— Оружие? — ошеломленно переспросил я. — То, что обладает силой, о которой вы говорите?

— Любого человека можно переубедить, нужен лишь подходящий стимул, — продолжил он ровным голосом. — Я не дурак. Однако и я подвержен слабости, которая делает нас теми, кто мы есть. Мелкие страхи присущи как идиотам, так и умнейшим из людей. Я хотел, чтобы на земле воцарился мир. Видя открытый бунт молодежи, видя, как хаос охватывает Восточную Азию, я был готов на многое, чтобы остановить эту волну. — Он снял очки и потер глаза. — Но я не знал, что есть люди, готовые на большее.

Еще один взгляд на самолет на взлетно-посадочной полосе, уже почти переполненный. Мне захотелось наброситься на него с кулаками из-за его бессердечия и холодности.

— Да, я помог им сдержать эту силу. Понимаете, я считал, что поступаю правильно. Но использование этой силы зависело только от них. В конце концов, я им нужен был только поначалу. — Он сделал глубокий судорожный вдох. — Вы знаете, что Киссинджер собирался использовать здесь ядерное оружие? Можете представить, какие были бы потери среди мирного населения. Такие вещи не волновали людей, с которыми я работал. Для них главным было навести порядок, любой ценой. Жестокие люди. — Он покачал головой, как будто все еще до конца не верил в то, что случилось. — Я слышал, что произошло в Кентском университете в Америке. Что происходило во имя порядка. Жестокие, жестокие люди. Они не знали, как управлять этой силой, но им пришлось научиться. Им нужно было, пока еще оставалось время, провести испытание здесь, во Вьетнаме…

Тут меня осенило. На нас проводили эксперимент.

— Как только я узнал, что они задумали, я попытался остановить их. И, разумеется, превратился в помеху. Мне пришлось принять определенные меры.

— Вы перешли на другую сторону?

— Вы говорите о политике, а я — о моральном абсолюте. Я перешел не к врагу. Я пережил один из тех моментов, когда яркий свет озаряет твои темные глубины. То, что я увидел, мне не понравилось. Есть вещи пострашнее отсутствия порядка. И есть вещи пострашнее смерти.

Я немного успокоился. В конце концов, может, еще осталась какая-то надежда.

— Так вы собираетесь убить это существо? Проткнуть его сердце колом или что-нибудь в этом духе?

— Его нельзя убить. Это часть вселенной, вне вас, меня или вещей, которые мы видим вокруг. Его можно направлять. Немного. Но не контролировать, как хотелось моим бывшим партнерам.

Самолет медленно покатился по взлетно-посадочной полосе. Я понял, что профессор не собирался улетать. Он пришел сюда наблюдать.

Ван Димен снова поднял загадочный амулет.

— Ключ, — произнес он с улыбкой. — Когда-то они владели им… Теперь уже нет. Скоро те, кто был готов совершать страшные вещи во имя политики, исчезнут. Даже больше: выйдет так, что они никогда не существовали. И мир станет лучше. Да, Вьетнам будет потерян, но, по правде говоря, так ли это плохо?

Он был прав. Есть вещи пострашнее, чем неудачная попытка установить порядок. Когда ты сталкиваешься с кошмарами действительности, с великими духовными вопросами, с ужасами бесконечной тьмы, политика кажется смешным занятием. Какая разница, кому принадлежит та или иная территория? Кому нужны деньги, налоги? Моральный абсолют, сказал он. Правила существования, которые нельзя нарушать.

— А что будет со мной? — В его глазах я увидел ответ. Я узнал его в ту самую секунду, когда заговорил с ним.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Правда. Процессы, которые пришли в движение, уже не остановить. Но знайте: я буду вас помнить. Я не забуду.

Он протянул ко мне руки, и я упал ему на грудь, беззвучно рыдая о том, что должно было произойти, о том, что я потерял. Слезы мои нематериальны, это призраки жидкости, которые скоро развеются. Как прошлое. Как настоящее.

Как будущее.

Джоэл Лейн — автор двух сборников рассказов ужасов «Провод Земли» (издательство «Egerton Press») и «„Потерянный район“ и другие рассказы» (издательство «Night Shade Books»), а также романов «От голубого к черному» и «Голубая маска» (оба выпущены издательством «The Serpent’s Tale») и двух поэтических сборников: «На краю экрана» и «Нарушение покоя» (оба выпущены издательством «Are»). Сейчас он работает над новым романом «Полуночная печаль».

«„Встреча“ входит в серию рассказов, которые я написал для „Потерянного района“, — поясняет автор. — Все они так или иначе посвящены мифам, которые окружают смерть и загробную жизнь. Одно из стихотворений Рильке стало толчком к созданию этой истории, над которой я, надо признаться, работал несколько лет».

Когда он нашел нужное место, уже начало смеркаться. Он бы и хотел дождаться, когда совсем стемнеет, но на это не было времени. Вечером состоится его концерт. Это уже превратилось в своего рода ритуал и повторялось каждый раз в первый вечер очередного турне. Когда-то турне ограничивались мелкими городишками в «Черной стране»,[34] но теперь он выступал в крупных городах по всей Европе. Однако для него все турне начинались с посещения такого места. Это было нужно его песням. Его голосу. Он подозревал, что почти все певцы говорили себе нечто подобное. И всегда это происходило в одно и то же время года: поздней осенью, когда деревья сгорают, как сигареты, а дороги покрываются первым инеем.

В каждом городе все происходило по одному сценарию. Окно со ставнями, над ним — вывеска, горящая так, чтобы ее было видно ночью с дороги. И всегда главная дорога, по соседству с другими заведениями — удобное место для парковки и открытый доступ имели куда большее значение, чем осторожность. Входная дверь, ведущая в короткий коридор, потом — герметически закрытая дверь со звонком. Выходя из машины, Марк заметил, что в тускнеющем свете дня здания казались старыми: современная улица сделалась серой и тесной, как те трущобы, в которых он вырос. Он передернул плечами и поднял воротник черной куртки.

Дверь открыла худая женщина с бледным лицом и в бледно-розовом платье.

— Входи, милый, — шепнула она. Свет натриевой лампы на мгновение осветил ее скулы, и она отвернулась. Волосы у нее были стянуты на затылке в длинный хвост. Ноги ступали по виниловому полу прихожей беззвучно.

В приемной он увидел два дивана, стол с кассовым аппаратом и светящийся шнур, который только-только начал мигать холодным голубым светом. Остальные трое уже ждали его, но не подавали виду, что знакомы. На лицах — маска напускного равнодушия.

— Уже бывал у нас? — спросила регистраторша. Что-то в ее голосе и залитом голубоватым светом лице указало ему на то, что она — мужчина. Он подумал, не ошибся ли с выбором места.

— Да. — Отвечать так всегда было проще. Он подался вперед. — Кэрол сегодня работает?

Рукава регистратора зашуршали, когда он начал листать обтянутую кожей книгу для записей.

— Да, милый, она здесь. И как раз сейчас она свободна. Десять фунтов за комнату. — Он сунул банкноту в кассу жестом человека, зажигающего спичку. — Я отведу вас к ней.

Начинавшаяся за бахромчатым занавесом лестница вела вниз, в коридор с несколькими дверьми. Худой мужчина шел впереди него. Из-за тапочек на ногах и длинного платья казалось, что он не идет, а парит над полом. Очевидно, дом был гораздо больше, чем можно было представить по фасаду. Они дошли до конца коридора и спустились еще ниже подругой лестнице. Здесь он почувствовал запах фимиама и дыма. Внизу было холоднее, и настенные светильники источали свет, белый и мертвый, какулыбка в глянцевом журнале. Такие места редко отличались красотой оформления. Сквозняк колыхнул рукав регистратора, когда он остановился у последней двери.

Комната за дверью была явно не спальней: голые каменные стены, потолок, поблескивающий влагой. Откуда сюда поступал свет, Марк не мог определить. Его дыхание сгущалось в воздухе в бледное облачко. Он слышал отдаленные женские крики, и только их ритмичность говорила о том, что это крики удовольствия, а не боли. Были они такими тихими, что могли бы сойти за воспоминания.