— Насколько близко ты сможешь подобраться к нему? — Эллвуд с задумчивым видом оторвался от текста и заговорил, делая паузы.

— Настолько, насколько тебе это нужно.

— Хорошо, — сказал Эллвуд. И еле слышно добавил:

— Мне нравится этот клоун.

* * *

— Что он имеет в виду, черт возьми? Враги, притворяющиеся друзьями, одного от другого не отличишь, неизвестно, кто есть кто. Что он имеет в виду, черт возьми?!

Зено вышел, а Эллвуд сидел в кресле, вчитываясь в текст, прямо перед Кэри.

— Быть может, это означает именно то, что, по-твоему, и должно означать, — ответил Кэри.

— Ты читал это?

— Да.

— И что скажешь?

— Что он сумасшедший. Параноик, шизоид — тот, кем его считают.

Эллвуд швырнул записи на пол.

— Дело продвигается недостаточно быстро.

Кэри вдруг понял, что за гневом Эллвуда что-то кроется, и спросил:

— Ты попал в передрягу, Эллвуд? — затем посмотрел на синяк на его лице и отвел глаза. — Они ищут двойного агента; был ли им Пайпер? И кто ты в этой игре: браконьер или лесник?

— Не беспокойся. — Эллвуд покачал головой. — Главное зло для меня — кретин по имени Хилари Тодд. Разведовательную работу он рассматривает как процесс чисто созерцательный. С таким засранцем я могу справиться. Рано или поздно я все равно узнаю, кто на самом деле этот старик, живущий на холме. Тогда все мы наконец сможем расслабиться и заняться дележом того, что осталось от мира и его ресурсов.

Кэри отнес стакан к креслу, в котором незадолго до того сидел Зено.

— Он убил Марианну Новак. — Эллвуд пристально посмотрел на Кэри. — И, судя по его словам, она погибла раньше, чем Ник Говард.

Эллвуд поднес сложенные вместе пальцы обеих рук к губам. — Что еще он рассказал?

— По-моему, он делал это с удовольствием. С удовольствием и в то же время со страхом. Конечно, прежде всего он хотел обезопасить себя и Карлу. Но это ему нравилось.

— Не позволяй ему отбиться от стада, — сказал Эллвуд. — Следи, чтобы он не выпрыгнул за ограду.

Кэри сделал глоток и отвернулся, сжав в пальцах стакан.

— Приехав сюда, Эллвуд, я понятия не имел...

— Не позволяй ему отбиться от стада, — повторил Эллвуд с металлом в голосе.

— Помнишь, это было на квартире у Чарли Сингера? Я сидела на кровати за ширмой, а ты заглянул, и я стала смеяться.

— Почему же ты смеялась?

— Ну, потому что... потому что...

Паскью вспомнил. Вспомнил ее смех — громкий и необыкновенно долгий. Потом она попросила: «Спаси меня, Сэм. У меня голова кругом идет — все времена перепутались». — И снова засмеялась.

— Я выглядел смешно и глупо? Или и то и другое вместе?

— Ни то, ни другое.

— Ну, тогда я не понимаю, что тебя рассмешило.

— Я вспомнила бабочек, — объяснила она.

И почти сразу же он догадался, что это была она. Та самая девушка из навеянного наркотического дурманом видения, голая, раскачивающаяся над ним, словно дерево. Она и сейчас рассмеялась, догадавшись, что этот эпизод всплыл у него в памяти.

— Почему же ты не рассказала мне раньше?

— Чтобы ты не думал, что меня и теперь легко уложить в постель.

Она приподнялась на локте, чтобы получше его рассмотреть, и заметила, как его взгляд вначале скользнул по ее груди, потом по шее, на которой розовели следы легких покусываний. Ноги их соприкоснулись под одеялом. И оба предались воспоминаниям о бабочках.

* * *

Гроза длилась всю ночь, то стихая, то разражаясь с новой силой. Паскью изрядно напился. Они поговорили еще немного, потом он подошел к кровати, словно передвигаясь на ходулях, и рухнул на нее всей тяжестью, свесив ноги через край, уткнувшись лицом в подушки, и заснул еще прежде, чем приземлился. Софи пересела в его кресло и осталась бодрствовать, словно ночная сиделка, подкрепляясь остатками виски. Уснула она, лишь когда гроза унялась и на горизонте забрезжил слабый свет.

Потом проснулся Паскью, он сел на кровати и, наклонив голову, почувствовал, как постепенно боль в висках распространяется по всей голове. В ванной он разделся и, вздрогнув, залез под душ. «Я знаю, на что похоже такое утро, — подумал он. — Знаю, что бывает в такое утро». Он делал воду все горячее, пока кожа не порозовела.

Паскью вылез из ванны и вернулся в спальню, ни о чем не раздумывая, роняя с тела капли воды. Вскоре его стал бить озноб. Софи смотрела, как он вытянулся на кровати. Его нагота слегка оскорбляла ее и в то же время забавляла. Ее похмелье проявлялось в более мягкой форме. В прежние времена она оценила бы свое состояние не более чем в три балла по шкале Рихтера. Софи склонила голову набок и снова погрузилась в сон.

Проснулась она уже ближе к полудню. Кто-то пытался открыть дверь. Софи распахнула ее и увидела двух женщин с простынями, мылом и полотенцами. Она торжествующе улыбнулась и попросила прийти позднее. Потом закрыла дверь и сделала то, что собиралась сделать с тех пор, как Паскью вернулся из душа, голый, с болтающимися причиндалами, совершенно разбитый и не обращающий на нее ни малейшего внимания. Софи разделась и легла рядом с ним.

* * *

— Это была ты, — сказал он. — Как же я сразу не понял?

— Да, ты все забыл, от ЛСД у тебя крыша поехала.

— Я запомнил то траханье, бесконечно долгое.

— Бесконечно долгое?

— Так мне казалось. А вся комната была усеяна бабочками. Я пустил в тебе корни. Чуть ли не до самого сердца.

— Будем считать, что это метафора.

Он дотронулся пальцем до одной груди, в том месте, где был рельефный рубец, примерно в дюйм длиной, белый и слегка сморщившийся.

— A вот этого я не помню.

— Ты не можешь этого помнить, — согласилась она.

Их обдало волной желания. Она легла на него, вытянув ноги, стараясь возбудить. Он повернул ее, а она подняла колени так, чтобы они легли ему на плечи. Потом попросила:

— Просто делай вот так, вот такие движения, не останавливайся, вот так, просто делай вот так. — Она склонила голову набок, раскинув руки, как на распятии. Сначала покраснела ее грудь, потом шея.

* * *

— Какая же все это была чушь, правда, Сэм? Секс и революция, ЛСД и революция, рок-н-ролл и революция. Мы рассуждали об истеблишменте, о капитализме... Думали, что контролируем ситуацию. Просто смешно. Все контролировали они — так было и так будет. Мы думали, что все принадлежит нам, но заблуждались. Они торговали сексом, наркотиками, создавали рынок музыки — расфасовывали всю эту чертову культуру. Каждый лепил на стену портрет Че[6], балдел от наркотиков, болтал всякий вздор. И мы тоже — слонялись без дела как неприкаянные. Господи, как жаль, что мы не взорвали этот чертов поезд!

— Кто теперь эти твои «они»? — Он улыбнулся и сам себе ответил: — Это ведь Мы... А с кем еще ты была из нашей компании? — Этот вопрос давно вертелся у него на языке. — Ведь свободный секс являлся важной составной частью нашей доктрины.

Софи весело рассмеялась:

— Эта вспышка ревности кажется несколько запоздалой, ты так не думаешь? — Она помолчала. — Или несколько преждевременной...

— Кто же это был? — спросил он, заранее зная ответ.

— Чарли. Время от времени.

* * *

Они оставили шторы опущенными, но дневной свет все равно просвечивался сквозь ткань. Его полоски рябью запрыгали по стенам, как будто начался прилив. Паскью поговорил еще немного об Аргентине — рассказал Софи, что всякий раз, как входит в тюрьму, ему хочется закричать и убежать прочь.

— Когда Карен ушла от меня, стало еще хуже.

— У тебя началась депрессия.

— Депрессия... Я как-то не задумывался об этом. Впрочем, знаю, что я не мог ее избежать. Но больше всего меня поразила внезапность случившегося: еще вчера она была здесь, а сегодня — бесследно исчезла. Стала одной из пропавших без вести. С той лишь разницей, что сама этого хотела. Как бы то ни было, я оставался в неведении. В неведении... Внезапно я понял, что это такое — быть в неведении. — Глаза его были прикрыты. Она коснулась губами его глаз, потом шеи. — А что у вас было с Чарли? Что-то серьезное?

вернуться

6

Че Гевара — латиноамериканский революционер.