Начиная с августа 1914 г. Британия пыталась заменить в России Германию в качестве экономического партнера, поставщика технических специалистов и кредитов. В августе 1917г. Британия как бы расписывается в своей неудаче. Британские промышленники стали закрывать свои предприятия в России и покидать страну, оказавшуюся неуправляемой. Франция? 10 августа французский генеральный консул Бертран предупредил Кэ д'Орсэ о надвигающемся противостоянии сторон. Премьер Рибо собственноручно, в строжайшем секрете, написал заменившему Тома послу Нулансу, что «псе союзники чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы Керенский и Корнилов сумели организовать энергичное правительство» {460}.

В снеге реально обозначившейся угрозы военного поражения перед послами Запада встала задача подготовить свои правительства к реальности военно-политического паралича России. Более всего беспокоило Бьюкенена то обстоятельство, что Керенский и его коллеги в правительстве лишат армию боевой силы из опасения, что она может быть использована против революции. «Это была бы главная и фатальная ошибка» {461} , — писал Бьюкенен. На наступившем в конце августа 1917 г. поворотном рубеже русской истории Запад как бы замер, не зная, какую политику избрать в русском вопросе.

Аналитическая мысль Запада зашла в тупик. Главы правительств обратились к своим экспертам, но и те испытывали едва ли не раздвоение личности. Согласно оценке Нокса, основная масса русских войск уже не могла сражаться. Промышленность расстроена, и рабочий класс требует уступок со стороны работодателей и правительства. Русский экономический организм потерял привлекательность для Запада. В этом роковом августе Керенский пытался объяснить Нулансу, что ключ к пониманию русского характера следует искать у Льва Толстого во «Власти тьмы»; «Только коснувшись крайних глубин испытаний, мы приближаемся к лучшим часам своей истории». Керенский пытался объяснить, что большевизм был еще одной «силой тьмы», которая в конечном счете пройдет. Русские люди нуждаются в руководстве, которое только национально признанное правительство может обеспечить {462}.

Формирование позиции Запада во многом зависело от того, на что пойдет — в условиях хаоса на железных дорогах и отказа крестьян сдавать зерно — Керенский. Когда стало ясно, что Керенский в очередной раз не готов к жестким мерам, к восстановлению дисциплины, Запад начал списывать его со счетов. Согласно сентябрьской оценке британского кабинета, Керенский, скорее, готов начать переговоры о сепаратном мире с Германией, чем пойти на разрыв с радикальной частью русского общества. В этой ситуации намерения генерала Корнилова восстановить власть в стране, наметившему программу жестких мер, начали приобретать в западных столицах значительную привлекательность.

Френсис встречал Корнилова, когда тот был командующим петроградским военным округом. Генерал объяснял послу по-английски, что ему не нравится пребывание в столице. На Френсиса Корнилов, выходец из казацкой среды, произвел благоприятное впечатление: он поразил американского посла владением семнадцатью языками — мог обратиться к каждой национальной дивизии на ее собственном языке, Он был фаворитом военных — в течение нескольких лет он вырос с поста командира бригады до должности главнокомандующего самой большой в мире армии. Зондаж мнений армейских чинов свидетельствовал о популярности Корнилова в армии, где ценили его волю, цельность характера, патриотизм. Став главнокомандующим, он расстрелял примерно сто дезертиров, выставив трупы на обочинах дорог с надписями: «Я был расстрелян, потому что бежал от врага и стал предателем Родины». Правда и то, что далеко не все среди военных коллег Корнилова восхищались им. Брусилов сказал, что у Корнилова «мозги овцы». Савинков подает Корнилова политической невинностью. Но все же никто не мог опровергнуть наличие у Корнилова практического ума, примечательного мужества и качеств лидера. Он, как и Алексеев, верил, что люди способны проявить замечательное мужество, если ими руководят способные офицеры. Корнилов в конце июля верил только в военный контроль над российской промышленностью и железными дорогами, запрет советов и репрессии против большевиков. Его вера в революционное чудо Керенского иссякла.

Корнилов въехал в Общероссийское совещание по обороне 25 августа 1917 г. в Москве окруженным туркменской стражей и отправился прежде всего к святым мощам в Успенском соборе Кремля,, где всегда молился император Николай Он указал на угрожающий армии голод и призвал к мобилизации всех сил нации. Послам понравилась следующая его метафора: к больному вызваны два специалиста, и вот мы слышим их спор и видим, что оба они не имеют ни опыта, ни твердых убеждений, ни четкого анализа. Генерал предложил руководствоваться здравым смыслом и патриотизмом Залогом успешного изменения системы власти он видел в осуществлении давления на Керенского со стороны союзников {463} . 27 августа 1917 г. Корнилов обратился к России: «Русские люди, наша великая страна умирает! Все, в ком бьется русское сердце, кто верит в Бога, в святыни — молитесь богу за дарование великого чуда, чуда спасения нашей родной страны… в ваших руках жизнь вашей родной земли» {464}.

Бьюкенен пришел к выводу, что Корнилов гораздо более сильный человек, чем Керенский, чье переутомление было ощутимо. Он уже сыграл свою историческую роль, Керенский еще играл «в Наполеона» (во время совещания возле него всегда стояли два адъютанта), но уже не исключал возможности краха. Он признался британскому послу в своей боязни, что Россия не сможет удержаться до конца. Керенский перестал доверять Корнилову и имел глупость послать Марию Бочкареву узнать, нет ли у Корнилова планов военного переворота. Мужественная женщина-воин по простоте душевной рассказала о поручении Керенского Родзянко и самому Корнилову, на что последний отреагировал так: «Этот идиот не видит, что его дни сочтены… Завтра Ленин будет иметь его голову» {465} . Присутствующие видели, что оба лидера вступили в бескомпромиссную борьбу, стараясь заручиться поддержкой союзников.

Бьюкенен: «Все мои симпатии на стороне Корнилова Он руководствуется исключительно патриотическими мотивами. Что же касается Керенского, то у него „две души: одна — душа главы правительства и патриота, а другая — социалиста и идеалиста. Пока он находится под влиянием первой — он издает приказы о строгих мерах и говорит об установлении железной дисциплины, но как только он начинает прислушиваться к внушениям второй, его охватывает паралич, и он допускает, чтобы его приказы оставались мертвой буквой“ {466} . Среди британских военных генерал Батлер рекомендует поставить на Корнилова, поскольку „Керенский — оппортунист, и на него нельзя положиться“. Глава британской разведки в России Сэмюэл Гор именно в этот момент определил Керенского как „демагога“. Лорд Роберт Сесиль высказал точку зрения, что „этот лидер“ никогда не найдет в себе внутренних сил, необходимых для превращения своего режима в диктуемую обстановкой военную диктатуру.

Военный кабинет выразил ту точку зрения, что «генерал Корнилов представляет собой все, что является здоровым и порождает в России надежду». Бьюкенену было рекомендовано стимулировать попытки Временного правительства найти общую почву с Корниловым «ради интересов союзников и демократии вообще» {467} . Более того, Британия и Франция на закрытой союзнической конференции потребовали поддержки энергичного русского главнокомандующего, предпринявшего попытку восстановления русской мощи.

Генерал Корнилов был смелым военачальником, но в деле военных переворотов он особого умения не показал. Отправленные на Петроград части были деморализованы. Вследствие медленности продвижения частей Корнилова, правительство имело время организовать гарнизон, привести солдат и матросов из Кронштадта, вооружить тысячи рабочих и арестовать многих сторонников Корнилова. «Мятеж» Корнилова оказался неподготовленной акцией. Русские люди не откликнулись на призыв Корнилова. Представители буржуазии, октябристы и кадеты спрятались по домам. Милюков пытался поддержать генерала, но был дезавуирован собственной партией. Все обличители большевиков стали немыми. Железнодорожники расщепили посланные в столицу войска, и они стали легкой добычей агитаторов. К середине дня 30 августа стало ясно, что дело Корнилова обречено. Бьюкенен: «Выступление Корнилова с самого начала было отмечено почти детской неспособностью его организаторов».