— Почему папа так ненавидит миссис Сопвит?

Мать, которая всегда была с ней честной, все ей объяснила. Норин возмутила позиция отца, ведь она считала мать замечательной женщиной, а отец теперь стал казаться ей полным дураком. Как можно, имея такую жену, тешить себя надеждами относительно другой женщины с ужасной репутацией?

Норин рано стала чувствовать себя взрослой, поэтому когда в воскресенье высокий молодой блондин сказал «Привет, малышка!», она моментально забыла, или предпочла забыть, как должна разговаривать с сыном хозяйки дочь арендатора, и выпалила:

— Сам ты малышка! Мне скоро четырнадцать, я все умею делать на ферме и даже хочу научиться кузнечному делу.

Она думала, что он рассмеется, но он только сказал:

— Извини. Никак не думал, что тебе так много лет и что ты такая способная. Правда, на твоем месте я бы не стал подаваться в кузнецы… особенно с таким голосом.

Норин шикнула на брата, дергающего ее за рукав, и спросила:

— А что такое с моим голосом?

— Ничего, ничего, просто очень приятный. Уверен, ты умеешь петь.

Она удивленно посмотрела на него, и, немного погодя, вполне миролюбиво сказала:

— Ну, да, я умею петь. Я пою в церковном хоре. Там мне доверяют петь соло.

— Значит, я не ошибся?

Она немного растерялась, и уже собралась было подойти, чтобы посмотреть на улов, но в этот момент откуда-то сзади появилась «эта, из особняка». Раньше Норин видела ее только издали, вернее, она обоих видела только издали, и никогда вот так близко, чтобы можно было поговорить. Девушка перевела взгляд на приближающуюся маленькую фигурку, примерно ее роста, но гораздо изящнее из-за худобы. Все было худое — тело, лицо, руки, ноги. Она походила на большую шоколадную куклу, причем очень красивую шоколадную куклу. Она заговорила, обращаясь не к Норин, а к своему брату. Голос у нее оказался высоким и чистым.

— И что у нас здесь? Это ты их поймал, Вилли? — «Шоколадка» засмеялась.

Ее голос и ее смех были странными, музыкальными и напомнили Норин звуки, который мистер Байерз извлекал из арфы. Она никогда не слышала такого смеха. Но Норин сразу поняла, что девушка ей не нравится — высокомерная и нахальная, поэтому она закричала:

— Нет, он нас не поймал, мисс. А вот вас вполне может словить. — С этими словами Норин схватила брата за руку и, повернувшись, быстро скрылась за кустами.

Недовольный Эдди запротестовал:

— Отпусти руку, Норин, а то выдернешь.

Именно об этом случае по наивности и рассказал отцу Эдди, вызвав такую ярость, с какой семья еще не сталкивалась.

В следующий раз Норин Бентвуд встретила Вилли Сопвита только через год. Она возилась в конце участка, пытаясь вызволить овцу, застрявшую в проволоке ограды. Яростный лай собак привлек внимание всадника, проезжающего мимо. Подняв глаза, Норин увидела его, а по наклону головы поняла, что это молодой Сопвит, но продолжала возиться с овцой как ни в чем не бывало.

— Помочь? — спросил Вилли, на что она сердито ответила:

— Тогда придется лезть через забор и толкать ее с той стороны.

Именно так он и поступил, и через минуту овца уже неслась по полю, а молодые люди стояли и смотрели друг на друга. За последнее время Норин очень выросла, и Вилли, улыбаясь, сообщил:

— Мне лучше не повторять своих прошлых ошибок.

Норин в ответ также улыбнулась и согласилась:

— Лучше не надо.

Вилли оглянулся на забор и спросил:

— А ваши работники не могли это сделать?

— Они на рынок поехали, а у отца спина болит.

— Ох, мне очень жаль.

Норин чуть было не выпалила: «А мне нет», причем это было бы правдой, но попридержала язык. На самом деле отец весь этот год практически глаз с нее не спускал. Он требовал, чтобы она была всегда рядом. А вот к Эдди он относился куда спокойнее, и это раздражало Норин. Ей не разрешалось самостоятельно ходить даже в церковь. Отец сам никогда туда не заходил, но он исправно отвозил туда дочь и ждал, пока она не выйдет. Норин однажды пожаловалась матери, что отец стал настоящим тюремщиком. Сейчас он болел, и вот уже неделю Норин была свободна и наслаждалась этой свободой.

Заглянув в лицо Вилли, она отметила про себя, что он очень красив, и почувствовала к нему глубокую жалость. Норин знала, что он плохо видит из-за Макгратов из деревни, хотя старики говаривали, что не будь его мать ведьмой, такого бы никогда не приключилось. Норин несколько раз видела эту женщину верхом, но ничего необычного в ней не было, только седые волосы, вдобавок, она сидела в седле по-мужски и носила бриджи. Зато ее лицо, также как и лицо сына, было прекрасным.

— Как тебя зовут? — спросил Вилли.

— Норин, — ответила она. — Но мне Нора больше нравится.

— А я Вилли Сопвит, — сообщил он.

— Да, я знаю.

И тогда он рассмеялся. Он хохотал, откинув голову назад. Норин, конечно, слегка обиделась, но ее удивило, как с таким недостатком, как у него, он умудрился сохранить жизнерадостность. Ей не часто приходилось встречать счастливых мужчин, по правде говоря, они ей вообще не попадались.

— Что смешного? — возмутилась она.

Юноша прекратил смеяться и, подумав, ответил:

— Представь, даже не знаю… Наверное, я что-то не так сказал.

Они помолчали. Он заговорил первым.

— Ты на игры ходишь?

— Иногда.

— Тогда я смогу тебя там встретить?

— А ты участвуешь? — поинтересовалась Норин.

— Нет-нет. — Он покачал головой. — Но я люблю борьбу.

— Борьбу? — Она кое-что вспомнила. Когда-то она слышала, что почти слепой парень из особняка умеет боксировать или бороться, или еще что-то в этом духе.

— Ты, вроде, удивилась?

— Ну да, немного… Думала, что только простолюдины ходят смотреть борьбу и всякое такое.

— Ну, возможно, я и есть такой.

— Ты не похож… и вообще…

— Что вообще?

— Не того типа, чтобы борьбой интересоваться.

— Да? Так позвольте сказать вам, мисс, — Вилли притворно напыжился, — что я вполне преуспел в этом деле, все зависит от партнера.

— Надо же! — Она тоже встала в позу. — Чего только не услышишь, если уши прочистишь.

Он засмеялся снова, она последовала его примеру.

Вот так все и началось.

В течение следующего года они иногда не виделись неделями, а если и виделись, то мельком, но она за это время многое о нем узнала. Она узнала, что он, к ее удивлению, трижды в неделю работает на шахте и ездит в Ньюкасл учиться инженерному делу. Но как он умудряется это делать — загадка, ведь его единственный зрячий глаз видит плохо, и ему приходится прищуриваться, чтобы что-то разглядеть. Но больше всего ее поражала его жизнерадостность. Несмотря на свой физический недостаток, Вилли не был мрачным и не сторонился людей. Наоборот, он любил компанию, всегда с готовностью отвечал на вопросы и сам любил их задавать.

Наступил ее шестнадцатый день рождения. Мать купила в подарок Норин новое пальто и шляпку. Пальто было серым с синими отворотами и капюшоном до плеч, а вельветовая шляпка — синей с серой отделкой. У нее никогда не было таких красивых вещей, и Норин казалось, что на нее все смотрели, когда она стояла в церкви и пела на воскресной службе. Когда служба закончилась, девушка заторопилась к выходу — сегодня отец не ждал ее, не было даже младшего брата, который заболел и лежал в постели. Поэтому она была одна, когда встретилась с Вилли.

На этот раз он не сидел на лошади или на берегу с удочкой — Вилли медленно шел по дороге, за ним бежала собака довольно замурзанного вида. У него-то были великолепные пастушьи овчарки. Молодой человек заговорил первым:

— Привет! Это ведь ты, я не ошибся?

— Да, я, — ответила она. — Кто же еще?

— Ну, ты извини, что сразу не узнал тебя, ты такая нарядная и очень хорошенькая.

— Не означает ли это, что когда я ненарядная, то не хорошенькая? — Норин улыбалась и ждала, что он тоже рассмеется, но Вилли был серьезен.

По привычке, слегка отвернув голову, он заметил:

— Я ничего такого не хотел сказать. Я всегда считал тебя хорошенькой, вернее даже красивой.