Тилли уже слышала о пасторе, но пока с ним не встречалась. Видимо, усадьба лежала вне пределов его досягаемости. И вот сейчас он стоял рядом и смотрел на нее снизу вверх.

Тилли заговорила с пастором вежливо и изысканно, чем немало удивила его. До него дошли порочащие россказни об этой женщине, а теперь он видел, что у нее лицо… Нет, он не рискнул бы сказать «ангела», но очаровательного существа с самыми странными глазами, которые ему доводилось видеть.

Пастор Портман был человеком образованным. Он предпочел остаться холостяком, поскольку видел многих своих коллег, бьющихся, как рыба об лед, чтобы содержать жену и постоянно растущую семью. Он сам любил комфорт — хорошую еду, вино и большой огонь в камине. Простому пастору трудно этого добиться, если он не берет обет безбрачия. Он был одним из восьми братьев в своей семье. Родители дали ему образование, но больше не могли ничего для него сделать. И поэтому, зная, с какой стороны намазан маслом его хлеб, он делал все, чтобы поддерживать хорошие отношения с наиболее богатыми прихожанами. А они-то как раз многие годы обходили незнакомку стороной.

Пастор попал в этот приход после позорного увольнения своего предшественника. Тот пострадал из-за безобразных выходок своей жены, выходок, устраиваемых совместно с этой женщиной, как говорили. Это она растлила жену пастора, судачили в деревне. В данный момент перед ним была эта женщина, почти ребенок или скорее юная девушка. Хотя чувствовалось, что она обладает таинственной властью как над мужчинами, так и над женщинами. Одержима дьяволом. Такая слава тянулась за ней. И еще, куда бы она не пошла, смерть идет с ней рядом.

Что ему делать? Как ему поступить? Зачем она здесь вместе с детьми и в сопровождении грума? Что ожидают от него его прихожане? Что бы он ее проклял?

— Доброе утро, сэр, — сказала ему Тилли.

Пастор ответил не сразу:

— Доброе утро, мадам. Что я могу для вас сделать?

Она немного подумала и сказала довольно громко:

— Да, пастор Портман, вы могли бы мне помочь: Я уверена, что вы слышали обо мне. Конечно, вы знаете, что я ведьма и что меня за это преследуют. — Тилли посмотрела поверх его головы на потрясенные лица собравшихся, затем продолжила: — Преследуют не только меня, но и моего сына. Пастор, вы наверняка знаете, что мой сын почти слеп. Это сделала одна из ваших прихожанок. Он лишь немного видит левым глазом. Так вот, неудовлетворенные этим, жители деревни послали своих детей закончить то, что начали взрослые. — Она быстрым движением сдернула с Вилли шапку, демонстрируя всем его перевязанную голову, и, возвысив голос, закричала так, как могла кричать только молодая Тилли: — Метко пущенный камень должен был завершить это дело. Так вот, сэр, — она снова опустила взгляд на пастора, — я приехала сюда, чтобы объявить всем ультиматум: или преследование прекратится, или я использую данные мне чары, и с первым, кто поднимет против нас руку, поступлю по-своему.

На площади стояла гробовая тишина. Даже бродячая собака замерла у обочины дороги.

Тилли не сводила глаз с пастора — его лицо покрылось красными пятнами, руки взметнулись в мольбе. Тилли пришпорила лошадь, повернула ее и выехала на дорогу. Дети послушно последовали за ней. Артур Дрю, вдоволь налюбовавшись потрясенной публикой, отправился вслед за ними.

Тилли боялась слабости, которая наступала после каждого эмоционального взрыва. Тело ее задрожит, ноги ослабеют, и она не сможет управлять лошадью. Но ничего такого не произошло. Наоборот, Тилли ощущала подъем и благополучно добралась до усадьбы. Войдя в дом, дети бросились к ней с вопросами, но она передала их Кристине и попросила Пибоди:

— Пожалуйста, принесите ко мне в комнату бокал вина и печенье.

В кухне Артур Дрю вытер пот со лба, сел за стол, посмотрел на мать и сестер и сообщил:

— Ма, ничего жутче я сроду не видал. Говорю тебе, она сидела на лошади и такое творила! Она назвала всех деревенских по имени. Ну, не всех, а тех, кто на нее нападал. И тут будто небеса открылись и появился пастор. Она говорила с ним, сказала — это ультиматум. Но говорю тебе, каждый в деревне понял, что она накладывает на них проклятие. Вот так, ма.

— Вот, выпей. — Бидди подтолкнула Артуру кружку с элем, и он одним глотком осушил ее до того, как она успела сесть. — Не могу понять, зачем она вдруг потащилась в деревню. Как ты думаешь, что ее толкнуло?

— Не знаю, ма. Только вот она завязала голову Вилли, как будто его ушибли сегодня утром. Но слышала бы ты, как она говорила. Ма, я ведь за нее… Но тоже струхнул. Знаешь, хошь верь, хошь нет, но есть в ней что-то… в Тилли.

— Не мели ерунду, Артур.

— Никакая это не ерунда, ма, — сказал он поднимаясь. — Тебя ведь там не было.

— Никакая она не ведьма. Господи! Ты же ее так давно знаешь.

— Ну да, знаю. И очень хорошо к ней отношусь. Но все равно, мама, есть в ней что-то, чего напрочь нет в простых бабах. А только вот что это, никто не может сказать, и я тоже.

— Это всего лишь чары, и ничего больше. У некоторых они есть, у других нет. У нее их слишком много, вот и весь сказ.

— Ладно, пусть будет по-твоему, ма. Только я еще раз повторю: тебя там не было. Но готов рискнуть последним долларом и поспорить, что некоторое время никаких бед от деревенских нам ждать не нужно.

— Ну, хотя бы за это возблагодарим Господа! Действительно, слишком много у нее этих чар.

В разговор вступила Фэнни:

— Сколько себя помню, они все время на нее нападали. Как жалко, что меня там не было.

— Вот это точно. Хорошо бы ты была на моем месте. Да-да, — Артур медленно покивал головой, — я бы охотно поменялся. Но доложу вам, еще раз такое видеть я бы ни в жисть не хотел.

— Что сказал ей пастор?

Артур уже стоя у двери, обернулся.

— А ничего. Вот так-то, ничегошеньки. Он только смотрел на нее, как-будто онемел или его заколдовали. Как и всех остальных.

— Молодчина Тилли, он ведь нашего порога никогда не переступал. Его покровителям из богатеньких не очень понравится. Молодчага.

— Ма, я опять говорю, ты же не была там, а мне кажется, что ничего в этом хорошего и нет.

Тилли изменилась. Это заметили все: Дрю, Пибоди и сама Тилли. Тилли изменилась с того самого воскресенья, когда она въехала в деревню и пригрозила наказанием всем, кто обидит ее или ее близких. Может быть, она несколько мелодраматическим способом обнаружила свой страх перед жителями деревни, но зато сумела использовать его, чтобы внушить им трепет перед собой. И тогда, когда она выезжала из деревни, в ней уже не осталось и следов этого страха. Она была уверена, что передала его тем, кто в то утро стоял на площади.

Теперь Тилли уже больше не ездила кружным путем, когда направлялась в Шилдс, а приказывала Неду Споуку или Майерзу, в зависимости от того, кто сидел на козлах, ехать прямо через деревню. И частенько она показывалась там верхом, правда, всегда в чьем-то сопровождении. А вот навестить Анну и Джона она обычно отправлялась в одиночестве.

Через несколько дней после того памятного воскресенья Анна спросила ее:

— Тилли, это правда, что ты поехала в деревню в воскресенье, дождалась, когда все выйдут из церкви, и обратилась к ним?

Тилли рассмеялась, услышав термин, которым воспользовалась Анна, чтобы описать ее угрозу пастве пастора Портмана и мистера Вайкомба. Улыбаясь, она ответила:

— Да, правда, Анна. Но я бы не сказала, что я к ним обратилась. Я их просто запугала до смерти. Они столько лет путали меня с дьяволом, что я решила показать им его силу.

— Но зачем? — удивилась Анна, качая головой. — Ведь в последнее время все было тихо.

— Разве? Вилли разбили голову камнем, едва не задев глаз, его единственный зрячий глаз. Я не сразу узнала, что в детей швыряют камнями, от меня это скрывали, не хотели беспокоить. Но вот так все и начинается. Потом подожгут амбар… или даже дом. Да не качай ты головой. Помнишь… впрочем, откуда тебе помнить, мой дом уже однажды сжигали. Они преследуют меня давно, поэтому, если я хочу жить в усадьбе, а я хочу этого, Анна, я не могу растить детей в страхе. Теперь пугать буду я сама.