Если англичане и французы готовы были приветствовать приход русского Бонапарта, то американские дипломаты еще не списали со счетов Керенского? В конечном счете по требованию американского посла Бьюкенен, как дуайен дипломатического корпуса, созвал совещание дипломатов воюющих против Германии стран (одиннадцать стран), на котором — следуя логике происходящего — было решено поддержать Временное правительство против Корнилова. Укрепившийся Керенский назначил главнокомандующим генерала Духонина. Военным министром стал 34-летний Верховский. Керенский остался теперь единственным контрагентом Запада в России.

Основа государственной организации — политическая власть — начала ослабевать в России. Западные посольства сходятся в том, что положение в России ухудшается с каждым месяцем. На фронте происходили мятежи и братания, в тылу — забастовки, грабежи и голод. Стране угрожало германское вторжение, революция и гражданская война. Ее сила и место в решении судеб Европы открыто подвергаются сомнениям. Ось Россия-Запад начинает крушиться. Впервые с начала войны английские и французские лидеры обсуждают стратегию войны так, как если бы Россия не была удостоена права участия в высшем совете.

В сентябре 1917 г. в Петрограде по британской инициативе было созвано совещание, на котором французский, итальянский, американский и британский послы пришли к мнению, что ожидать кризиса сложа руки нельзя. В совместной ноте западных правительств подчеркивалась необходимость реорганизовать военные и экономические силы России посредством решительных мероприятий по поддержанию внутреннего порядка, повышению производительности промышленности, улучшению работы транспорта и восстановлению строгой дисциплины в армии. Посол США не получил санкции своего правительства, и к Керенскому послы Великобритании, Франции и Италии отправились 9 октября втроем. Рядом с Керенским напротив послов сидели Коновалов (заместитель председателя совета министров) и Терещенко — министр иностранных дел. Бьюкенен посоветовал Керенскому устранить большевиков, «и вы войдете в историю не только как главная фигура революции, но как спаситель своей страны» {468}.

Керенский отвечал послам по-русски, а Терещенко переводил на французский язык: «Настоящая война является войной народов, а не правительств, и русский народ знает, что он понес несказанные жертвы. Царский режим оставил страну в плачевном состоянии дезорганизации, и было бы лучше, если бы союзники в свое время выказывали меньше уважения к чувствам царского правительства и чаще призывали бы его к ответу за его грехи. Кроме того, они были плохо осведомлены и после революции колебались, продолжать ли им доставку военного снаряжения России. Между союзниками должно существовать полнейшее единение, их интересы одинаковы, и отпадение одного из них будет фатально для всех. Необходимо постоянство в политике; несмотря на все свои затруднения, Россия решила продолжать войну до конца» {469} . В заключение Керенский напомнил послам, что «Россия все еще великая держава».

Относительно последнего у западных союзников были уже свои сомнения. Россия теряла единую волю, организацию и способность действовать. Началась самая трагическая для России в XX в. эпоха. Ее ждал распад, гражданская война, внутреннее ослабление, потеря внешнего влияния. Терещенко, обращаясь к союзникам, «надеялся», что Франция не забудет жертвы в 300 тыс. человек, которую Россия принесла в августе и сентябре 1914 г., чтобы спасти Париж. Он надеялся, что Италия будет с благодарностью помнить, что давление на ее фронте было облегчено великим наступлением Брусилова. Со своей стороны, Россия не забудет помощи британского флота. Встреча с послами убедила Керенского в необходимости напрямую связаться с Ллойд Джорджем — уэльсский радикал и русский социалист-народник найдут общий язык. 1 октября Керенский попросил писателя-агента Сомерсета Моэма передать британскому премьеру строго конфиденциальную просьбу заменить посла Бьюкенена. Но смысл тайного послания составляла чрезвычайно откровенная оценка состояния русских дел. В последний раз Керенский предложил Ллойд Джорджу заключить мир с немцами «без аннексий и контрибуций… Если этого не будет сделано, тогда, с наступлением холодной погоды, я не смогу удержать армию в траншеях. Я не вижу, как мы могли бы продолжить войну. Разумеется, я не говорю этого людям. Я всегда говорю, что мы должны продолжать борьбу при любых условиях — но это продолжение невозможно, если у меня не будет что сказать моей армии» {470} . Российский эсминец доставил Моэма в Осло, но к премьеру он попал только 18 ноября.

А Керенский в ставке вместе с генералом Духониным и военным министром Верховским разработали план сокращения состава армии за счет роспуска частей, пораженных большевизмом. Намечалось создание секретных сил для борьбы с подрывными элементами, обсуждались возможности формирования армии, состоящей целиком из добровольцев. Ситуация в армии была настолько тяжелой, что Верховский пришел к нерадостному заключению, что России придется скоро просить о перемирии (после успеха немцев, захвативших эстонские острова 6 октября 1917 г. они были в 350 километрах от Петрограда).

Штаб военно-морского флота России запросил о помощи британский флот. В ответ посол Бьюкенен советовал главе Временного правительства расправиться с большевизмом, «и тогда он войдет в историю не только как ведущая фигура революции, но и как спаситель своей страны» {471} . Керенский сказал, что расправится с большевизмом только тогда, когда будет спровоцирован. Керенский был зол на англичан. Король Георг Пятый принял в Букингемском дворце генерала Гурко — политического противника Керенского. (У англичан не было выбора — дело шло к заключению Россией сепаратного мира). Теперь король приглашал в Англию Николая Романова, Керенский воспринял происходящее как оскорбление и пригрозил послать телеграмму с выражениями симпатии к ирландским сепаратистам Шин Фейн. Терещенко пытался успокоить Бьюкенена словами, что Керенский, видимо, шутит {472}.

19 октября 1917 г. Верховский оповестил кабинет министров, что «в свете нынешних взглядов на вопрос о мире, катастрофа неизбежна». Выступая перед центральным комитетом партии кадетов он признал: «При нынешних обстоятельствах продолжение борьбы невозможно, и всякая попытка продлить войну только приблизит общую катастрофу». Перед подкомитетами по обороне и иностранным делам он изложил детали: не хватает продовольствия для трех миллионов солдат, в то время как лишь полное обеспечение питанием и жильем могло предотвратить бегство солдат из траншей. Угасает всякий энтузиазм тех, кто надеялся на удивительную регенерацию армии свободной России. Министр Кишкин, по профессии психиатр, мрачно заключает: «Пассивность и нерешительность стали симптомами умственной болезни нашего правительства… Наш премьер-министр виновен в общей разочаровывающей ситуации» {473} . Дисциплину можно обеспечить лишь выделением из армии 150 тысяч офицеров в качестве сил внутренней безопасности. Власть всех комитетов ограничить. Патриотическую пропаганду усилить.

Министр иностранных дел Терещенко пытался внести ноту оптимизма: армия уже переживала страшные времена зимой 1916 г. Американские инженеры делают чудеса на железных дорогах. Верховский пояснил, что он не требует немедленного сепаратного мира для России, но правительству следует назвать дату начала общих мирных переговоров. Союзники либо примут предложение, либо освободят Россию от ее обязательств. В любом случае, России нужна сильная личная власть {474} . На следующий день Керенский послал Верховского в двухнедельный отпуск, назначив на пост военного министра генерал-квартирмейстера Маниковского. Союзным послам премьер сказал, что Верховский планировал захват власти.

Позже Керенский расскажет, что 20 октября Россия получила через шведское посольство от австрийцев предложение сепаратного мира, что означало отход от Германии Турции и Болгарии. Император Карл искал в 1917 г. возможности остановить губительную для него войну, но попытки сепаратного мира сдерживало присутствие на австрийской территории германских войск и воинственность венгерской аристократии {475}.