Если бы сердце могло разорваться в тот момент — оно бы разорвалось. Даже если головной мозг и среагировал на опасность, послав командные импульсы нервным окончаниям, Юля их не почувствовала, настолько была дезориентирована в эмоциональном плане.

«Давай, скажи, что он спятил, набросься в ответ с обвинениями. Сделай хоть что-то! Ну!..»

Не могла сказать и слова, а Глеб тем временем добивал её психику:

— Я даже не хочу об этом не то, что говорить, даже думать, — просочилось в её подсознание вкрадчиво. — Но если, не дай Бог… Юля, не дай Бог у тебя кто-то появился… — стряхнул её больно за плечи, вырывая из ступора. — Сашку ты не увидишь, так и знай!

О-о-о, вот тут она и очнулась, вырвавшись из цепких рук.

— Ты спятил? Кто у меня может появиться! — взорвалась, похолодев. Вся эта тема с прошлым Глеба изрядно пугала. Это далеко не пустые угрозы, когда знаешь, с кем именно имеешь дело. А Глеб мог, у него везде связи.

— Не знаю, мне как-то пофиг. Я просто предупреждаю, — многозначно приподнял он бровь, лишая Юлю дыхания, и вдруг перешёл на шепот: — А то мало ли, сначала тебя тянет на работу, потом ты заявляешь, что пьешь противозачаточные втихаря. Не удивлюсь, если у меня уже и рога нарисовались, а я, дебил, рву жилы, планируя наше будущее.

— Какая измена? Ты о чем вообще? — едва нашла в себе силы зашевелить онемевшим языком.

С минуту между ними висело давящее на мозги напряжение. Юля позабыла обо всем на свете, глядя Глебу в глаза с непритаенной злостью. Как у него вообще язык повернулся приплести сюда Сашу?

— Да расслабься ты, — рассмеялся неожиданно Глеб, привлекая её к себе. Юля уже не знала, что и думать. То он едва не рычит, подавляя своей свирепостью, то заливается смехом, искусно играя на выдержке. — Ты бы видела свое лицо. Ну прости, роднуль, не сдержался. Ты же знаешь, как я остро реагирую на эту тему, у любого бы крышу сорвало. Думаешь, приятно слышать такое? Я тут, понимаешь ли, пашу в поте лица, а ты так обломала меня.

— Глеб, прекрати! Это уже не смешно!

— Конечно, не смешно, — согласился с издевкой, оставив её в покое. — Зато поговорили и узнали друг о друге много чего интересного. Лично я не жалею. Теперь я знаю, что для тебя предпочтительней наглотаться колес с целой кучей противопоказаний, чем родить от меня. За*бись, да?

Вот как так можно, а? Только что сказал, что неправ, признал, что надавил, и не прошло и двух минут, как снова упрекнул.

Глеб выключил настольную лампу, и давящая темнота поглотила спальню, упав тяжелым саваном на так и оставшуюся стоять у кровати Юлю. Жаль, что расшатанные нервы так просто не выключить, не прогнать затопивший грудную клетку липкий страх. От сказанных слов замерло сердце и перехватило дыхание.

Господи, ну почему всё так? Почему?..

Зачем же так испытывать чувства, если они и без этого трещат по швам?

Больше геройствовать не хотелось. Тот случай, когда инициатива вздрючила инициатора по самое не хочу, надолго отбил у Юли желание лезть на броневик. Не то, чтобы она смирилась или покорно склонила голову, просто недавний диалог научил её осторожности и отныне, прежде чем что-то сказать или вспылить, приходилось хорошенько обмозговать готовые вот-вот сорваться слова, чтобы потом не грызть от досады губы и не давиться горькими слезами.

От противозачаточных тоже пока не спешила отказываться. Это же Глеб, у него семь пятниц на неделе. Сегодня он признал, что был не прав, а завтра возьмет и снова возьмется за старое. По глазам видела, что так и не смирился. Губы говорили одно, а вот всё остальное: взгляд, нахмуренный лоб, упрямо выпяченный подбородок, свидетельствовали совсем об ином. Не факт, что через месяц они снова не вернутся на исходную в теме с ребёнком.

Воспоминания о Дудареве гнала прочь, как можно дальше от растерзанного сердца.

Ну было. Ну… не то, чтобы прошло, просто запретила себе думать о нем. Вспоминать. Мечтать. С последним было сложнее всего. Что-что, а мечтать она любила. Ей не дай поесть, а оставь наедине со своими мыслями и всё… потеряна для реальности на несколько часов. Не зря начала писать. Так проще спрятаться от давящей действительности, выговориться, прожить то, чего бы никогда не смогла прочувствовать, будучи под бдительным присмотром.

И никто не догадается, что именно в этот момент ей очень хреново, что в ушах шумит от недосыпа. Что в сердце отдает покалыванием от белезненного метания по клетке. Что реветь хочется белугой от нездоровой тяги к запретному мужчине.

— Смотрю, Глеб снова взялся за старое? — подытожила без настроения Зыкина, плюхнувшись на соседнюю лавочку.

Ну, практически никто.

Юля поймала на себе недовольный прищур и машинально поправила шейный платок. Было девять часов, но солнце уже настолько раскалилось, что ни о какой прогулке в полдень не могло быть и речи. Пока ещё чувствовались скудные остатки утренней прохлады, все воспитатели решили перенести занятия на обед, освободив утренние часы для подвижных игр на свежем воздухе. Сейчас дети играли в песочнице под навесом, а Юля с Таней расположились под корявой вишней и, наблюдая за воспитанниками из-под прикрытых век, неспешно делились впечатлениями от прошедших выходных.

— Есть немного, — каким-то чудом удалось улыбнуться, заранее зная, что от подруги не ускользнет такая мелочь. Это Николаевне и всем остальным пофиг, что за тряпка у неё на шее, а Таньку не проведешь. Со школьной скамьи дружили и были в курсе всех слабостей и предпочтений друг друга. То, что Юля терпеть не могла всевозможные платки, шарфики и водолазки, вынуждающие испытывать нехватку воздуха, Таня знала давно. И то, что Осинская явилась после выходных на работу в ненавистном «ошейнике» наталкивало на определенные мысли.

— Юль, а ты не пробовала ему в отместку расцарапать спину? — тут же ощетинилась подруга, испытывая к Глебу давешнюю «любовь». Не заладилось у них с самого знакомства. Сколько лет прошло, а ни муж не праздновал её, запрещая приглашать в гости, ни она его, хотя познакомил Юлю с Осинским именно Танин парень Славка.

— Он бы был только рад, — фыркнула, представив эту картину. Глеб никогда не заморачивался насчёт всяких там отметин. Плющит во время секса, не умеешь сдерживаться? Так вперёд, дерзай. Ему не жаль, как говорится.

— Что-то не нравятся мне ваши отношения в последнее время. То с губой расхреначеной приходишь на работу, то вот, засос на полшеи.

— Тань, ну что ты начинаешь? Я же сказала: с губой случайно получилось, сама виновата.

— Угу. И сцепились те гаврики тоже случайно, да?

Юля поспешно кивнула. Как разбила губу, таиться не стала, но об остальном умолчала. Там, где замешан Вал, стоило быть осторожной. Она не вправе рассказывать о его матери даже подружкам. Это личное. То, что только между ним и Глебом.

— Глеб сказал, что из-за работы, — сдвинула плечами, следя за Сонечкой из младшей группы. Девочка сбежала от своих «собратьев» и, оглядываясь украдкой на воспитательницу, подкралась к старой вишне.

— До сих пор не верится, что наша Маринка и Дударев встречаются, — предалась восторгу Таня, не замечая, как Юля затаила дыхание. — Согласись, молодец девчонка, такого мужика сцапала.

— Угу, — промямлила, чувствуя, как опалило лицо жаром. Тане не верится? Что тогда говорить за неё? Но это такие мелочи по сравнению с пытками, которым поддавалась, стоило представить племянницу в объятиях Вала. И никакой стыд, никакие угрызения совести не могли успокоить, охладить её. Никто никому ничего не должен и не обязан, а её уже ломало, изводило от ревности. Чокнутая? Да. Да!!! Чокнутая. Больная на всю голову. Гнала прочь изнуряющие нутро мысли и в то же время с некой маниакальной повернутостью ждала с ним встречи. Не важно как, не важно где. Случайно, преднамеренно, возможно, на несколько секунд, но лишь бы увидеть хоть одним глазочком.

Господи, а она, оказывается, соскучилась по нему.