Полякова выпархивает из коляски и берет меня под руку. Так, парочкой, и заходим в сквер. Людей здесь хватает. Военные и гражданские, мужчины и женщины. Многие толпятся у небольшого фонтана, выложенного из камней. На невысоком постаменте – скульптура. Мальчик обнял лебедя, а тот фонтанирует струей из клюва.

Проходим мимо и углубляемся в аллею. Лиза ведет меня уверенно. В укромном уголке (хотя какой он укромный – сквер совсем небольшой) находим незанятую скамейку.

– Присядем?

– Как скажете.

Лиза устраивается на скамье и расправляет складки платья. Занимаю место сбоку. Она смотрит на меня. Черт! Какие у нее глаза!

– Вы получили мое письмо?

– Да.

– А от отца?

– Тоже.

– Но к нам не заехали.

– Не успел.

– А собирались?

М-да… Этой барышне палец в рот не клади.

– К чему этот допрос, Елизавета Давидовна?

– Вы не понимаете! – Глаза ее наливаются влагой. Тонкие пальчики мнут кружевной платочек. – С того вечера я сама не своя. Как вспомню этих разбойников… Вы явились, как ангел с неба и покарали нечестивцев, но затем исчезли. Мы хотели вас отблагодарить.

– Вы это сделали в письме. Ваш отец – тоже.

– Этого недостаточно. Вы заслужили награду.

– У меня есть, – касаюсь пальцами орденов.

– Это не от нас.

– Мне достаточно.

– Не хотите принимать нашу благодарность?

– Ничего особенного я не совершил. Проходил мимо и заметил женщину, которой угрожали ножом. Поступил, как должно офицеру и врачу. За такое не награждают.

Похоже, я ее обидел. Губки задрожали.

– Скажите честно, Валериан Витольдович! Вы не хотите принимать нашу благодарность из-за того, что мы евреи?

М-да…

– Причем здесь это? Врачи не делят людей по вероисповеданию. Когда перед тобой раненый, мысли о другом. Задеты ли важные органы, повреждены ли сосуды, удастся ли остановить кровотечение. А еврей он или, скажем, татарин, не имеет значения.

– Простите! – Она смутилась. – Я неправильно рассудила. Подумала: вы аристократ, а я дочь купца.

– И что?

– Аристократы презирают купцов, особенно из евреев.

– Я бедный аристократ, Елизавета Давыдовна. Состояния нет, на хлеб зарабатываю руками. С чего мне вас презирать? Да и времена изменились. Все эти титулы – чепуха. Важно, что ты представляешь собой – и только.

– Вы говорите, как бундовец!

– А это кто?

– Не знаете?

– Не имел чести.

– Есть такая организация – Бунд[3]. Они хотят изменить государственный строй через революцию. Упразднить монархию, устранить неравенство в обществе, для чего ликвидировать сословия и отобрать заводы и фабрики у богатых.

– Для чего?

– Чтобы отдать их народу.

– Каким образом?

– Не знаю. Они об этом не пишут.

– Потому что сами не знают. Это беда всех революционеров. Разрушить старое они мастера, а вот создать новое мозгов нет. Лучше б делом занялись. Например, получили образование и заняли достойное место, о котором мечтают.

– Евреям это трудно. Существуют квоты в университетах.

– Почему их ввели, знаете?

– Потому что мы другого вероисповедания.

– За это преследуют? У вас нет синагог и молельных домов? Евреям нельзя носить кипу?

Крутит головой.

– Квоты ввели на бесплатные места для отличников. Евреи занимали их, получали образование и уезжали за границу. Ведь там жалованье больше. В результате затраченные на обучение средства вылетали на ветер. Но зачем России готовить специалистов для других стран? За деньги – пожалуйста, там квот не существует. Со мной служит врач-еврей. Отличный специалист и хороший человек, мы с ним дружим. Михаил родился в бедной семье, но сумел окончить университет. Чтобы обойти квоту, принял православие.

– У нас таких считают предателями.

– В Бунде – правоверные евреи?

– Они вообще атеисты.

– А еще горлопаны и бездельники. Почему богат ваш отец? Он, что, грабил людей на дорогах?

– О чем вы?! Папа много трудится.

– В результате добился результата. Государыня пожаловала ему орден и чин. Любой дельный человек в нашем обществе сможет занять подобающее ему место. Главное, не лениться.

– Вы интересный человек, Валериан Витольдович. Не похожи на сверстников, говорите, как мой отец. Но у него годы за плечами, а вы совсем молоды.

Опять прокололся! И с чего меня понесло? Растаял перед красивыми глазами?

– Мне довелось многое повидать.

Кивает. Похоже, я вырос в ее глазах.

– Каким вы видите свое будущее?

Умная девочка! Другая б стала охать и просить рассказать о пережитом. Эта ж сразу к делу. Гены…

– Оно простое. Я врач, и мое призвание оперировать.

Звучит пафосно, но здесь этого не стесняются. В ходу громкие слова и проявление чувств. «Давайте восклицать, друг другом восхищаться. Высокопарных слов не стоит опасаться…»[4]Талантливый поэт еще во времена СССР почувствовал уходящую из общества искренность и призвал вернуть ее. Не услышали. В мое время отчуждение между людьми стало обыденностью. Даже между родственниками, если ты, конечно, не миллионер, а родня рассчитывает на наследство.

– Вам следует поговорить с отцом. Вы ему понравитесь.

Не ошибся: у девочки хватка. Миша прав: у Поляковых на меня планы.

– При удобном случае.

– Он представится завтра. Приходите к нам в семь часов вечера. Будет маленькое семейное торжество, вас будут рады видеть.

Попался! По лицу Лизы видно, что возражать бесполезно.

– Непременно буду.

– Слово офицера?

– Зауряд-врача.

– Это то же самое. До завтра, Валериан Витольдович! Проводите меня!

Подчиняюсь. Усаживаю барышню в коляску, а сам остаюсь на мостовой. Лиза смотрит удивленно.

– Садитесь, подвезу!

– Благодарю, но я прогуляюсь. Вечер больно хорош.

Поджимает губы – не понравилось. А вот не надо меня строить!

– Оревуар, мадмуазель!

Прикладываю ладонь к фуражке.

– Не забудьте, завтра в семь! Трогай, Фрол!..

Укатила. Неспешно шагаю по улице. А вот и гостиница. Первым делом в ресторан – проголодался. Кормят здесь изумительно. Заказываю окрошку, рябчика в брусничном соусе, бокал бордо. Не хватает только ананаса. Как там у поэта? «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» В моем мире эти слова оставались актуальными со времен революции. Рябчик – это дорого. Здесь он дешевле курицы. Ту нужно растить, а рябчик кормится сам. И никой химии! От того и вкусен рябчик невероятно. Мне нравится этот мир. Не из-за еды, конечно, но и с ней тоже. Люди здесь искренние, даже не любят тебя явно. В моем мире гадили исподтишка…

В прекрасном настроении выхожу в холл гостиницы.

– Ваше благородие! – окликает портье. – Вам письмо. Просили передать.

Подхожу к стойке. Портье протягивает запечатанный конверт. На нем красивым почерком с завитушками (любят их здесь) выведено: «Господину Довнар-Подляскому». Это что? Поляков прислал приглашение? Вскрываю конверт, достаю листок, разворачиваю.

«Дорогой Валериан. Из газет узнал, что ты в Минске. Я тоже здесь. Давно не виделись, следует поговорить о наших делах. Я остановился в частном доме по улице Лодочной. Прислугу вечером отпущу, приходи, как стемнеет. Извозчика не бери – это недалеко от гостиницы. Найти меня можно так… Обязательно приходи! У меня есть, чем тебя порадовать. Будь осторожен, письмо обязательно сожги.

Твой друг Тимофей».

Твою мать! Физкульт-привет из прошлого донора. Это ж какие у него дела с этим Тимофеем, коли встреча тайная, а письмо следует сжечь? И вот что делать?

– Благодарю, любезный!

Даю гривенник портье, тот кланяется. Сую письмо в карман и иду к лестнице. Есть время подумать.

[1] Юрьев – дореволюционное название Тарту в Эстонии.

[2] Удивила, ошеломила. (уст.)

[3] Еврейская социалистическая организация конца XIX, начала XX веков в Литве, Польше и России в реальной истории. Придерживалась левых взглядов. В АИ тоже существует.