Конрад пришел к самому печальному для себя выводу: «Мир следует заключить в ближайшее время, либо мы будем фатально ослаблены, если не уничтожены» {249} . Конрад сразу же приостановил свою итальянскую кампанию — речь встала о спасении Австро-Венгерской монархии. Фалькенгайн, полностью связанный Верденом, битву за который он считал решающим обстоятельством войны, не сумел должным образом отреагировать на самую большую победу русских войск в войне. Видя, что у Брусилова серьезные намерения, Гинденбург и Людендорф в конце июля взяли в свои руки командование австрийским фронтом. Немцы создали совместные с австрийцами роты, к местам сражений прибывали германские войска. Сюда прибыли даже турки, что, по мнению генерала Гофмана, несомненно унизило австрийских офицеров. Прибытие немцев между тем совпало с окончанием брусиловского наступления, исчерпавшего ресурсы и растянувшего свои коммуникации,

Немцы постарались остановить развитие неблагоприятных обстоятельств. По мере прибытия на южный фланг германских войск продвижение Брусилова осложнялось все более. Северные фронты активизировались также, оказывая посильную помощь. Но гребень успехов русской армии был уже позади.

Вновь была продемонстрирована слабость российских железных дорог — быстрые подкрепления с Северных фронтов помогли бы развить брусиловский успех. Более того, оторванность авангардов его войск грозила их фатальным отрывом. На Западе англичане и французы 14 июля начали наступление на Сомме, что ослабило возможности Фалькенгайна помочь своему Восточному фронту.

Одним из результатов наступления Брусилова было окончание колебаний румынского правительства. Еще в июле румыны позволяли Центральным державам перевозки по своей территории, но продолжительный успех русских войск привел их к мысли, что они могут оказаться на стороне проигравших 18 августа румынское правительство подписало секретное соглашение с антигерманской коалицией — ему были обещаны Трансильвания, Буковина и Банат. 27 августа Бухарест объявил войну Австрии. Немец по крови — король Фердинанд — заявил в этот день государственному совету: «Теперь я победил Гогенцоллерна в себе и отныне не боюсь никого». Действия Румынии, направившей свои войска в Трансильванию, вначале вызвали в Берлине панику (Вильгельм Второй заявил, что «война проиграна»).

Весь период между летом 1915 и летом 1916 гг. Гинденбург и Людендорф, пребывая в тени верховного командования, возглавляемого Фалькенгаймом, настойчиво пытались провести ту идею, что без победы на Востоке битвы на Западе лишены смысла. Россия ранена и ее следовало добить еще в 1915 г. Но понадобился комбинированный опыт бессмысленной бойни у Вердена и успеха Брусилова (поразившего немцев, не веривших в возможность подобного), прежде чем Берлин решил сменить своих военных богов.

На следующий день после вступления в войну Румынии фельдмаршал Гинденбург и Людендорф были вызваны в Берлин, и в эту же ночь глава имперского военного кабинета информировал Фалькенгайна, что кайзер ищет военного совета у новых лиц. Фалькенгайн, веривший в то, что ключи к победе лежат на Западе, был устранен. Гинденбург сменил Фалькенгайна в качестве начальника генерального штаба 28 августа. «Спаси Бог вас и наше отечество», — были последние слова Фалькенгайна при передаче должности {250} . Отныне, по словам Черчилля, «массивная фигура престарелого фельдмаршала занимала высший военный пост. Рядом с ним находился все замечающий, использующий все возможности, неутомимый и склонный к риску генерал Людендорф — судьба Германии находилась в его руках» {251} . (Он занял специально изобретенный пост первого генерал-квартирмейстера. — А.У.) Поднимаясь за спиной Гинденбурга все выше, генерал-квартирмейстер Людендорф вскоре стал определяющим лицом новой германской политики.

Прибыв 29 августа на аудиенцию к кайзеру, оба генерала потребовали, во-первых, введения неограниченной подводной войны безотносительно к тому, как это повлияет на Соединенные Штаты; во-вторых, удвоения производства боеприпасов, утроения производства орудий и пулеметов к весне 1917 года. Гинденбург сумел сделать то, в чем не преуспели его предшественники: он фактически осуществил командование над войсками всех союзников Германии — коалиция Центральных держав стала более централизованной и эффективной. На Восточном фронте командование принял верный ему генерал Гофман. Результаты не замедлили сказаться.

Новые лидеры, как теперь и император Вильгельм, полагали, что «решение находится на Востоке более, чем когда-либо». Канцлер Бетман-Гольвег питал определенные надежды на большую податливость нового российского премьера Штюрмера — из Стокгольма приходили донесения, убеждавшие, что Россия не выдержит еще одной зимней кампании. Гинденбург и Людендорф верили в свой опыт на Восточном фронте — люди этого склада отличались меньшей дипломатической эластичностью. Они мыслили более прямолинейно и имперски, чем Бетман-Гольвег, Ягов, Циммерман или Гельферих, и стояли за жесткое выяснение взглядов с Россией.

Паника кайзера по поводу вступления в войну Бухареста оказалась напрасной. Порыв румынской армии был чрезвычайно кратковременным. Гинденбург вручил своему предшественнику Фалькенгайну планирование и общее командование армией, нацеленной на Румынию с севера. 5 сентября 1916г. генерал Макензен нанес удар по расположенной на Дунае румынской крепости Тутракая и взял в плен 25 тысяч румын. 15 сентября Гинденбург издал приказ: «Главной задачей армии ныне является сдерживание всех позиций на Западном, Восточном, Итальянском и Македонском фронтах с использованием всех наличных сил против Румынии». 26 сентября армия Фалькенгайна вторглась в Трансильванию — ее первой жертвой стал город Германштадт. Затем (1 октября) немцы взяли Петрошаны, одним махом лишив румын всех их завоеваний. В октябре Фалькенгайн крушил румын уже на их собственной территории. 19 октября немцы пробились сквозь заградительный вал у Добруджи и вошли в главный порт страны Констанцу. Судьба южного соседа и краткосрочного союзника России была предрешена.

На внутригерманском фронте началась реализация так называемой Промышленной программы Гинденбурга, согласно которой квалифицированных германских рабочих стали призывать в армию, а на их места прислали 700 тысяч специалистов и рабочих из Бельгии. Обращение в рабство целых народов вызвало шок даже у тех, кто уже ничему не удивлялся в этой войне. Президент Вильсон приказал своему послу Джерарду выразить протест по поводу использования бельгийцев для производства вооружений — это противоречило Гаагской конвенции о ведении боевых действий и пр. {252} . Канцлер Бетман-Гольвег отверг упреки посла как Пропаганду. Джерард указал на свой автомобиль и пообещал в течение четырех минут довести канцлера до места, где депортированные бельгийцы производят снаряды. Канцлер отказался от предложения.

Итак, прежде чем погрузить Россию в пучину неимоверных испытаний, судьба как бы дала стране f еще один (оказавшийся последним) исторический шанс. Военные победы первых девяти месяцев 1916 г., победа русской армии в ходе «прорыва Брусилова» и в Закавказье на время возвратили Россию в ранг великих держав. Глядя из исторического далека, видно, что эти победы по Существу сделали неизбежными крах Австро-Венгрии и Турции двумя годами позже. Но этих двух лет не оказалось у России. Время определенно начало работать против связки Россия — Запад, тяготы войны подтачивали союз, росла внутренняя оппозиция,

Россия пыталась капитализировать вновь приобретенный престиж и влияние. Последним триумфом Сазонова в новых обстоятельствах было добытое им у Франции и Англии согласие на передачу турецкой части Армении России, а также блокирование французских попыток вмешаться в решение польского вопроса. Так русская дипломатия использовала победы русского оружия для возвышения своего голоса в диалоге с Западом.