Когда Джимми и Артур подошли к нему, Бентвуд, очнувшись, завопил:

— Не подходите! Она меня еще не прикончила. Я еще способен разобраться с лакеями.

— Артур.

Окрик удержал Артура Дрю от продолжения драки.

Симон Бентвуд оторвался от стула и, ковыляя мимо Тилли, прошипел:

— Я на тебя заявлю. Стрелять в людей — преступление. И никто тебя на этот раз не встретит при выходе из суда. Здесь еще существует справедливость, так что я призову тебя к ответу.

Тилли знала, что это пустая угроза — ведь он нарушил границы чужого владения и силой ворвался в дом, но она содрогнулась при воспоминании о том первом случае, когда ей пришлось побывать в суде. Тогда только он один подошел к ней, чтобы утешить. А сейчас трудно было поверить, что этот грузный человек, выходящий в дверь, и есть тот самый молодой и внимательный Симон Бентвуд. Ужасное зрелище… Оказывается, любовь может превратить человека в то, чем Симон стал на самом деле.

Комната наполнилась разноголосицей. Женщины столпились вокруг нее — Пег, Фэнни, Лиззи, Бетти и Кристина Пибоди.

— Как вы, мэм? Вы хорошо себя чувствуете?

— Да-да, со мной все в порядке. Принеси чай и… виски, — попросила она Пег, а остальным сказала: — Да, все хорошо. Теперь оставьте нас, пожалуйста.

Тилли положила ружье на стол и сжала руки, чтобы они перестали дрожать, затем подошла к Стиву, около которого стоял Вилли. Пибоди и Биддл все еще находились на страже, и Пибоди произнес:

— Мне думается, мэм, что мистер Макграт нуждается в медицинской помощи.

Тилли низко наклонилась и из-под низа заглянула в лицо Стива, который одной рукой держался за живот.

— Плохо?

Стив не ответил и не пошевелился. Тогда Тилли повернулась к Биддлу и Пибоди и спросила:

— Не могли бы вы ему помочь подняться наверх, в голубую комнату?

— Разумеется, мэм.

Мужчины взяли Стива с двух сторон под руки, но он отстранил их помощь. Тогда Вилли, остановившись перед ним, тихо сказал:

— Если ты выпрямишься, Стив, ты сможешь идти. Только дай мне руки.

Стив медленно поднял голову, посмотрел на Вилли и сделал так, как тот велел. Вилли, поддерживая его за локти, осторожно потянул и поднял, затем приложил руку к его пояснице и спросил:

— Лучше?

Стив жалко улыбнулся и ответил:

— Да, как ни странно.

— Фил Споук научил меня нескольким приемам.

— Похоже на то, — кивнул Стив. Взглянув на Тилли, он спросил: — Ты в порядке?

— Да. — Ее голос слегка дрожал, но она повторила: — Да, все хорошо. Ты сможешь подняться по лестнице?

— Спасибо, но я лучше поеду домой.

— Но мне кажется, за тобой надо присмотреть.

— Ну… тут только синяк.

Тилли внимательно изучала его.

— Хорошо, — согласилась она потом, — но верхом ты не поедешь. — Она повернулась к Биддлу: — Скажи Майерзу, чтобы он немедленно заложил карету. — Не сводя глаз со Стива, Тилли взяла его за руку и попросила: — Сядь.

Стив осторожно и неуверенно подошел к дивану, а когда Тилли жестом предложила ему сесть, он с сомнением покачал головой:

— Вероятно, мне лучше постоять, если ты не возражаешь.

Она снова заволновалась:

— Мне кажется, тебе лучше остаться. Позволь мне позаботиться о тебе.

— Ты не беспокойся, я привык управляться самостоятельно. Тебе о себе стоит подумать. — Стив с трудом повернулся к стоящему рядом Вилли и спросил: — Ну как, изменил свое мнение насчет этого маньяка?

Вилли промолчал, задумчиво глядя на мать и Стива.

— Норин, очевидно, сбежала. Почему она не пришла сюда?

— Ясно, как Божий день — она не хотела подвергать тебя опасности.

— Так куда же она направилась? — Вилли по очереди смотрел то на одного, то на другого, и, не получив ответа, добавил: — Я ее найду. Далеко ей не убежать. Да она ведь и не сумеет. Она в жизни не бывала нигде дальше Ньюкасла.

Тилли смотрела на сына и молилась, чтобы его поиски оказались безуспешными. Женщина знала, что если он найдет Норин, радоваться ему придется не долго. Так или иначе, но Симон об этом позаботится. И разве сможет она всегда быть рядом с ружьем в руках.

Вся деревня пришла в ужас. Это надо же! Эта, из особняка, снова взялась за свои штучки. Теперь она подстрелила фермера, который всего лишь зашел спросить, не видела ли она его дочь. И ее любовник тоже на него набросился! Ну, фермер Бентвуд с ним разобрался: уложил его почти на неделю, говорят, чуть навсегда не отбил у него охоту таскаться по бабам. Но только подумайте, взяла ружье и выстрелила в фермера, а ведь он так по-доброму к ней относился, когда она была молодой. Да, что говорить, это из-за нее рухнул его первый брак, ведь если бы она не закатила истерику в день его свадьбы, он бы не помчался ее утешать и не бросил бы несчастную невесту.

Старая миссис Макграт, беззубая и сморщенная, в сотый раз пересказывая эту историю своему внуку, иногда хвасталась тем, что приложила руку к тому, что ублюдок этой ведьмы почти слеп. Конечно, ее собственный сын столько же раз предупреждал ее, чтобы она поменьше болтала, а еще велел держать дверь закрытой и говорить потише — хочешь не хочешь, а у этой ведьмы есть сила. Она это уже доказала на их собственной семье. И даже дважды — одного убила, а второго возвысила до такого положения, которого ему самому ни в жисть не добиться. Что он мог узнать в шахте такого, чего не знали его братья. Страшно вспомнить, каким он был робким заморышем в детстве: маленьким, тощим. А взгляните на него сейчас — ростом под два метра, широкоплечий, начитанный и говорит теперь совсем не как они. Разве без особой силы такое выйдет? Так что, его матери лучше говорить шепотом, если захочет вспомнить эту, из особняка.

На следующий день Рэнди Симмонс принес хозяину известие, что его дочь накануне видели у заставы: там она остановила дилижанс. У нее, кроме плетеной сумки, ничего не было.

Выслушав эти новости, Симон отправился на поиски жены и обнаружил ее в маслобойне, где она сбивала масло. Когда он вошел и остановился рядом, она не прекратила работы. Тогда Симон левой рукой схватил ее за свободную руку (его правая безжизненно висела вдоль тела) и спросил:

— Твоих рук дело?

Люси перестала крутить ручку маслобойки, взяла с ближайшей скамейки большую, деревянную ложку и с силой ударила мужа по руке, удерживающей ее.

— Валяй, женщина, — взвыл он, — ломай и другую. Ты этого добиваешься?

Люси отошла от него и встала так, что маслобойка оказалась между ними.

— Да, — сказала она, — если ты будешь со мной так обращаться, тогда да. И знай — да, это моих рук дело. Я не собиралась смотреть, как ты издеваешься над моей дочерью, как она мыкается в этой камере наверху. Это я подсказала ей, что делать. Выплесни ведро ему в рожу, сказала я, ведь то, что было в этом ведре — у тебя в голове.

— Осторожно, женщина, поберегись. Я тебя предупреждаю.

— Нечего меня предупреждать, Симон Бентвуд, с меня хватит. Я терпела твои выходки все эти годы, потому что любила тебя. Я смирилась с мыслью, что та женщина не выходит у тебя из головы ни на минуту, даже когда ты спишь. Я все терпела, потому что любила. Но теперь все! После того, что ты сделал со своей дочерью, все, что ты хотел — заставить ее покориться, и почему — ты не мог и представить, что она может быть счастлива с сыном женщины, когда-то отказавшей тебе. Если ты завтра умрешь, я не заплачу. — Люси замолчала, глядя ему в лицо, в котором увидела не столько гнев, сколько боль, и закончила: — Никогда и представить себе не могла, что скажу тебе такие слова, но это правда. И вот еще что: с этой минуты я тебе не жена. Я буду готовить, убирать и работать, но я теперь никогда не буду с тобой спать. Ищи утешения в другом месте, Симон, у меня ты его не найдешь — утоляй голод, гложущий твое сердце. — Люси обеими руками пригладила фартук и добавила: — Теперь, если ты уйдешь, я закончу сбивать масло, если нет — пусть это делают твои работники. — Она видела, как муж широко открыл рот, будто ему не хватало воздуха. Она ждала, что он заговорит, но он не издал ни звука. Закрыв рот, Симон попытался распрямиться, поморщился от боли, повернулся и побрел прочь.