И больше к ней эти ощущения не возвращались. С Мишей все было по — другому, так, как ей казалось правильным: постель — продолжение отношений, а не их исток и причина. Не было буйства чувств, сводящих с ума, заставлявших творить глупости, не узнавая себя. Зато была нежность, внимательная и бережная, только от неё одной хотелось плакать и петь одновременно. Вера ни на что её не променяла бы… Так казалось…

Она до того привыкла жить с этим миром в душе, со спокойным знанием, что все в её жизни — так, как должно быть… А теперь выяснилось, что темные желания никуда не делись, что эмоции могут шкалить за самые крайние отметки — от яркого пламени до сурового минуса… Её ломало каждый раз, лишь стоило вспомнить эту треклятую ночь и горячее тело, что смогло разбудить упрятанную в самый темный закоулок чувственность. И каждый раз, поймав на себе взгляд Дениса, она не могла не вспомнить… А глаза, терзаемые преступным любопытством, пытались изучить, исподтишка, то, что в тот раз некогда было разглядывать: мощные, сильные плечи — ни одним пиджаком не спрячешь, крупные руки с длинными пальцами — чуткими, нервными, вечно играющими с какой?то вещью… Иногда получалось незаметно рассмотреть смуглое лицо, словно раньше внимания не обращала, — твердый подбородок, с едва заметной ямочкой, чисто, до синевы, выбритые скулы, аккуратный прямой нос, виски, в которых тонкими нитками высвечивала первая седина, оттеняя смолистую чернь волос… Однажды рискнула — очень хотелось рассмотреть лоб, глаза, брови… Наткнулась на внимательный, слегка насмешливый взгляд… Больше не рисковала…

А потом, вечером, перебирая в памяти отрывки этих полу — взглядов, полунамеков, чувствовала себя последней дрянью… Потому что Миша не заслужил — того, чтобы она о другом думала и вспоминала. И выныривала в горячке из снов — не с ним…

Твердо была уверена: Михаил никогда не узнает о том, что с ней случилось здесь. Не от кого. Денис, однозначно, никогда не опустится до разборок с её мужчиной. Права на то не имеет никакого, да и ни к чему это… Но разве от этого легче?

Она сама, в своих собственных глазах, потеряла право честно смотреть в лицо самому дорогому человеку. Лишь недавно обрела твердую почву под ногами, и сама же её у себя и выбила.

Хуже всего, что ни с кем своими мучениями Вера поделиться не могла. Даже с Никой. Сомневалась, что подруга поддержит её настрой. Та могла, со своим кредо "лучше сделать и пожалеть…", убедить и черта окатиться святой водой… Что уж говорить про Веру…

Вот и сейчас, на этом дурацком совещании, она искренне старалась уловить смысл нудных фраз, что?то записывала, запоминала… А все органы чувств, будто локаторы, были настроены только на одну волну… Исходящую от крупной фигуры, непринужденно умостившейся на углу стола… Прямо напротив Веры. И, что странно, девушка точно помнила: выбрала стул в углу, подальше от Дениса. Как он умудрился расположиться так, что каждый её нечаянный взгляд падал на него — абсолютно прямо?

Или она выдумала себе невесть что, а шеф уже и забыть успел про маленькое приключение? И плевать хотел на маленькую, незаметную стажерку, посмевшую отказать его царскому хотению?

Девушка уже почти убедила себя в том, что дело обстоит именно так: Денис Игоревич о ней и думать забыл… В последний раз глянула на него, чтобы удостовериться, и обмерла: он подмигнул и еле заметно улыбнулся. Обдав жаркой волной лицо, шею, и даже уши…

Оставалось надеяться, что никто из сотрудников не заметил эти перемигивания…

Она отсидела, уткнувшись носом в блокнот, почти до конца собрания. Даже когда взял слово Денис, просто слушала, головы не поднимала, только вот — с очень большим трудом улавливала смысл. Голос шефа звучал таким глубоким баритоном, так обволакивал, что воспринимался как музыка — мелодия, без ненужных фраз.

Вера констатировала факт: все, вляпалась. Снова на те же грабли, и очень метко. Ручка инвентаря еще летит, приближаясь ко лбу, но уже и так известно: будет очень болеть. До темноты в глазах, до звездочек, до сотрясения и синяка.

Осталась одна надежда: может, получится увернуться на этот раз? Все?таки, признаки замечены, предварительный диагноз есть… Может быть, это на ранних стадиях лечится?

— Правда же, Вероника?

— Что? — Почувствовала себя полной идиоткой: замечталась о шефе, прослушала его речь, да еще и пропустила какой?то вопрос… Надо ж так вляпаться…

— Я рассказывал вашим коллегам о том, что практика летучих совещаний очень объединяет команду. Если собравшиеся не отсиживаются по углам, а активно участвуют. Вы ведь обязаны это знать. Насколько я знаю, Александр Павлович постоянно их проводит. Разве не так? — В голосе Дениса не было и тени насмешки. Отчего же почудилось, что он изысканно издевается сейчас?

Может быть, оттого, что Палыч искренне терпеть не мог эти "сборища", предпочитая решать все вопросы на ходу? А слова Дениса — откровенная выдумка, направленная на то, чтобы подловить её на вранье? Или посмеяться над невнимательностью?

И что ответить, чтобы не выглядеть в глазах коллектива дурочкой? То, что Денис её видит именно так, осталось уже без сомнений.

— Так… — То ли промычала, то ли проблеяла, невнятно. Ненавидя себя за то, что попала в такую ситуацию. Как там любила раньше повторять? Не бывает безвыходных? Ну — ну… Получите, пожалуйста, выставочный образец. Можете не расписываться…

— Что вы говорите? — Мучитель продолжил издеваться: вместо того, чтобы спокойно кивнуть на её ответ, решил придраться. — Я не расслышал.

Вера набрала побольше воздуха в грудь и, как могла, отчетливо, почти по слогам, произнесла:

— Да. Я с вами абсолютно согласна.

— Спасибо. Потом обсудим подробнее. — На этом, как ей думалось, шеф потерял всяческий интерес.

Зря думалось.

Распустив совещание, Денис поблагодарил участников за активность…

Вера попробовала прошмыгнуть мимо, серой незаметной мышью.

Как бы не так.

— Вероника. Задержитесь, пожалуйста. Нужно обсудить пару моментов.

Как она жалела сейчас, что не умеет проваливаться сквозь пол!

Ей, к чему?то, подумалось, что теперь знает, как себя чувствуют идущие на эшафот… Потому что, примерно так же себя ощущала, заходя в кабинет директора, слушая щелчок закрывающейся двери.

Ирония в повторении: снова вдвоём, в закрытом помещении, и опять — понимание того, что ничего от её воли сейчас не зависит. Главную партию не она ведет. Ей остается лишь поддерживать хорошую мину при плохой игре, да пытаться совсем не расклеиться, не наговорить лишнего, не ударить в грязь лицом.

Вера, затаив дыхание, ждала… Молчала и наблюдала — что сейчас будет делать Денис, не начнет ли опять домогаться, как было при их прошлом разговоре…

Нет. Он уселся в свое крутое кожаное кресло, откинулся, руки на подлокотниках, пальцы "домиком" сложил, постукивая кончиками друг о друга… Очень серьезный взгляд из?под слегка изогнутой брови…

— Ну, присаживайся, Вика. В ногах правды нет. Посидим, пообщаемся…

Она глубоко вздохнула, вбирая с воздухом терпкую смесь облегчения и разочарования: поганенькая часть её сущности, все же, надеялась, что вот сейчас повторится все… А ей нужно будет посопротивляться, для приличия, а потом сдаться на милость. Противно было это осознавать, но Вера предпочитала честность в отношениях. А с самой собой — тем более.

Она послушно присела на стул, на самый краешек, готовая сорваться при первом намеке на опасность… Сложила руки на коленях, как школьница. Подняла глаза, показывая: все, готова, можно разговаривать.

В темноте карих глаз промелькнул отголосок усмешки, разжигая недовольство и злость: как над маленькой, издевается, похоже… Хоть и держит лицо максимально серьезным.

— Зачем ты соврала, Вика? — Чего угодно ждала, но только не этого вопроса.

— Когда? О чем вы? — Вот, как он умудряется вечно сбивать её с толку?

— Мы опять перешли на официоз? Что ж, пусть будет так, если тебе проще…