На теле Земли уже есть два таких круга: в Австралии и Марокко. Имперцы расстреляли антигравы с орбиты. Это было довольно давно – лет восемь назад. С тех пор базы КОФ строили только вблизи крупных городов.

– Это не должно быть пустой угрозой, – вздохнул Барс. – В вашу решимость должны поверить. Несмотря на то, что вы никогда не исполните угрозы…

Волна мрачного, торжественного восторга приподняла Юльку, расправила ей крылья…

– Они поверят, – мрачно сказала Юлька. – Они нам так поверят… как никому ещё в жизни не верили…

За истекшие сутки ослепленная дивизия, по-настоящему не вступая в бой, потеряла двадцать три борта и двадцать восемь пилотов, причем большая часть их просто пропала – растаяла в небе… Из боев вернулись только четыре «Портоса» и один тяжелый «Медведь» – такой избитый, что непонятно было, как единственному уцелевшему пилоту удалось посадить эту неповоротливую махину.

Вернувшиеся докладывали: имперские фрегаты действовали группами по пятнадцать–двадцать кораблей, расположенными в три-четыре эшелона по вертикали – классической «этажеркой», – загребая широко: от верхних слоев атмосферы до радиационных поясов. Скорее всего они имели единственную задачу – вымести с орбиты, загнать в атмосферу, а ещё лучше – прижать к земле весь земной флот. И ещё похоже было на то, что командование имперцев раздобыло что-то покруче обычных визиблов и импульсной связи: эскадры фрегатов маневрировали слишком уж слаженно…

Приказ командования КОФ на одновременный удар всеми силами пришел в четыре утра; вылет был назначен на семь Гринвича, то есть на десять пулковского. База могла выставить двести восемь исправных тяжелых сторожевиков «Портос» и «Медведь», девяносто легких «Арамисов» регулярной дивизии – то есть с опытными экипажами, – и сто два учебно-боевых «Арамиса» Школы, на которые претендовали почти три сотни выпускников, оставленных для службы в Пулково. И ещё две тысячи триста гардемарин, не дожидаясь формального производства в мичмана (это должно было произойти только послезавтра), неслись в эти минуты на базы Сыктывкар-17, Неман, Лиепая, Орел, Янтарная, Ярославль-Главный – туда, где их ждали новенькие «Арамисы», наштампованные на заводах Т-зоны «Московия». Кораблики, предназначенные для их первого и скорее всего последнего боевого вылета.

Земля готовилась обильно плеснуть кровью во враждебное небо…

…Старший мичман Толик Севернов, по прозвищу Мохнатый, оказался в числе тех счастливчиков, которым удалось вооружить свой кораблик хронодинамической пушкой; после боя Саньки Смолянина это оружие котировалось по высшему счету, а пригодных к использованию орудий было мало – три десятка нераспакованных, ещё в заводской смазке, и двадцать четыре бэ-у, в том числе и побывавшие в ремонте. Толик знал, что оружейники базы у некоторых орудий вручную, надфилями, подгоняют шептала и заменяют смазку на более вязкую – потому что иначе случается застревание гильз. Но куда более важными для исхода боя были резонансные блоки, в которых (оружейники грызли локти) подкрутить что-либо было просто невозможно…

Задание – строй, сектор ответственности – было получено на общем инструктаже, таком быстром и нервном, что Толику с первой минуты стало ясно: инструктаж идет проформы ради, а суть дела – взлететь, жечь все, что горит, и бить все, что шевелится. Учитывая явную несоразмерность сил…

Он окинул глазами зал. Будет ли здесь кто-нибудь на вечернем разборе?

Толик давно не заглядывал в свой персональный журнал. Скорее всего у него завершалась личная четвертая сотня полетов. Этот наверняка будет последним. Он подумал так – и ничего не почувствовал. Все вокруг него казались взвинченными и какими-то дурацки-веселыми. Как слишком долго не засыпающие дети.

Они и были дети. Просто им можно и нужно было убивать других и умирать самим. А когда они чуть-чуть взрослели – кто-то раньше, а Толик вот подзадержался, – им этого делать уже было не нужно. Вернее, они не могли: визибл переставал работать как надо: и четкость пропадала, и скорость реакции, а главное – этот чертов прибор не то что в боевом, а в минимальном ходовом режиме иногда умудрялся выпить пилота-перестарка до донышка, до сухих корочек… Толик не видел Саньку после того, но он видел других, влетевших так же… и иногда чувствовал себя одним из них.

– Старшой! – Ему отчаянно заступил дорогу какой-то скуластый мальчишка. – Возьмите меня вторым! У вас же двушка!

– Отвали, – сказал Толик устало. – Зачем мне второй пилот? Будет просто каша…

– Возьмите, – сказал мальчишка. – Я же понимаю – это наш последний шанс.

– Точно, – хмыкнул Толик. – «Через полчаса те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым!..» Фамилия?

– Алан! То есть – гардемарин Табасов!

– Борт сорок шесть, стоянка…

– Я знаю, старшой! Спасибо!!!

Все равно, подумал Толик. Не сейчас, так завтра, при высадке десанта. Не завтра, так через день…

Гибель была неизбежна. Убегать не хотелось. Потом он взял планшет и ещё раз – глазами – прочитал то, что сам записал несколько минут назад. Строй – «когти», то есть пять легких «Арамисов» идут разомкнутым пеленгом, слегка отставая и нависая над тройкой более тяжелых сторожевиков, имея целью атаковать тех, кого свяжут боем сторожевики. То есть – за те несколько секунд, которые потребуются имперцам, чтобы разнести сторожевики в пыль, катера должны выйти на цель и выпустить торпеды. Гениальная тактика. Правда, на многих катерах стоят классные пушечки, но ведь это – шпаги против носорогов…

На некоторых патрульных кораблях, что за последние дни бесследно исчезли, растворились в небе, тоже стояли ХДП.

Итак, звено из восьми машин, командир звена капитан Урванцев, точка сбора… место в строю… Потом он как-то внезапно оказался в кругу пилотов, и капитан Урванцев, Мишка Урванцев, прошедший какую-то особую подготовку у марцалов, из-за которой он, восемнадцатилетний парень, до сих пор говорил петушиным голосом и даже не начинал сражаться с прыщами… зато реакция его, даже без визибла, стала потрясающая: так, например, он двумя пальцами вынимал из воздуха пульку пневматического пистолета… капитан Урванцев снова проговорил полетное задание и добавил: плотный строй, минимум маневра, успеть выстрелить, прочее не важно. Мы идем первой волной и скорее всего сгорим все до одного – но дадим развернуться второй волне, тяжелым силам, в том числе секретным кораблям, ещё не появлявшимся в небе. Главное – вырубить этих гадов как можно больше…

Потом Толик подошелк своей «двушке» с нарисованной на борту желтой руной-молнией «зиг» (естественно, после каждого полета её приходилось рисовать заново, этим занимались механики – считали, что всяческие черные коты, тузы, магические звезды и прочие волшебные символы в бою дорогого стоят, – отсутствующей брони-то уж точно), хлопнул по плечу Алана (как фамилия? забыл… вот черт…) и забрался внутрь кораблика. До взлета было ещё полчаса.

Кажется, он почти отключился. Он присутствовал, но не участвовал. Без него переставляли на белом бетоне черные блестящие машинки. Они казались игрушечными. Потом что-то произошло.

Что-то произошло… Взошло солнце? Нет, что-то еще…

Понадобилось что-то вроде – внутренне вздрогнуть, проснуться, встать, – чтобы начать понимать, что изменилось.

Над жучьими спинками «Арамисов» и сверкающими горбами «Портосов» появились алые узкие, откинутые назад и нервно изломанные у самого верха кили марцальских «Звездных птиц»! Их было много! Их были десятки, и сейчас Толик, вскочив в кокпите, видел, как на дальний конец полосы заходит, плавно разворачиваясь и планируя на крыле, ещё по крайней мере полк полного состава – синевато отсвечивающие крестики плотными, крыло к крылу, тройками, и этих троек не меньше двадцати…

Толик слышал, как, перекрывая общий фон голосов, рядом с ним вопит Алан, а потом понял, что точно так же вопит и он сам.