При этих словах ледяной холод пронзил Мариетту, Виргилия и Пьера. Не дрогнул один Рибейра, давно свыкшийся с мыслью о смерти. Но и он не остался равнодушным к тому, что предстояло перед смертью вынести.

— Подвалы дома расположены неподалеку от подземного канала, — с зубовным скрежетом заговорил турок. — Во время прилива вода поднимается и затапливает подвал вот через этот проем. — Он указал унизанным перстнями пальцем на отверстие, заделанное железной решеткой, в глубине подвала. — Уровень воды поднимается понемногу. За несколько часов на пол-аршина, аршин, а то и на два, когда море полноводно, как теперь, в равноденствие…

Коварный смех сопровождал его слова, резонируя среди влажных стен подземелья. Это усиливало невыносимый звук. Словно десять, двадцать, сто турок хохотали и издевались над ними. Виргилию захотелось заткнуть уши, он инстинктивно рванулся, желая поднести руки к лицу, веревка врезалась ему в запястья. Показалась кровь. Мустафа, не переставая смеяться, стал не спеша подниматься по ступеням. Вот он дошел до последней. Пленники услышали, как хлопнула крышка люка и лязгнул засов. Все стихло. Слышались лишь журчание воды и глухие удары сердец.

Вода доходила им до щиколоток. Из норы в стене вылезла крыса, вплавь пересекла подвал и с визгом исчезла за железной решеткой.

— Крысы покидают корабль, — пробурчал Пьер, — нам бы стоило последовать их примеру.

Нешуточность ситуации, в которой они оказались, подействовала на Виргилия.

— Замечательная идея! Так что же нам мешает? Давай покажи нам дорогу, — мрачно проговорил он.

— Не рискну, пока у меня связаны руки, — пожав плечами, подыграл ему Пьер. — Иди сюда, попробуем что-нибудь сделать.

Предом послушно попрыгал к другу, забрызгав того грязной водой. Но Пьер не обиделся, напротив.

— Купание только начинается, — бросил он. Кивком головы он указал Виргилию место подле себя.

Прижался спиной к спине друга. Они по пояс сидели в воде. Руки их теперь соприкасались.

— Веревки намокнут, ослабнут, и если повезет, мы сможем двигать пальцами и тогда развяжем друг друга, — объяснил он суть своих действий.

Некоторое время они ничего не предпринимали, только двигали руками, онемевшими и замерзшими. Вскоре и впрямь веревки перестали впиваться в кожу и появилась некоторая свобода: можно уже было шевелить пальцами и попробовать развязать друг друга. Мариетта и португалец затаили дыхание.

— Кажется, удалось, — прошептал Предом, боясь говорить громко и торжествовать раньше времени. — Попробуй рвануть руками в разные стороны.

Пьер напрягся и рывком развел руки. Веревка лопнула и упала. Он был свободен. Вынув руки из воды, он бросился развязывать друга. Затем наступила очередь ног. После чего ничто не мешало им прийти на помощь Мариетте и Рибейре.

— Не сидите в воде, — проговорил он и помог старику подняться на сухую ступень. Тинторетта также поднялась повыше. Тайком обняв ее, Виргилий присоединился к Пьеру. Подвал все больше начинал напоминать бассейн. Шлепая по воде, он добрался до решетки, через которую удрала крыса и через которую поступала солоноватая вода. Присев на корточки, стал обследовать ее.

— Если удастся выставить решетку, мы могли бы бежать. Мустафа сказал, что это проход в подземный канал. Должен же он куда-нибудь вести. Поплывем по нему и в конце концов окажемся на воле.

Взявшись за решетку с двух сторон, друзья принялись тянуть ее и раскачивать. Решетка не дрогнула. Они попробовали еще раз, напрягли все свои силы: накрепко вделанная в каменную стену решетка не подалась ни на йоту. Тогда они решили взяться за саму стену. Если бы удалось стронуть с места пару камней, дальше пошло бы легче. Пьер вооружился тростью Рибейры, а Виргилий заколкой Мариетты, и они начали долбить известку, скреплявшую камни. Она стала понемногу осыпаться, но потребовалось бы много часов, прежде чем можно было ожидать хоть какого-то результата. А прилив был неумолим. Вода поднялась уже им до бедер и покрыла камень, над которым они трудились. Долбить известку под водой было бы безумием. Они остановились, каждый прочел в глазах другого отчаяние. Пьер вернул трость Рибейре, Виргилий в ярости бросил заколку Тинторетты в зеленоватую воду. Было очевидно: исход через подземный туннель невозможен.

— Крышка люка? — в задумчивости проговорил Пьер, разглядывая ее.

— Ну положим, удастся ее открыть и выйти из этой ловушки. Наверху нас ждет засада. Подручные Мустафы тут же нас и прикончат.

— Представь, я все равно предпочитаю быть заколотым янычаром, чем захлебнуться в этой зловонной жиже. Как сказал бы Фаустино, попытка не пытка.

С этими словами Пьер уверенно поднялся по ступеням и стал изучать крышку. Вывод его был малоутешителен.

— Прочная, ничего не скажешь! Но ничто не мешает нам попытаться выставить ее. А вдруг вылетят петли? Или засов переломится… если он деревянный.

Когда закрывали засов, Виргилий ясно слышал металлический скрежет. Но он воздержался говорить об этом, не желая лишать друга надежды. И потом, как знать, может, и правда петли не выдержат…

Они встали плечом к плечу, пригнули головы и начали спинами выбивать крышку. Десять попыток, двадцать. Ни малейшего сдвига. Они остановились и обернулись к своим спутникам. Те были вынуждены подняться еще на две ступени: то место, где они сидели раньше, ушло под воду. Виргилий присел за спиной Мариетты и обнял ее за плечи. Один общий вздох поднялся из их груди. Что их ожидало? Скорая смерть… Правда, одно утешение им все же оставалось: они умрут вместе и никакой семейной традиции их не разлучить.

Все четверо сидели на самых верхних ступенях лестницы, и вода доходила им до плеч. Старик, закрыв глаза, прислонился к стене и бормотал молитвы, в такт своим словам покачивая головой. Мариетте, ростом ниже остальных, вода доходила до подбородка. От долгого пребывания в ледяной мартовской воде ее тело сотрясалось, зубы стучали, в глазах появился странный блеск, она вот-вот могла потерять сознание. При виде этой душераздирающей картины Виргилий взбунтовался:

— Не подыхать же нам из-за этой сволочной крышки. Пьер, за дело! — прорычал он.

Они снова уперлись спинами в крышку и нанесли ей ряд таких сокрушительных ударов, от которых их одежда превратилась в клочья, а тело потеряло чувствительность. Эхо повторяющихся ударов резонировало под сводом подземелья, почти доверху заполненного водой, и оглушало. И все же лучше было слышать этот грохот, чем бульканье прибывающей воды.

— Стой! — вдруг приказал Пьер другу, который словно боевой бык был готов снова и снова биться о преграду.

— Что?

— Стой, тебе говорю! — закричал Пьер так, как не кричал еще никогда в жизни.

Слишком опешивший, чтобы отвечать, слишком обессиленный, чтобы спорить, и слишком напуганный, чтобы обижаться, Виргилий остановился и тоже услышал, как кто-то звал их.

— Пальма? — в один голос прошептали все трое, выпучив глаза.

Один Жоао Эль Рибейра сидел с закрытыми глазами и никак не реагировал. Что тут началось! Насколько позволяли им легкие, усталость и озноб, они стали кричать, стучать, шуметь до тех пор, пока Пальма не остановился над их головами.

— Быстрее! Еще немного — и мы погибли!

Пальма не подозревал, в какой критической ситуации оказались его друзья, но поспешил приподнять железный засов, которым была заложена крышка люка. Они снизу тоже помогли ему, да так наподдали, что чуть не зашибли спасителя. Увидев своих друзей по горло в воде, Пальма испустил крик ужаса. Вода дошла Мариетте до рта. Чтобы не нахлебаться, она из последних сил сжимала губы. Художник бросился к ней, схватил ее под мышки и вытащил наверх. Как раз вовремя, поскольку она уже хлебнула воды, и теперь ее сотрясал страшный кашель. Пальма скинул камзол и набросил ей на плечи. Рыдая, она осела в его руках. Пьер с Виргилием, не дожидаясь, пока Пальма протянет им руку, сами вылезли из воды, отряхнулись, что молодые псы, и склонились над лестницей, чтобы помочь Рибейре. Тот неподвижно сидел у стены с закрытыми глазами.