Кончик шпаги задел доломан мусульманина. На нем медленно проступило красное пятно. Турок взревел. Его удары сделались еще более мощными и яростными. Дуэль не выдыхалась, наоборот, принимала все более угрожающий характер. Искры так и летели из-под скрещенных клинков, скрежет и визг металла усиливался, слышно было, как гудит располосованный, иссеченный воздух. Прозвенев в пустоте, сабля коснулась-таки ноги замешкавшегося на долю секунды дворянина. Кровь выступила на чулке и залила туфлю. Но боль была ничто в сравнении с охватившим его бешенством. Он совершил столь виртуозный и неожиданный выпад и нанес такой молниеносный скрытный удар, что Мустафа увернуться не смог: кончик шпаги проткнул ему скулу и вышел красный от крови. Этот второй удар, достигший цели, исторг у него вопль:

— Христианская собака!

С удвоенной силой атаковал он Лионелло, но тот предусмотрел такой поворот схватки и, легкий и подвижный, стал уклоняться то влево, то вправо, уворачиваясь от ударов сабли. Несмотря на раненую ногу, он счастливо избежал града впечатляющих ударов, вызвавших перепуганные возгласы ротозеев, собравшихся на паперти.

Один из зевак случайно толкнул Виргилия; сам того не желая, он был вынужден сделать шаг вперед, выступив из толпы. Всего несколько шагов отделяло его от дерущихся. Лионелло и Кара повернули в его сторону головы. Узнав Предома, которого он давно перестал числить среди живых, турок отпрянул в замешательстве. Эта заминка позволила Лионелло сделать решающий выпад с резким выбросом руки вперед. Шпага проткнула грудь Мустафы в том месте, где находится сердце. Он рухнул наземь. Предом бросился к нему. Рубашка турка быстро намокала кровью, его лицо стало мертвенным. Он агонизировал. Красная пена выступила в уголках рта. Виргилий склонился над ним.

— Пре… дом… — выговорил умирающий из последних сил.

— А ты думал, я на том свете, а, Кара Мустафа? Но тебе не удалось убить меня, как ты убил Атику и Зорзи.

Пелена в глазах поверженного сменилась непониманием. Он икнул, выплюнул кровь и еще послушными губами прошептал:

— Я не… убивал… Атику.

В эту минуту к ним подошел Лионелло Зен. Он встал на колени возле Кары и насмешливым провоцирующим тоном спросил:

— Может, господину позвать имама? Да нет, я сам выдам ему разрешение в ад!

Вероятно, Зену стоило воздержаться от насмешки и не стоило так откидывать голову, разражаясь хохотом. Потому как, собрав остатки сил, в сверхчеловеческом усилии, Кара Мустафа, дотоле не выпускавший сабли, поднял руку и одним ударом отсек венецианцу голову. Она отделилась от туловища, сотрясаемого конвульсиями, и отскочила в сторону на аршин. Из сонной артерии выплеснулся столп крови. Теплая, липкая, алая лужа залила паперть базилики. На глазах собравшихся зевак противники в одно и то же время испустили дух. Отходя, турок перевернулся на бок. Привязанная к поясу мошна раскрылась, из нее выкатились три камешка: черный, серый и белый — все как на подбор кругленькие и с иероглифами. Виргилий подобрал их. Держа их на ладони, он вспомнил последние слова Мустафы: «Я не убивал Атику».

Миновало лето красное. Если бы Виргилия попросили описать его, он бы так и сказал: это было самое красное, самое распрекрасное лето его жизни. Но никто его ни о чем не спрашивал, и это, возможно, также способствовало тому, что для него, как и для его возлюбленной, не было более счастливого времени. Им не нужно было отвечать ни на чьи расспросы, никому давать отчета. Предом и Пьер окончили университет и вернулись в город дожей. Дядя Чезаре, малышка Мариетта и ее кормилица приняли их с распростертыми объятиями. Пьер сопровождал Песо-Мануция при обходе больных и на практике познавал искусство врачевания. Виргилий много времени — если не сказать все время — проводил в мастерской на Мавританской набережной. Он поочередно служил то моделью, то ассистентом для Мариетты, ее отца и братьев. Любовь их окрашивалась в венецианские цвета: розовый, охряный, оранжевый, карминный. И зеленый тоже — зеленый цвет каналов, но не надежды, поскольку оба знали, что после очередного свидания с Николя Фламелем Виргилий окончательно вернется в Париж. Они об этом не говорили и даже старались не думать.

Венеция тем временем приходила в себя после кошмара чумы. Годом раньше Сенат дал обет воздвигнуть храм Искупителю, если эпидемия пойдет на спад. Зимние холода сделали свое дело, и вот, держа слово, с февраля 1577 года сенаторы вынесли постановление, в котором было указано, где и кем будет возводиться храм. Их выбор пал на архитектора Андреа Палладио. Двадцать первого июля 1577 года первый камень храма был положен на выбранном месте — на северном берегу Джиудекки, вытянувшейся как раз напротив квартала Дорсодуро. Место это было очень важным: где бы ты ни находился, на пьяцетте ли, на Стрелке Таможни, на Заттере, на берегу Скьявони, оно отовсюду было видно. Двадцать первого июля дож и патриарх были не единственными, кто присутствовал на церемонии закладки храма. Все те, кто выжил — чума унесла треть населения города, — также собрались здесь. Для того чтобы облегчить народу переход через канал Джиудекка, был наведен плавучий мост[114]. Среди тех, кто перешел по нему канал в тот день, была и влюбленная парочка, крепко держащаяся за руки.

Два месяца спустя занялась заря предпоследнего соприкосновения с алхимией. На сей раз Пальма-младший с самого начала был со своими новыми друзьями. Пока Виргилий нянчил семимесячную малышку, Пьер повторял текст к четвертому рисунку Фламеля.

— Перед нами primo — изображение двух ангелов, secundo — лента, опоясывающая их, с надписью: «Surgite mortui, venite ad judicium Domini mei»[115], и tertio — лаконичный комментарий Фламеля: «Я не смогу написать лучше, чем это написано ангелом». Помнится, год назад, когда мы пытались разгадать эту загадку, мы столкнулись с противоречием: на картинке два ангела, а Фламель пишет об одном, — заметил Пальма.

— Нам не удалось установить, на каких именно венецианских серафимов было указано, — продолжила Мариетта, разворачивая пожелтевший листок. Марьетина протянула к нему свою крошечную ручку. Нежно, но твердо Тинторетта отвела ее. Каждый смог ознакомиться с его содержанием:

Церковь Святого Ангела в квартале Святого Марка;

Церковь Святой Марии Ангелов в Мурано;

Канал Святого Ангела вдоль одноименной площади;

Канал Ангелов перед уже упомянутой церковью;

Улица Ангела в Каннареджо, недалеко от мастерской Тициана;

Улица Ангела в Кастелло в двух шагах от дома Мустафы;

Третья улица Ангела, выходящая на набережную Святой Анны

на краю Кастелло;

Четвертая улица Ангела, выходящая на улицу Святого Марка,

в двух шагах отсюда;

Скуола Ангела Хранителя — ангел-хранитель;

Церковь Архангела Рафаила — архангел Рафаил.

В глазах у Виргилия зарябило от обилия серафимов. Не сводя с Мариетты обожающего взгляда, он подвел итог:

— В общем, город сплошь населен ангелами!

Пьер, менее склонный к романтизму в данных обстоятельствах, стал ворчать: сколько-де мест придется обойти, сколько статуй облазить! Конечно, теперь не придется наперегонки бегать с Карой Мустафой. И он, и Лионелло, и Зорзи, и Рибейра мертвы. Кто мог опередить их и завладеть четвертым камнем? Единственное, что как дамоклов меч висело над их головами, было ограничение во времени: один день с рассвета до заката. Их было четверо, а мест, в которых нужно было побывать, десять. Они разделились: Пьеру выпало Мурано, Пальме — Дорсодуро, Мариетте — квартал вокруг площади Святого Ангела, Виргилию — квартал к востоку от площади Святого Марка.

Когда Мариетта в мужском костюме вышла на площадь Святого Ангела, одну из самых просторных в городе, ее толкнула какая-то женщина, выходившая из церкви. Не привыкшая безмолвно сносить неучтивость, она обернулась, собираясь сделать замечание, но ее язык прилип к гортани, так как в прохожей она узнала Олимпию. Что могла делать куртизанка в этот день 23 сентября 1577 года на площади Святого Ангела? Мариетта разозлилась на себя и на своих друзей. Да, конечно, Бонфили, Рибейра, Мустафа и Зен из игры выбыли, но можно ли было забыть об Олимпии? Ведь она одна осталась в живых из кружка Тициана. Хорошо еще, что она не узнала Мариетту и, кажется, вообще ее не заметила. Действовать нужно было находчиво, без проволочек и быстро принимать решение: следовать ли за ночной красоткой? Ведь они договорились с Виргилием встретиться у колодца на площади Святого Ангела. Как его предупредить? Она стала суматошно рыться в карманах. Ничего, кроме апельсина. Апельсин… утыканный высохшими бутонами гвоздики! Она подбежала к колодцу и положила на закраину один бутон. Затем, отойдя от него, бросила наземь еще один, чуть поодаль — еще. Куртизанка исчезла в полутьме улицы Бакалейщиков, куда не проникал солнечный свет. Четвертый бутон Тинторетта уронила как раз перед входом на улицу Бакалейщиков.

вернуться

114

С тех пор каждый год в третьи выходные июля по случаю праздника Искупления на канале Джиудекка наводится плавучий мост напротив церкви Палладио. — Примеч. автора

вернуться

115

«Восстаньте, мертвые, придите на суд Божий» {лат.)