Добран Глебыч откинулся на спинку кресла и стал рассказывать.

– Этот трагический случай произошёл в предпоследний день войны. Вы должны знать про остров Руян. На нём когда-то стояли наши славянские города племени лютичей: град Кореница и священная Аркона. События, о которых мне хочется вам поведать, произошли рядом с руинами Арконы. 3 мая 1945 года части 2 ударной армии Рокоссовского высадились на остров Рюген или бывший Руян. На острове боеспособных немецких частей не оказалось, и наши военные стали подыскивать себе временное пристанище. Брошенных особняков на острове было предостаточно. Поэтому квартирного вопроса у наших солдат не возникло. Во время рекогносцировки местности и поиска подходящего жилья наши военные натолкнулись на особняк бывшего русского эмигранта немецкого происхождения. Хозяина в доме не оказалось, но в его апартаментах советские офицеры обнаружили пансионат для 30-ти раненых и ослепших от британских напалмовых бомб немецких девочек. Младшим было около четырёх лет, старшим около двадцати. За детьми ухаживали семь русских старушек, бывших баронесс и графинь первой волны эмигрантов. Так как пансионат стоял рядом с морем, а война ещё не закончилась, сюда в любой момент могли нагрянуть либо союзники, либо немцы. В связи с этим командование решило расквартировать на территории приюта отдельную разведроту капитана Калмыкова. Разведчикам было дано задание охранять пятнадцатикилометровую зону берега и помогать русским старушкам по уходу за больными девочками. 32 разведчика взялись за своё дело. Они вместе с бывшими российскими аристократками составили список необходимых для девочек вещей и продуктов. И 6 мая привезли в пансионат из армейских складов простыни, наволочки, крупы, консервы, муку, 60 пар женской обуви малых размеров и даже раздобыли для больных детей 10 килограммов шоколада. Почему я всё это хорошо помню? Потому что своими глазами видел копию документов. Мне их показал много лет назад один работник военного архива. Разведчики несли службу и на побережье, мимо которого шли в сторону Дании гружённые немецкими солдатами катера, яхты и другие плавсредства. Немцы спешили сдаться англичанам. Сдаваться русским они, по понятным причинам, не хотели. Так как разведчиков было мало, то командование для безопасности побережья выдвинуло к берегу танковый батальон. Им командовал некий майор Гаврилец. 8-го мая пьяный майор приехал на трофейном «виллисе» в пансионат и стал приставать с сексуальными домогательствами к раненным слепым немецким девочкам. За больных вступился сержант разведроты, кавалер трёх орденов славы Гуляев. Во время конфликта насильник его несколько раз ударил. Налицо типичное разнузданное поведение полуобезьяны, хищника по академику Поршневу. Понятно, что капитан Калмыков задержал Гаврильца. Когда тот выспался, он его ознакомил со своим приказом и отпустил к месту расположения его части. Зверь остался зверем. День он терпел, но вечером повёл свои танки на «обнаруженное им тайное сборище власовцев». Сначала разведчики приняли наши танки за немецкие. Потом, когда увидели на танках звёзды, попытались их остановить. Но Гаврилец знал своё дело. Он рвался к немецким девочкам, и останавливать его порыв разведчикам пришлось фаустпатронами и гранатами. На подступах к пансионату завязался нешуточный бой. Его здание горело, подожженное танковыми снарядами. Старушки вывели из него слепых девочек на берег моря и молили Бога о помощи. И помощь пришла. Сражение у пансионата увидели вооружённые немецкие солдаты с проходящего рядом с берегом катера. Их офицер дал команду, и немецкий катер пристал к месту боя. Через минуту узнав от русских старушек, что происходит, немцы вступили в бой на стороне разведчиков. К этому времени из разведроты уцелело только девять человек. Вместе с русскими немцы уничтожили танковый батальон. А потом, собравшись все вместе, решали, как спасти больных девочек, а заодно и себя. Чтобы спасти от трибунала уцелевших русских солдат, сдаваться англичанам немцы отказались. Было решено всем вместе прорываться куда-нибудь на запад. Погрузив больных девочек и старушек на свой катер, и немцы, и русские, теперь уже не враги друг другу, остановили идущий в Португалию шведский транспорт, и на нём все вместе ушли в нейтральные воды. Вот, что может наделать одна обличенная властью полуобезьяна, – закончил свой грустный рассказ Добран Глебыч.

– А что с этим Гаврильцом? – спросила Даша.

– Его, как и всех, кем он командовал, нашли мёртвыми.

– А я думала, что эта мразь выжила.

– Но каковы немцы! – восхитился я. – Война, по сути, окончена, но они пришли на помощь! И потом ради спасения русских изменили свой план! Значит, среди них были настоящие люди. Прежде всего их офицеры! Ты не слышал продолжения этой истории? – спросил я на всякий случай старейшину.

– Кое-что слышал, только не знаю, правда это или нет! Один из приближённых офицеров маршала Рокоссовского как-то мне рассказал, что якобы этот трагический случай Константин Константинович сам поведал Сталину. Иосиф Виссарионович очень расстроился. Он несколько минут ходил по своему кабинету, и а потом сказал: «Один мерзавец и сколько натворил! Надо обратиться в посольство Португалии и Германии. Пусть найдут наших героев. Да, героев, потому что они выполняли приказ. А то, что угодили за границу, не их вина. Ведь у них дома семьи и дети. Надо, чтобы они вернулись. И никакого следствия или суда. Судить надо этого Гаврильца. Но Бог за нас его уже осудил. Пусть возвращаются, я сам присмотрю за их судьбой». Возможно, так на самом деле и было. Стиль-то его, Сталинский. Вот и весь мой рассказ. Пойдёмте, пора будить наших отдыхающих. Мы, однако, в деревне загостились.

Через силу я заставил себя оторваться от воспоминаний. Было такое ощущение, что в погоде что-то начало меняться. Выбравшись из палатки, я огляделся. Ветра почти не было. Его резкие порывы чуть шевелили верхушки деревьев. Перестал идти и снег. Облака, что еще утром были низкими и тяжелыми, стали заметно выше и прозрачнее. Я стоял, разглядывая небо, и гадал:

«Случайно ли всё, что происходит с погодой, или причиной тому моё воздействие? Точнее, влияние на реальность нашей древней северной магии. Если последнее предположение верно, то это уму непостижимо! Мне удалось то, о чём сутки назад я не смел и мечтать! Уже сейчас можно идти дальше. Снег в тайге не помеха. Он больше лежит на кронах деревьев. Плохо то, что будет виден мой след. Если придёт тепло, то снежное покрывало вскоре растает. Но когда оно придёт? Завтра надо выступать, но как идти по снегу в резине, да ещё в такую стужу? Надо что-то придумать. Шерстяные носки в данной ситуации не спасут. Во-первых, надо положить стельки из сухой мелкой болотистой осоки. Она будет тянуть влагу. И, во-вторых, из оленьих камусов надо сшить подобие носков. Камусы хорошо высохли, и их можно выскоблить и отмять. Этим я сегодня и займусь», – заключил я, отправляясь на поиск осоки.

Спустившись к подножью склона, я увидел несколько кочек среди занесённых снегом валежин. На них росло то, что я искал. Срезав ножом пучки жёлтой сухой осоки, я вернулся в палатку и, разведя в печурке огонь, взялся за выделку оленьих камусов.

«Интересно, где мои друзья-волки? – думал я. – Наверное, непогода заставила их уйти за хребет. Там меньше снега и ветра. Но Бог с ними. На первых порах они мне здорово помогли. Пусть себе идут своей дорогой».

Выскоблив охотничьим ножом и куском базальтового щебня снятые с оленьих ног шкуры, я отмял их руками и приступил к раскройке импровизированных носков. К трём часам ночи меховые обутки были готовы. И я, подкинув в печурку дрова, со спокойной совестью лёг спать. Проснувшись чуть свет, я разобрал палатку. Сложил в рюкзак всю свою поклажу и, уточнив маршрут, петляя между сваленными бурей деревьями, двинулся вниз по склону. Когда совсем рассвело, я был уже далеко от своего лагеря. С каждым часом облака на небе становились всё тоньше и тоньше. К обеду сквозь них стало просвечивать голубое небо. Когда я подошёл к небольшому ручью и стал искать через него переправу, выглянуло долгожданное солнце.