— А как? — шмыгнула носом, пытаясь взять себя в руки.

— На коленях. Берешь, опускаешься на колени и просишь. Хочешь, чтобы простил? Дерзай. А я посмотрю, насколько ты окажешься искренней.

Юля шагнула назад, ошарашено мотая головой. На коленях?! И ему станет легче? Тогда его попранная гордость возродится?

Да, она сделала больно, поступила подло, но разве были другие варианты? Разве её не ждал один и тот же приговор? Это не тот случай, когда можно разойтись мирно, пожелав друг другу удачи и не тот поступок, после которого стоило надеятся на понимание. И всё же смотрела на Глеба и чувствовала в желудке тошнотворную пустоту. Сознание двоилось, заливало глаза солёными потоками. Ещё утром думала о другом, жила другим, мечтала, рисовала картинки счастливого будущего, пускай и не сразу, но всё же. Как же жестока порой реальность. Ей плевать на наши чувства, обстоятельства, веления сердца. Она просто действие, под которое приходится подстраиваться, наплевав на собственные чувства.

Хорошо. Станет она на колени. Заслужила. Главное, чтобы Саша был рядом. Ему обещала, клялась, что никогда не бросит, всегда будут вместе. Ради него можно. Ради него НУЖНО.

— Прости, — рухнула на холодный пол, не обращая внимания на пронзившую колени боль.

Глеб цокнул языком, возвышаясь над ней скалой.

— Не верю.

— Глеб… — задохнулась, стирая со щёк бегущие градом слёзы. — Ты издеваешься?

— Ради сына, Юляш, — улыбнулся приторно, поправляя её разметавшиеся волосы, — можно и больше искренности. Ты же смотришь сейчас на меня, а в глазах пустота. Как я могу поверить тебе после сегодняшнего?

Даже находясь в спальне, хрипя и задыхаясь от обрушившего на неё тела, не испытывала столько непонимания, как в данную минуту. И этого человека она любила когда-то? Терпела холодность, предвзятое отношение, шла первой на перемирие, сглаживала острые углы.

Зря…

— Прости меня, — уставилась в пол, дрожа всем телом.

— В глаза смотри!

Сверкнув глазами, остервенело смахнула слёзы и посмотрела в теперь уже абсолютно чужое лицо.

— Прости меня… Я мразь, предавшая тебя. Неблагодарная с*ка, плюнувшая в заботливую душу. Дрянь, не ценившая твою любовь, — каждое слово сгибало, гнуло её к полу неподъемной тяжестью. Презирала себя за слабость, но и плюнуть на всё, сорвавшись с места не могла. Слишком опасно. — Теперь ты отдашь мне Сашу?

— Во-о-от, уже лучше, — протянул довольно Глеб, погладив её волосы, словно явившегося с повинной нашкодившего котёнка. — Уже более искренне. Теперь я вижу, что Сашка для тебя не пустое место. Жаль, что такое не прощается, но ради сына… я подумаю. Всё зависит от твоего поведения. — Протянул руку, помогая подняться, на что Юля сжалась, втянув голову в плечи. — Как знаешь, — спрятал сжавшиеся кулаки в карманах брюк и нетерпеливо повел головой, сбрасывая с затылка пульсирующую боль. — Только Юль, никакой самодеятельности. Я. Ясно. Выражаюсь?

Куда уж яснее.

Так и осталась стоять посреди прихожей, тупо уставившись в одну точку. Даже когда за спиной хлопнула входная дверь и послышался звук взревевшего двигателя, не шелохнулась, продолжая заниматься самобичеванием.

Поспешила она с Валом. Не нужно было действовать с горяча. Стоило сначала обратиться к юристу, получить консультацию, заняться подготовкой необходимых документов, а уже потом свалиться на голову снежным комом, не оставив путей к отступлению.

Знала, что будет тяжело. Что этим всем и закончиться, поэтому и не торопилась открывать карты. Никто бы не дал ей свободы и не важно, переспала бы она с Валом или нет. Глеб не тот мужчина, который с легкостью отдаст свое, а она… она не настолько сильная и смелая, чтобы ввязываться во всю эту волокиту, ставя на кон счастливое детство сына.

Заторможено поднявшись на второй этаж, сначала заглянула к Саше, и не став будить, простояла у его кровати некоторое время, давясь глухими рыданиями. Пускай спит, никто на этой неделе не пойдет в садик. Слишком глубоко потрясение, чтобы появляться там с фальшивой улыбкой.

Потом сорвала с себя ненавистную одежду, опустилась в наполненную горячей водой ванную, и прижав ладони к лицу, взвыла протяжным, пробирающим до дрожи воем, оплакивая не только вчерашнее, но так и не наступившее завтра.

— Дударев, ну что ты как девка на выданье: сидишь, жмешься? — прицепился деловой партнер, участливо сжав плечо мужчины ладонью. — Тридцать восемь — это не шестьдесят, и даже не полтос. Чего пригорюнился?

Второй рукой Зейналов протянул Валу наполненную доверху рюмку, и тому не оставалось ничего другого, как ответить на прозвучавший до этого тост, залпом осушив приторно-янтарный напиток.

Окинув сидящих за столом друзей, потянулся за тонким ломтиком лимона, неспешно положил его на язык и с наслаждением прикрыл глаза, улавливая вкусовыми рецепторами отрезвляющую кислоту. Лучше так, чем застрявшая поперек горла изжога, от которой не мог избавиться третий день к ряду.

— Я не жмусь, — подставил рюмку под очередную порцию, подмигивая девчонкам, — просто задумался.

— А ты разве не знал, что думать вредно, особенно сегодня? — подключился к Серёге Ростислав, университетский друг и по совместительству экономист элеватора. — Суббота, как-никак, можно жрать, сколько душе угодно. Кстати, я тут прикинул, а давайте потом нагрянем в «Приват»? Что скажите?

— Отличная идея! — воскликнул Зейналов, потирая руки. — Я Анжелку лет сто не видел, вот это мы оторвемся, — протянул мечтательно, сорвав с губ присутствующих дружный хохот.

Да, у Анжелы, или как она любила себя называть, Анжелики, было на что посмотреть. Одни сиськи да пластика чего только стоили, не говоря уже о завораживающей улыбке и весьма глубокой «душевной организации».

— "Приват", так "Приват", — согласился Вал, не собираясь в эту ночь унывать. Да и сколько можно? Не смотря на бурную молодость и не менее фееричную зрелость, никогда не играл в двойные игры. Понравилась девушка — развёл на секс. И всегда предупреждал, чего ожидать от проведенной с ним ночи — это мог быть как разовый контакт, так и с повторами. Но не в его правилах было давать ложные обещания и водить за нос. Разонравилась — кивок в сторону двери и всего хорошего. Но чтобы вот так, как Юля — самой прийти, причем дважды, а потом игнорировать, будто ничего не было? М-дааа, тут было отчего пригрузиться, тем более, что в последний раз он не требовал и не давил на неё, подгоняя поскорее уйти от мужа.

Еб*нуться, да он даже был готов на мимолетные встречи без какой-либо близости, на скупые и такие редкие сообщения, но лишь бы знать, что у неё всё хорошо. Просил же по-нормальному: звони, пиши. Нееет, там легкий путей не искали. Шли самыми сложными, непроходимыми. Окей. Скатертью дорожка, как говорится.

Кто знает, возможно, Осинской не хватало именно таких эмоций: чтобы с адреналином, по лезвию ножа. Когда и хочется, и колется. Когда само понятие «измена» настолько будоражит воображение и зажигает кровь, что напрочь отключает тормоза. Вдруг она именно такая? Он же нихрена о ней не знал! Может, после секса с ним, её жизнь приобрела другой оттенок? Стала более насыщенной, раскрепощенной. А что? Всё может быть. Зарядилась эмоциями и вперёд к мужу в серые будни. Помыкается с ним, поскучает, и опять к Валу за поутихшим адреналином.

Ни за что не поверит, будто у неё не нашлось времени написать сообщение. Человек, каким бы занятым не был, и как бы ни боялся попасться с поличным, всё равно нашел бы минутку для такого дела, тем более, что муженек-то в командировке. Какие вообще проблемы?

Правда, сколько не пытался придраться к Юле, выставляя её в невыгодном свете, а всё равно было не по себе. Ну не могла его интуиция сыграть с ним настолько жестко. Просто не могла. Поэтому, наплевав на последствия, позвонил сам. Будь что будет. Неизвестность убивала хуже раковых клеток и жить в таком состоянии раздражало больше всего.