени и Комартен, где собирались шлюхи высокого полета. Это был другой мир для Габи, которая дрожала в прорезных туфлях с ремешками и в своем манто целиком из хлопка.

– Так что же ты хочешь услышать? – спросила она. Я сдвинул шляпу на затылок:

– Ты разве не узнаешь меня, Габи?

Она вздохнула:

– Ох, знаешь, вас столько!

– Меня зовут Нестор.

– Забавная кликуха.

– Вся моя. И я ищу забавного малого. Одного из твоих клиентов. По имени Луи, если он называл тебе свое имя, что, возможно, потому что он болтлив по природе. Довольно пожилой, деревенщина, хотя, если присмотреться, он выглядит не таким уж простым. Фраер из глуши. Лиможский обыватель, хотя по выговору этого и не скажешь. И не перестает болтать о родном городе. Раз в год пускается в загул в этих местах. И у него есть свои привычки... В прошлом году я его сопровождал. Да, в свободное время подрабатываю няней. Похоже, он снова здесь объявился, но мне никак не удается до него добраться. Теперь ты представляешь, о ком я говорю?

Ей не пришлось долго шевелить извилинами:

– Да, да. Представляю. Малый, который всегда выглядит так, словно ему все до лампочки?

– Точно.

– И ты еще спрашиваешь, помню ли я его!

– А что такое?

– Он добр и не привередлив. Таких бы побольше. И напрасно он пижонит и корчит из себя, как ты говоришь, странного типа.

– Сегодня вечером он не заходил к тебе?

– Нет, – вздохнула она. – Ни сегодня, ни вообще в последнее время.

– Ну, тем хуже. Для него, для тебя, для меня. И все же спасибо тебе, Габи.

– Не за что.

Она посмотрела на меня взглядом побитой собаки. Наверно, недоумевала, к чему этот допрос и не обернется ли он, в конце концов, тем, что очередная черепица упадет ей сверху на голову. Таких черепиц у нее ужеполный набор, хватит на крышу нормального размера. Крышу, которая была бы ей очень кстати на этой улице, где клиенты доставляли ей, конечно, меньше неприятностей, чем фараоны и непогода...

Неожиданно я почувствовал к ней жалость.

Наверное, из-за жуткой хандры, которая грызла меня с тех пор, как я шатаюсь по этим местам, где никогда ничего не происходит, где жизнь начинается только ночью. Да и чего ради здесь живут, черт возьми? ВДБ. Вся для брюха. Среди запахов туш и вырванных из земли овощей. И днем здесь не лучше. Лавки для трудового люда, если не сказать, для прислуги. Лишь к площади Пале-Руаяль начинаешь вдыхать менее гнусные ароматы, но там все портит близость министерства финансов.

А на набережных птицы заключены в клетках. Чирикают, тщетно взывая о помощи. Но не больше свободы и у птиц в Тюильри. Хотя оттуда они ни с места. А это всего лишь клетка покрупнее, в великолепном окружении, и только! Голуби нахально испражняются на каменных мужиков в нишах по улице Риволи, и на туристов, выходящих из Лувра с вытаращенными от восторга глазами. И все это вовсе не смешно, а скорее мрачно. Единственные развлечения – кражи из музейных собраний (Джокондаперед войной 14 года, Безразличныйперед войной 39, а в эти дни – перед какой? – портрет кисти Рафаэля), да и то они весьма обманчивы.

Как раз в тот момент, когда я намеревался прекратить поиски, я наконец-то обнаружил своего героя. Было два часа ночи. Он в одиночестве обжирался устрицами в "Полной Миске", неподалеку от Фонтана Невинных. В левом углу дальнего зала, подальше от шума и чужих глаз. Интуиция подсказала мне, что он находится именно в таком месте.

В строгом, почти черном пиджаке и брюках в линейку, он своим озабоченным видом напоминал одновременно депутата, ожидающего министерского портфеля, и приказчика универсального магазина. Но почему? Может быть, он с повышенной серьезностью относился к поглощению пищи? В нашу прошлую встречу я вроде бы не замечал у него такой черты. Впрочем, в остальном он был тем же. Приятная физиономия зрелого человека" не перезрелого (во всех смыслах этого слова), с чуть расплывшимися чертами, гладко выбрит, элегантно сед. Одним словом, выглядел прекрасно.

Я остановился перед его столом. Он сразу узнал меня. В его глазах мелькнул смех.

– Смотрите-ка! Нестор Бурма! – воскликнул он.

И добавил, развлекаясь от души: – Царь сыщиков, не так ли?

Я пожал плечами:

– Не совсем. Мне написала ваша жена.

– Как всегда... Похоже, с опозданием?

– Почтовики бастовали.

– Ах так! Ну что же, присаживайтесь, Бурма. Мы с вами теперь уже давние друзья, правда? Ведь мы встречаемся уже в третий раз?

– Совершенно точно.

Повесив на вешалку шляпу и пальто, я сел.

– Что-нибудь выпьете? – спросил он.

– Охотно. Зачем отказываться от добрых обычаев?.. Сохраним хотя бы некоторые из них. Вы понимаете намек, мой дорогой Лере? На этот раз вы мне не позвонили.

Я улыбнулся. Он ответил мне улыбкой.

– Подождите, подождите! Какая разница, если вы все равно меня нашли?

Он протянул мне меню:

– Устрицы, луковый суп или шатобриан?